Отрывочные сведения о египетском процессе опираются, главным образом, на показания Диодора. Лишь в наше время изучение папирусов и памятников искусства прибавляет несколько новых фактов к материалу, доставленному древним писателем. Что же читаем мы у Диодора Сицилийского? Верховный суд, составленный фараонами из жрецов, имеет характер постоянной комиссии Юстиция – гибкое и послушное орудие в руках всесильной политической власти. Письменное производство определено для разбора гражданских и уголовных дел. Словесные прения перед судьями запрещены для самих тяжущихся. Уже из этого можно заключить, что в египетском суде не должно быть места для адвокатов. Но дальнейший текст Диодора вполне подтверждает то наблюдение, что закрытый и письменный процесс трудно совмещается с адвокатурой. Решительно утверждает умный грек, что египтяне не желали видеть защитников на своих судах. Речи ораторов, по их мнению, скорее затемняют, чем проясняют дело. Обаяние красноречия и слезы подсудимых мешают истине и ослабляют строгость законов. Правосудие исходит из трезвого и прямого обсуждения каждого дела.
Еще в 40-х годах 19-го века было заявлено предположение будто европейской династией лагидов была введена адвокатура в Египте. Но содержание папирусов, которые разобраны учеными, разъяснило сущность дела. Из перевода, сделанного Пейроном, видно, что в царствование Птоломея Эвергета 2-го действительно допускалась адвокатская защита. Тяжба, записанная в туринском папирусе, идет между воином греческого происхождения и жрецом низшего разряда. Дело о незаконном присвоении имущества разбирается особой комиссией из депутатов от военного сословия (все с греческими именами), под представительством губернатора (номарха). За подачей прошения и объяснениями сторон выступают защитники (тоже греки -Филоклес и Динон) и обмениваются письменными мнениями (мемуарами). После этого суд постановляет свое решение. Работы Девериа и Шабаса знакомят нас с судебными процессами из эпохи Рамзеса 3. Здесь перед нами уголовная комиссия из военных и придворных сановников, созванная царским указом об оскорблении величества. Обвинительный акт, написанный от лица самого фараона, определяет смертную казнь для подсудимых прежде, чем состоялся разбор дела. «Разве их преступление не очевидно для меня, пусть же погибнут», заключает царственный обвинитель. Процесс ведется с поспешностью, которая особенно изумляет, если сообразить важность дела. За определением виновности каждого из подсудимых (между ними были женщины из царского гарема и иностранцы) следую в судебном папирусе такие выражения: «и был приведен к судьям, - найден виновным, предан казни». Члены суда, заподозренные в снисхождении, должны были быть казнены вместе с семьей.
Таким образом, ни постоянные суды Мемфиса, Фив и Гелиополя, ни чрезвычайные комиссии не представляли в течение многих тысячелетий никаких обеспечений для подсудимого. Защита, как исключение, допускалась по правилу особой подсудности, которое известно не одному египетскому своду. Немаловажную роль играет то обстоятельство, что с 6-го столетия до Н.Э., войска фараонов набирались из греков. Но что разрешалось в отношении привилегированных наемников, в том могли отказать подданным – потомкам рабов, которые строили пирамиды. Далее: из судебного папируса птоломеевского периода видна защита по одним гражданским делам. Теперь доказано, что лагиды были крайне осторожны в нововведениях и боялись налагать руку на коренные учреждения Египта. Много в древних уставах Египта было выгодно для эпигонов Александра. Не даром известная розетская надпись величает птолоимеев богами, подобно тем раболепным похвалам, которыми испещерены стены лабиринта и фиваидских храмов. Есть основание предполагать, что лагиды были не прочь идти по следам рамзесов при разборе тех случаев, которые касались интересов деспотии. Повсюду суд и политическое устройство состоят между собой в тесной связи. Начала государственной жизни служат краеугольным камнем для судебных учреждений. Основными началами в законодательной власти были – негласность и неустность процесса. Коренной формой судебной защиты остались письменные и притом двукратные возражения истцу или обвинителю со стороны ответчика или обвиняемого, но без участия адвокатов.

При Александрийском апелляционном суде, компетенция которого простирается на весь Египет, состоит коллегия адвокатов, образованная по французскому образцу. Членами ее могут быть лица, получившие высшее юридическое образование. Они пользуются монополией ведения дел в апелляционном суде. В судах первой инстанции может выступать каждое лицо, имеющее доверенность тяжущегося, хотя на практике громадное большинство дел поручается тем же адвокатам. Особого класса поверенных не существует. Его обязанности исполняются самими адвокатами.

Есть среди восточных народов такие, у которых допускалось словесное разбирательство на публичном суде. По настоящее время, по словам Бенфея, сохранился подобный процесс в тех частях Индии, куда менее всего могли проникнуть иностранцы.
Свод Ману не без основания считается одним из любопытнейших памятников права. Между массой статей, своеобразных до причудливости, встречаются такие, в содержании которых присутствуют признаки юридического здравомыслия, но ни Кольбрук, ни Бенфей, который во многом принимает выводы английского ученого, не решаются делать предположений о браминской адвокатуре. И только у одного известного писателя (Болена) есть предположение, будто в Индии существовали адвокаты. Германскому ученому известна одна драма, где представлен индийский процесс. Кроме членов суда и чиновников, без которых не обходится ни один трибунал в мире (председатели, ассесоры и т.д.), уполномоченные и адвокаты. Производство дела заключается в словесных прениях и в разборе свидетельских показаний. Факт, приведенный Боленом, имеет большое значение для всеобщей истории адвокатуры. За правдоподобие его, по-видимому, говорит то обстоятельство, что в драме с вероятностью воспроизведены черты индийского процесса (устность, гласность и важное значение свидетельских показаний). Судебная драма, разобранная Шлегелем и Боленом, принадлежит к 1-му столетию до Н.Э. Между тем главное кодификационное движение браминской Индии закончилось более чем за пять веков до Н.Э. В драме 1-го столетия говорится об «уполномоченных». Но ни в своде Ману, ни в исследованиях ученых, не содержится информации относительно договора-доверенности. Наконец, судебная драма может разделять участь всех однородных произведений индийской литературы. Адвокат, изображенный в судебной драме, мог прибыть с далекого запада, отсюда видна вся шаткость вывода на основании любопытного, но одиночного факта. В судебных установлениях Индии, форма устного и гласного процесса совершенно своеобразно соединяется с началом, которое можно сравнить с инквизиционным. В тысячах статей браминского свода не отыщется нормы о том, что возбуждение гражданского производства есть дело свободной воли заинтересованного лица. Преследование должника кредитором есть обязанность, вынуждаемая карательным законом. В уголовных делах расследование, обвинение, суд и наказание вменяется в долг самому государю иначе по закону государю грозит божья кара. Повсеместно, даже в частных домах размещены соглядатаи, которые играют весьма важную роль в процессах. Опираясь на доносы многочисленных агентов, органы судебной власти сами начинают, ведут и оканчиваютдела по всем преступлениям, от сомнения в достоинствах брамина до оскорбления величества. Надлежащим обеспечением беспристрастия считается совесть самого судьи как могущественной личности. Но, на самом деле, единственной опорой для подсудимого служат свидетели, если их показаниями удачно опровергается обвинение. При недостатке свидетелей, дело решается присягой или ордалиями, которые представляют более полную систему в своде Ману, чем в салическом или в ринуарском законе. При таких условиях едва ли найдется место для адвокатуры, кроме того адвокатская профессия не могла образоваться в обществе, где все население приурочено по воле бога к определенным занятиям. Одни брамины имели право толковать закон, другие касты подвергались карательным мерам за объяснения свода. Но и брамину грозит строгая ответственность за толкование закона для представителя низшей касты. У высшего класса существует монопольное право на законоведение, но нет права обращать юридическое знание в защиту подсудимых. Вот почему ученые правоведы (пундиты) играют известную роль в индийской истории. Из браминов, которые не всегда предавались созерцанию, выходили оборотливые купцы, искусные врачи, художники, администраторы и даже воины, но об адвокатской профессии у индусов известен лишь одинокий факт, который стоит в разладе с юридическим бытом и с целой гражданственностью народа.

По общепринятому в литературе мнению, римская адвокатура развилась из патроната. Это не совсем верно в том отношении, что в Риме, как и в Греции, первичной формой адвокатуры была родственная адвокатура, а патронат являлся только переходной ступенью от родственной к договорной. В самом деле, сохранившиеся в некоторых памятниках известия о древнейших судебных процессах свидетельствуют, что родственная адвокатура с давних пор существовала у итальянских народов. Если верить Дионисию Галикарнасскому, еще до основания города Рима в процессе Реи Сильвии, матери Ромула и Рема, горячее участие принимал ее отец Нумитор. Точно так же при третьем римском царе (Тулле) в защиту Горация, обвиненного в убийстве своей сестры, выступил пред судом царя отец подсудимого. В известном процессе Виргинии во время правления децемвиров (V в.) защиту вели отец, дядя и жених её. Когда через несколько лет Аппий Клавдий, разбиравший дело Виргинии, в свою очередь подвергся суду народного собрания, дядя Клавдия, в сопровождении родных и клиентов, явился на форум и умолял граждан помиловать его племянника. В пользу Цезона говорили на суде его родственники, Сервилия (V в.) оправдывали его товарищи и друзья, а Фабия (IV) защищал отец. Все эти факты относятся к древнейшей римской истории, к тому ее периоду, когда о свободной адвокатуре еще не было и речи, и все они, несомненно, свидетельствуют, что родственная защита была исстари обычным явлением в Риме. Если теперь рассмотреть сущность института, известного под именем патроната, то станет вполне ясно, каким образом совершился в Риме переход родственной адвокатуры в свободную. Когда и как появился патронат, и какое значение он имел в древнейшем быту, это очень темный и спорный вопрос. "Возникновение патроната", говорит Нибур: "так же мало доступно историческому изложению, как и происхождение Рима". Неудивительно, что на этот счет высказываются самые разнообразные мнения. Грелле-Дюмазо принимает на веру передаваемый Дионисием Галикарнасским и Плутархом миф о том, что патронат был учрежден Ромулом. Моммсен отождествляет, по крайней мере, отчасти клиентов с плебеями. За ним следует Иеринг. Нибур, наоборот, проводит между ними строгое различие. Наконец, Фюстель-Куланж признает в патронате общеарийский институт, возникший еще во время пребывания арийских народов в Средней Азии. Но какого бы из этих мнений мы ни держались, во всяком случае мы должны признать, что отношения между патронами и клиентами, как указал еще Дионисий Галикарнасский, были построены по аналогии с родственными отношениями. Клиент, избрав себе патрона из числа кровных римских граждан (патрициев), приписывался к его роду, приобщался к родовому культу и получал право называться родовым именем. Он считался как бы усыновленным патрона. Его отношения к патрону были не только подобны родственным, но считались даже выше, священнее, так как родственники не всегда участвовали в родовом культе, а клиент принимался в роде только при этом условии. Ни он, ни патрон не могли вести тяжбу друг с другом, ни свидетельствовать один против другого. Клиент был обязан относиться к патрону со всевозможным почтением, оказывать ему услуги, одарять его дочерей приданным, уплачивать за него и за его детей выкуп в случае, если они попали в плен к неприятелю, участвовать своим имуществом в платеже его долгов или покрытии издержек при отправлении общественной службы и т. п. Связь его с патроном считалась постоянной и даже наследственной, и если он умирал бездетным, то его имущество переходило к патрону. Взамен этого патрон должен был всячески покровительствовать клиенту и, между прочим, защищать его интересы перед судом подобно тому, как защищал интересы своих родственников. Таким образом, патронат сам по себе не внес нового принципа в развитии адвокатуры: защита патронов была результатом распространения родственной адвокатуры на лиц, находившихся в отношениях, подобных родственным. Такое же самое явление, только в другой форме, мы видели в Греции. Тем не менее, патронат был непосредственным источником, из которого развилась свободная адвокатура. Это произошло следующим образом. Как известно, знание и применение права находились в древнем Риме исключительно в руках патрициев. Одни они допускались к исполнению жреческих обязанностей; одни они принимали участие в государственных делах, в отправлении правосудия и судебной защите своих клиентов. При отсутствии писаных законов они вплоть до издания XII таблиц и даже позже являлись единственными сведущими в праве людьми. Пока институт патроната находился в полной силе, потребность в юридической защите всецело удовлетворялась адвокатурой родственников и патронов. Но уже при первых царях вследствие новых социальных и политических условий патронат стал расшатываться и распадаться. Быстрый рост римской территории и увеличение населения массой покоренных племен сделали его совершенно непригодным и неприложимым на практике. При небольшом числе патрицианских родов и при громадном количестве граждан низшего класса, раскинутых на обширном пространстве, патриархальные отношения древнего патроната стали физически невозможны. Патронат утратил свой обязательный характер. Крепость уз, связывавших патронов с клиентами ослабела, и патронат, представлявший собой цельный общественнополитический институт, распался на свои составные части. С одной стороны, из него выделился частно-правный элемент в виде патроната господина над вольноотпущенными рабами, продолжавшего существовать до позднейших времен, а с другой стороны судебно-процессуальный элемент, выражавшийся в юридической защите, которую знатный и влиятельный патриций оказывал лицам, прибегавшим к его помощи. Эти лица по-прежнему носили название клиентов, а их покровитель - патронов, но старые термины прикрывали совершенно новое явление. Патрон освободился от всех обязанностей относительно клиента, за исключением обязанности судебной защиты. Равным образом, клиент должен был только оплатить какой-нибудь услугой или подарком за покровительство, оказанное ему патроном в данном процессе. Отношения между ними уже не были постоянными, пожизненными и даже наследственными, как это было раньше,- они возникали только на время процесса и прекращались вместе с ним. Прежде клиент мог избрать только одного патрона; теперь он был в праве переходить от одного к другому и даже иметь нескольких. Словом, под видом и под именем патроната появилась настоящая адвокатура. В первое время, как уже было замечено, она всецело находилась в руках патрициев, как потомков древних патронов и, вдобавок, знающих право лиц. Первым шагом к новому порядку вещей было издание XII таблиц. Но хотя оно и сделало общедоступным знание законов, тем не менее, патриции сумели удержать в своих руках ключ к применению их на практике. Дело в том, что XII таблиц касались только материального права. Процессуальные же формы, которые состояли в расписании дней и часов, когда можно было отправлять правосудие (fastes), и в правилах пользования исковыми формулами (legis actiones), не были обнародованы и составляли, в качестве священного предмета, тайну коллегии жрецов, членами которой могли быть только патриции. Благодаря этому, тяжущиеся все-таки не имели возможности обойтись без содействия патрициев. Только опубликование Флавием (V в.), а затем Элием (IV в.) таблицы присутственных дней и исковых формул, нанесло окончательный удар юридической монополии патрициев. Изучение и применение права стало доступным для всех желающих, и адвокатура сделалась вполне свободной профессией.
Лучший историк риской адвокатуры Грелле-Дюмазо иначе объясняет развитие адвокатуры из патроната. "Первым результатом опубликования законов XII таблиц", говорит он: "был переход судебной защиты из рук патрициев в руки родных и друзей тяжущегося. И те, и другие вначале являлись на суд магистрата, сопровождая тяжущегося по его приглашению; они составляли "advocatio". Тит Ливий рассказывает, что Виргиния явилась к децемвиру "cum ingenti advocatione". Но так как вскоре, помимо патрициев, некоторые лица специально занялись изучением законоведения, то было вполне естественно, что к ним обращались за советами, прежде чем начать процесс, подобно тому, как клиент обращался к своему патрону. Какой-нибудь тяжущийся, не имевший ни родственников, ни друзей, способных защищать его интересы, предложил своему советнику вести тяжбу и выиграл ее. Побужденные этим успехом, другие последовали его примеру, и таким образом возникла профессия". Как видно из этих слов, Грелле-Дюмазо, совершенно игнорируя родственную адвокатуру в древнейшие времена, производит ее из патроната. Такое объяснение извращает естественный порядок вещей, так как патронат был построен по образцу родственных отношений, а не наоборот, и противоречит многочисленным фактам, приведенным нами.

Итак, первыми юристами в Риме были патроны. В лице их совмещались две профессии: юрисконсультов и адвокатов. Они не только защищали своих клиентов в суде, но и разъясняли им законы, давали юридические советы, руководили ими при заключении сделок. Но когда патронат окончательно распался, и изучение права сделалось достоянием всех желающих, развитие юридической профессии пошло двумя различными путями. Одни юристы, не обладавшие красноречием, занялись исключительно юридической консультацией. Другие, наоборот, предались адвокатуре, причем иногда совмещали с ней и консультацию, иногда же оставляли эту деятельность, как почетную и менее утомительную, на старость. Первые носили название юрисконсультов или правоведов. Их деятельность заключалась в подаче юридических советов (respondere), участии при заключении сделок для соблюдения требуемых формальностей (cavere) и поддержек на суде адвокатов, которые навсегда были основательно знакомы с право (agere). Консультации давались или на дому или на форуме. Сидя по патриархальному обычаю у порогов своих домов. или гуляя по форуму, где впоследствии правительство выстроило особое здание для консультации, они помогали своими советами всем обращавшимся к ним. В случае надобности они отправлялись со своими клиентами в суд и сообщали адвокату, говорившему речь, юридические сведения, необходимые для данного дела и часто неизвестные оратору. Но не только тяжущиеся советовались с ними,нередко сами судьи обращались к ним, чтобы, постановив решение в известном случае, сослаться на авторитет ученого юриста. Юрисконсультами были обыкновенно патриции, и это обстоятельство вместе с безвозмездностью их деятельности, вознаграждавшеюся только добровольными приношениями клиентов, и высокой пользой профессии придавало ей особый почет. "У греков", с гордостью замечает Цицерон: "помощниками ораторов являются в судах люди - низкого происхождения, привлекаемые ничтожной платой, у нас же, наоборот, лучшие и знатнейшие мужи". В таких же выражениях говорят о правоведах Ульпиан и Помпоний. Даже беспощадный Ювенал и насмешливый Марциал называют их деятельность - священной*(168). С течением времени юрисконсульты постепенно все больше и больше отделялись от адвокатов и вместе с тем теряли свой первоначальный характер. Из простых советников они обратились после издания XII таблиц в толкователей права. Главнейшей их деятельностью стала интерпретация этих законов, но интерпретация не буквальная, а распространительная. Вновь возникавшие жизненные явления они подводили под формы старого "строгого" права. Вследствие этого они еще в республиканский период приобрели значение творцов права. Август официально признал за ними это значение и, вполне понимая важность их деятельности, с целью больше упорядочить ее постановил, что мнения тех юристов, которые получают от него право высказывать их (jus respondendi), будут иметь для судов силу закона. В случае, если бы несколько юристов разошлись во мнениях, суд мог по своему усмотрению выбирать любое из них. Золотым веком римской науки право считается время от рождения Цицерона (106 до Р. Х.) до Александра Севера (III в.), после которого творческий дух правоведов совсем угас, и деятельность их стала чисто компилятивной.
В противоположность юрисконсультам, адвокаты занимались судебной защитой. Они по-прежнему продолжали называться патронами (patroni causarum) до самого конца республики. Термин же "адвокат" (advocatus) прилагался, как будет сказано сейчас, совсем к другому разряду лиц и только во времена империи отождествился с термином "патрон". Подобно тому, как в Греции, адвокатура была тесно связана с ораторским искусством. Патроны не столько заботились о приобретении юридических позиций, сколько об изучении красноречия. Многие из них, поэтому, были круглыми невеждами в юриспруденции и должны были за юридическими сведениями обращаться к юрисконсультам и законникам (прагматикам). В то же время они не были представителями сторон на суде. По древнейшему римскому праву представительство допускалось только по исключению, и другие патроны являлись на суд вместе с тяжущимися клиентами. Что касается адвокатов (advocati), то под этим названием разумелись родственники и друзья тяжущегося, которые являлись вместе с ним в суд и подавали ему советы или просто своим присутствием выражали сочувствие к нему. С течением времени название "адвокатов" было распространено на лиц, которые помогали тяжущемуся вести процесс, собирали документы, покрывали издержки, приготовляли средства защиты и сообщали их патрону. Иногда даже адвокатами именовались обыкновенные свидетели. Но преимущественно этот термин употреблялся, как уже было сказано, для обозначения родных и друзей, сопровождавших тяжущегося на суд. Такой обычай, существовавший издавна и аналогичный с древнерусским институтом пособников, удержался до позднейших времен. Известно напр., что римские императоры не раз являлись в суд в качестве таких адвокатов. Разница между всеми этими соприкасающимися с настоящей адвокатурой родами судебной деятельности ясно выражена в классическом месте Аскония: "кто защищает кого-либо в суде, тот называется патроном, если он оратор; адвокатом, если он помогает юридическими советами (jus suggerit) или своим присутствием выражает дружеское участие (praesentiam commodat amico); поверенным, если ведет дело, и коннитором, если принимает на себя дело присутствующего и защищает как будто свое". Кроме того, в Риме существовали хвалители (laudatores), которые в качестве свидетелей выставляли на вид заслуги и достоинства подсудимого, соответствуя греческим параклетам; напоминатели (monitores), подсказывавшие оратору юридические положения, а иногда даже участвовавшие в прениях; замедлители (moratores), задача которых заключалась в том, чтобы говорить речь в то время, когда главный оратор отдыхал, и законники (leguleii sive formulares) юрисконсульты низшего разбора. Все эти разновидности юридической профессии не могут быть признаны адвокатурой. Только патроны (patroni causarum) были адвокатами в полном смысле слова.

Как же была организована адвокатура во времена республики? Определил ли закон какие-либо условия для поступления в число адвокатов? Обозначил ли он права и обязанности их?
На все эти вопросы приходится дать отрицательный ответ. Республиканская адвокатура была в полном смысле слова свободной профессией. Законодательная регламентация почти не коснулась ее. Только практика и обычай выработали некоторые правила, касающиеся различных сторон профессиональной деятельности.
Хотя порядок приема в адвокатуру вовсе не был определен, но, по свидетельству Плиния младшего, с давних пор существовало обыкновение, по которому молодые люди, вступающие в адвокатуру, являлись в первый раз в форум в сопровождении и как бы под покровительством какоголибо важного лица, например бывшего консула. Точно так же из некоторых данных видно, что еще во времена республики выработались на практике отрицательные условия для занятия адвокатурой, т. е. такие условия, наличность которых устраняло право отправлять профессию. Эти условия, принятые впоследствии в свод Юстиниана, были установлены преторским эдиктом. Говоря о праве ходатайствовать (de postulando), претор различает три категории лиц. К первой он относит тех, которые не могли вести ни чужих, ни своих дел, а должны были брать себе адвоката. Таковы: 1 несовершеннолетние, т. е. не достигшие 17 лет и 2) глухие, в виду того, что они не в состоянии слышать распоряжений суда. Если они не имели адвоката, то претор сам назначал им его. Вторая категория состояла из лиц, которые могли вести только свои дела именно: 1) слепые на оба глаза, в виду того, что они не могли видеть знаков преторской властии 2 женщины, на том основании, что "они не должны в противность приличной их полу скромности вмешиваться в чужие дела и браться за мужские занятия". Впрочем, вначале, несмотря на запрещение Нумы Помпилии, женщины, по-видимому, выступали в судах за других лиц, так как приведенное распоряжение претора было вызвано назойливостью некоей Каии Афрании, бесстыднейшей, по словам Ульпиана, женщины, постоянно надоедавшей своими кляузами магистрату. История сохранила сведения еще о двух женщинах, хотя не занимавшихся адвокатурой, но обладавших ораторским талантом, именно об Амезии, Сентии и Гортензии. Первая сказала блестящую речь в свою защиту, так что была почти единодушно оправдана во взведенном на нее обвинении, а вторая, дочь знаменитого оратора Гортензия, говорила перед триумвирами против налога, которым были по одному случаю обложены римские женщины, и, благодаря ее замечательной речи, налог был значительно уменьшен.
Наконец, третья категория лиц обнимала собой тех, которые могли выступать не за всех тяжущихся, а только за некоторых, как-то: за своих родителей, детей, патронов, супругов, вольноотпущенных, родственников, свойственников и тех, над которыми они состояли опекунами или попечителями. Другими словами, они могли выступать только в случаях родственной защиты. К этим лицам принадлежали: лишенные гражданской чести, подвергшиеся уголовному наказанию, занимающиеся позорными ремеслами, напр. гладиаторы, и вообще все те, которые по закону, решению народного собрания, сенатскому постановлению и эдикту претора дозволено было ходатайствовать только за определенных лиц.
Как видно, приведенные постановления преторского эдикта, собственно говоря, не относились специально к адвокатуре, но, определяя общие условия судебного ходатайства, тем самым затронули и вопрос об адвокатуре, а потому могут быть отнесены к правилам профессии. В самом деле, если несовершеннолетние и глухие не могли выступать в судах, если женщинам и слепым не дозволялось ходатайствовать за других, если, наконец, лица третьей категории могли выступать только в защиту своих родных, то, само собой разумеется, что все перечисленные разряды лиц не имели доступа к адвокатской профессии.
Положительные условия для занятия адвокатурой, как-то образовательный ценз, практическая подготовка, нравственные качества и т. п., вовсе не были определены. Молодые люди, желавшие посвятить себя адвокатуре, слушали курсы риторики у преподавателей-ораторов, присутствовали при консультациях знаменитых правоведов, посещали заседания судов и т. д. Но ни порядок, ни срок, ни даже обязательность этих занятий не были установлены законом.
Зато одна сторона адвокатской деятельности и, притом, одна из самых существенных и важных, подверглась законодательной регламентации,- именно гонорар. В 204 г. до Р.Х. был издан закон Цинция. От него дошло до нас одно только заглавие: "Закон о дарах и приношениях". Из некоторых источников видно, что он был вызван корыстолюбием государственных и общественных деятелей, которые требовали щедрого вознаграждения за каждую оказываемую ими по долгу службы услугу. По крайней мере, Катон весьма ясно говорит: "чему был обязан свои происхождением Цинциев закон, как не тому, что простой народ начал становиться как бы данником сената?". Точно также Цицерон проводит едкий ответ Цинция, который на вопрос сенатора Цента: "что это ты предлагаешь, Цинций?" ответил: "чтобы ты покупал то, что хочет иметь". С другой стороны, Тацит свидетельствует, что закон Цинция направлен был преимущественно против жадности ораторов.
Трудно решить с достоверностью, в чем именно заключались постановления Цинциева закона. Некоторые думают, что он запрещал лицам, занимавшим публичные должности или действовавшим в публичном интересе, принимать за это подарки в качестве гонорара. Другие, наоборот, держатся того мнения, что этим законом предписывалось "рассматривать все полученное или обещанное за такого рода действия, как подарки, т. е. необязательные и добровольные приношения. Как бы там ни было, для нас важно только одно: что закон Цинция содержал в себе постановление относительно адвокатов, которое, по свидетельству Тацита, имело следующий вид: "ne quis ob causam orandam pecuniam donumve accipiat", т. е. чтобы никто не брал денег или подарков за предстоящее к защите дело". Большинство писателей полагает, что этими словами было, безусловно, запрещено адвокатам брать какое бы то ни было вознаграждение. Но нам кажется правильнее другой взгляд, который высказал, между прочим, Варга. "Этот, часто ошибочно понимаемый закон" говорит Варга: "запрещал адвокату принимать или выговаривать себе вознаграждение ob causam orandam, т. е. за процесс, который еще только предстояло вести. До разбора дела он не мог обусловливать себе определенного вознаграждения, но после окончания процесса ему было дозволено принимать предложенный гонорар". Действительно можно привести много факторов в подтверждение этого мнения. Единственный писатель, точнее других определяющий содержание закона Цинция,- Тацит, как мы видели, выражается буквально следующим образом: "законом Цинция запрещалось принимать деньги или подарки за предстоящее к защите дело". В этом же смысле, вероятно, понимал закон Цинция и Цицерон, когда он писал Аттику: "Папирий подарил мне те книги, которые оставлены Клавдием. Так как твой друг Цинций говорит, что по закону Цинция я могу принять их, то я ответил, что охотно приму, если он принесет". Можно сослаться также на позднейшее подтверждение Цинциева закона, о котором говорит Алиний младший. В одном из своих писем он упоминает, что по поводу процесса адвоката Номината, трибун Нигрон сказал речь, в которой, жалуясь на продажность и вероломство адвокатов и вспоминая строгие законы старого времени на этот счет, выразил желание, чтобы император обратил внимание на развращенность адвокатуры. Голос трибуна был услышан, и через несколько дней император предписал сенату принять нужные меры. Результатом этого было сенатское постановление, в котором, между прочим, предписывалось всем, имеющим дела, приносить присягу в том, что они за ведение дела "никому ничего не дали, не обещали, не гарантировали". "В таких выражениях", говорит Плиний "запрещалось продавать и покупать судебную защиту. Но по окончании дела позволялось давать деньги в размере не свыше десяти тысяч сестерциев". Судя по этому отрывку, с большой вероятностью можно заключить, что сенат просто возобновил закон Цинция, прибавив к нему таксу. Все приведенные факты вполне согласны с нашим мнением о том, что закон Цинция, запрещая брать и выговаривать себе гонорар до начала процесса, дозволял получать его по окончании в виде подарка. И если в некоторых источниках говорится о безвозмездности адвокатуры то это объясняется просто тем, что добровольные, не обусловленные заранее и не подлежащие требованию посредством суда подарки не считались за возмездие в тесном смысле слова. Помимо того, самый мотив абсолютного запрещения гонорара, если оно и существовало, представлялся бы решительно непонятным. Почему адвокаты были лишены возможности пожинать какие-либо материальные плоды от своих трудов в то время, как все другие свободные профессии оплачивались и оплачивались щедро? Совсем наоборот, адвокатура, как показал еще Грелле-Дюмазо, в сущности, никогда не была безвозмездной в Риме. Во времена патроната клиента оплачивали патронам за судебную защиту - различными услугами. Позже адвокаты стали получать после процессов подарки, которые хотя и не могли быть требуемы судом, но в силу установившегося обычая подносились аккуратно. Тем не менее, желая обеспечить себе гонорар, адвокаты начали требовать подарков до разбирательства дела. Против этогото и был направлен Цинциев закон. Хотя сам ГреллеДюмазо держится того мнения, что этот закон, безусловно, запрещал все приношения, как до процесса, так и после, тем не менее, он говорит, что на практике, адвокаты никогда не соблюдали запрещения. Таким образом, выходя из другого объяснения Цинциева закона, он высказывает мнение, тождественное с нашим, именно, что римские адвокаты республиканского периода не имели права заключать условия о гонораре и требовать его по суду, но могли получать и действительно получали подарки от клиентов.
Помимо отрицательных условий для допущения к адвокатуре и вопроса о гонораре, законодательство республиканского периода коснулось еще одной стороны адвокатской деятельности, именно продолжительности судебных прений. Вначале она зависела от усмотрения суда. Но в самом конце республики Помпей, по словам Тацита, "наложил узду на красноречие". Время измерялось подобно тому, как и в Греции, водяными часами, называвшимися также клепсидрой. Впрочем, ограничение прений определенным временем существовало недолго. С падением республики закон Помпея был отменен, и определение продолжительности речи снова предоставлено суду. По крайней мере, Плиний младший, который не раз исполнял обязанности судьи, пишет, что он дает каждому "столько воды, сколько тот просит". "Хотя", продолжает он: "часто говорят излишнее, но лучше, чтобы и это было сказано, чем чтобы не было высказано необходимое. Притом же, пока не выслушаешь, нельзя сказать, что излишне и что нет". В Дигестах приведен закон, прямо предписывающий терпеливо выслушивать адвокатов.

О нравственном состоянии адвокатуры республиканского периода можно сказать весьма немногое вследствие скудности материалов. Несомненно, что в первое время, когда она составляла привилегию патрициев, ее окружал ореол почета и славы. Привлекаемые к этой профессии не материальными расчетами, так как они без того были богаты, патриции видели в ней только благородное поприще, на котором они могли выдвинуться и обнаружить свои дарования. Адвокатура была для них путем к высшим и почетнейшим должностям в государстве. Когда после издания XII таблиц она стала доступна для всех, наряду с патрициями в нее вошло много бедных и незнатных лиц, точно также стремившихся этим путем возвыситься и достигнуть прочного положения. Тем не менее, аристократическая тенденция господствовала в адвокатуре все время, и в большинстве случаев ею занимался обеспеченный и образованный класс патрициев, попеременно чередуя ее с государственной службой. "Со времени Гракхов", справедливо замечает Грелле-Дюмазо: "республика управлялась адвокатами". В самом деле, кто как не знатнейшие и богатейшие граждане, привыкшие говорить публично и управлять чувствами толпы с помощью речи, имел возможность выдвинуться и занять первое место у кормила правления в том государстве, где при демократическом устройстве вся власть находилась в руках народа? И, действительно, мы видим, что наиболее выдающиеся политические деятели республики были адвокатами. Суровый цензор Катон часто выступал не только в качестве обвинителя, но и в качестве защитника. Знаменитый победитель Карфагена Сципион Африканский младший был выдающимся оратором. Марк Антоний, дед триумвира, Кай Гракх, Красс, Юлий Цезарь, Помпей, Цицерон, все они выдвинулись путем адвокатуры. Почти все первые императоры, если и не были профессиональными адвокатами до восшествия на престол, то все-таки выступали в судах: как Август, так и Тиверий, как Калигула, так и Клавдий. Но и на солнце есть пятна. Несмотря на весь блеск, окружавший профессию, отсутствие какой бы то ни было организации, не замедлило принести свои плоды, когда, вследствие падения нравов и вторжения в адвокатуру новых элементов, аристократические традиции патроната утратили свою первоначальную силу, и когда, таким образом, поколебался единственный сдерживающий принцип. Корпорации и корпоративной чести не существовало; законодательные определения были скудны и легко обходимы; что же могло положить преграду ненасытной жажде наживы? И вот появляется целый ряд нарушений не только основных требований адвокатской этики, но даже прямых запретов уголовного закона. "Все упреки" говорит Буасье: "Делаемые, конечно, несправедливо нашему адвокату, были вполне заслужены адвокатом того времени. Именно о нем можно было сказать, что он безразлично брался за все дела, менял мнения при всяком принципе и считал для себя искусством и славой находить доводы для подтверждения всяческих софизмов. Молодой человек, обучавшийся красноречию в древних школах, никогда не слышал в них, что надобно говорить только по убеждению и сообразно своей совести. Ему говорили, что есть разного рода дела, честные и нечестные, но при этом не трудились прибавлять, что надо избегать последних". Адвокаты не стеснялись, в выборе средств для выигрыша процесса. Марк Антоний никогда не записывал своих речей, чтобы иметь возможность сказать, если его слова будут приведены против него, что он не произносил их. Известно, к каким способам прибегал Гортензий. В деле Верреса, которого он защищал против Цицерона, он подкупил сицилийских депутатов, старался запугать судей, замедлить процесс до вступления в должность нового претора и т. п. В другом деле он купил голова большинства присяжных и чтобы узнать, исполнят ли они свое обязательство, раздал им таблички особого цвета, на которых они должны были подавать свои мнения. Даже адвокатская деятельность великого оратора и государственного мужа Цицерона не свободна от упреков. Хотя Плутарх ставит его в нравственном отношении выше Демосфена и превозносит его бескорыстие, тем не менее, многие факты свидетельствуют, что это мнение ошибочно. Уже то обстоятельство, что, будучи незнатного и бедного происхождения, Цицерон составил себе громадное состояние, свидетельствует, что его адвокатская деятельность вовсе не была безвозмездна, как думает Плутарх. Впрочем, если Цицерон брал гонорар за свои труды, то в этом еще нет ничего постыдного. Несравненно более предосудительны другие поступки его. По свидетельству Квинтилиана, он хвастал, что запутал и затемнил дело Клуэнция. В этом самом процессе ему нужно было доказать в интересах клиента справедливость одного судебного решения, которое в речи против Верреса он назвал "чудовищным плодом обмана и подкупа". Он не постеснялся сделать это, и когда другая сторона уличила его в противоречии самому себе, он с большей развязностью, чем достоинством ответил: "ошибаются те, которые думают, что наши речи суть выражение наших личных убеждений; это язык дела и обстоятельств, а не человека или адвоката, так как если бы дело могло говорить само за себя, никто не прибегал бы к помощи чужого голоса. Нашей профессией пользуются для того, чтобы мы говорили не сообразно со своими личными впечатлениями, а с особенными обстоятельствами и требованиями дела". Другими словами, адвокат - говорильная машина, которая за известное вознаграждение готова провозглашать сегодня белым то, что вчера называла черным... Применяя на практике такое воззрение, Цицерон не отказывался расточать свое красноречие в защиту лиц, которых раньше преследовал обидами и клеймил презрением,- если только надеялся получить какую-либо выгоду от такой перемены тактики. Чтобы угодить Цезарю, он принял защиту Ватиния, бывшего раньше предметом его жестоких нападок. Подобные же побуждения руководили им, когда он выступал в защиту Габиния. Если так поступали лучшие представители адвокатуры, высокообразованные люди и государственные деятели, то едва ли можно сомневаться в том, что общий нравственный уровень адвокатуры был в конце республики еще ниже.
Несмотря на все это, республиканский период все-таки должен быть признан лучшим временем римской адвокатуры. При устности и гласности обвинительного процесса, при полном развитии юрисдикции самого народа, адвокатуре представлялось широкое поприще деятельности. Она была совершенно свободной профессией и создала целый ряд первоклассных ораторов. Имен Цицерона и его соперника Гортензия, находящимся к Цицерону в таком же приблизительно отношении, в каком Эсхин находится к Демосфену, было бы достаточно, чтобы прославить их век. Прибавьте сюда Марка Аврелия Цетега, которого поэт Энний назвал "медом убеждения", Катона старшего, сжатое и энергичное красноречие которого соответствовало непреклонной суровости его характера, патетического Сервия Сульпиция Гальбу, сладкоречивого Лелия, Сципиона Африканского младшего, отличавшегося красотой и в то же время солидностью речи, Кая Гракха, возвышенного оратора, Марка Эмилия Скавра, прославившего, впрочем, не столько красноречием, сколько беспристрастием суждений и профессиональной честностью, Марка Антония, элегантного оратора-актера с замечательной дикцией и жестикуляцией, Люция Красса, которого Цицерон называл первым адвокатом своего времени и о котором говорил, что из всех ораторов он наилучший юрисконсульт, Люция Филиппа, стоявшего наряду с Антонием и Крассом, Аврелия Котту, замечательного изяществом речи, Сульпиция Руфа, которого Цицерон признавал самым величественным из ораторов, Помпея, Юлия Цезаря, Поллиона,- все это были светила первой величины, составлявшие яркое созвездие вокруг царя римской адвокатуры - Цицерона.

С падением республиканского образа правления адвокатура, как и вообще судебные учреждения, подвергалась большим изменениям. Судебная власть малопомалу перешла от представителей народа к императору, верховному совету и правительственным чиновникам. Принципы гласности и состязательности стали ограничиваться. Появились зачатки следственного процесса и письменной апелляции, а вместе с тем развилось в широких размерах заочное производство. Законодательная деятельность стала понемногу захватывать и адвокатуру. Впрочем, в первое время, до перенесения столицы из Рима в Константинополь, внимание императоров было обращено преимущественно на вопрос об адвокатском гонораре. Это вполне понятно: алчность и бесцеремонность адвокатов, развившиеся к концу республики, достигли теперь колоссальных размеров. И вот уже Август должен был возобновить пришедший в забвение закон Цинция. Но не те были времена, чтобы адвокаты довольствовались добровольными приношениями клиентов, которые, в силу общечеловеческой слабости, были склонны слишком скоро забывать оказанные им благодеяния и чересчур долго помнить невольные промахи и неудачи. "Редка благодарность клиента", жалуется один писатель IV века.
"Если услужишь кому, легче пера благодарность
Если же в чем согрешишь, гнев тяжелее свинца", говорит Плавт.
Весьма понятно, что закон снова перестал соблюдаться на практике, и жадность адвокатов сделалась еще сильнее, еще необузданнее. В царствование Клавдия адвокат Суилий, получив от своего клиента, знатного гражданина Самия, 400 тысяч сестерциев (20 тысяч рублей), внезапно изменил ему. Узнав об этом, Самий в порыве отчаяния лишил себя жизни в доме Суилия. Тогда консул Силий вошел в сенат с предложением восстановить и применить к Суилию Цинциев закон. По словам Тацита, он приводил в пример древних ораторов, которые стремились только к славе, как лучшей награде за красноречие, и доказывал, что, если бы процессы не приносили адвокатам прибыли, то было бы меньше вражды, исков и обвинений. Сенат уже готов был возобновить закон Цинция, но Суилий со своими приверженцами обратился к самому императору и произнес речь, в которой доказывал, что Цинциев закон отжил свое время и не должен иметь применения. "Красноречие не может быть безвозмездным", говорил он: "так как в противном случае, заботясь о чужих интересах, мы упускали бы из виду свои собственные. Многие живут военной службой, другие земледелием; никто не ставит целью того, от чего он не может предвидеть никакого плода. Хорошо было какому-нибудь Азиния или Мессале, обогащенным войнами между Антонием и Августом, разыгрывать роль великодушных. Но можно привести много примеров, за какую громадную цену обыкновенно говорили перед народом Публий Клавдий и Кай Курион. Пусть обратит внимание император на лиц низшего класса, которые могут блистать только в тоге, и пусть он помнит, что если занятия будут лишены вознаграждения, то они погибнут". Результатом этой, хотя и не отличающейся, по словам Тацита, особенным достоинством, но все-таки не безосновательной речи, было то, что император дозволил адвокатам брать гонорар в размере не свыше 10 тысяч сестерциев.
Как понимать это постановление? Отменяло ли оно закон Цинция, разрешая условия о гонораре и предварительное его получение в пределах таксы? Или же оно удерживало прежний порядок вещей и определяло только максимум вознаграждения по окончании процесса? По-видимому, более вероятным кажется первое предположение. Но, сопоставив с этим местом Тацита другие факты, мы должны принять второе. Прежде всего, следует вспомнить то сенатское постановление, о котором упоминает Плиний, и которое было приведено нами раньше. Оно буквально повторяло закон Клавдия, понимаемый во втором смысле, так как, по словам Плиния, запрещая продавать и покупать судебную защиту, оно дозволяло по окончании дела брать деньги в размере не более 10 тысяч сестерциев. Затем при преемнике Клавдия - Нероне тоже было издано сенатское постановление относительно гонорара, но о нем существуют два, по-видимому, противоречивые показания. Именно, Тацит говорит, что им был снова подвержен закон Циния, а по словам Светония, Нерон только позаботился о том, чтобы тяжущиеся давали за защиту адвокатам определенную и справедливую плату. Это противоречие двух авторитетнейших писателей весьма легко устраняется, если понимать закон Клавдия в том смысле, какой мы ему придаем, и если считать сенатское постановление Нерона простым подтверждением Клавдиева закона. В самом деле, Тацит утверждает, что Нерон возобновил закон Цинция, а Светоний говорит, что он дозволил адвокатам брать "определенную (то есть, по всей вероятности, определенную таксой Клавдия) и "справедливую", то есть, соответствующую делу плату. Если соединить оба эти положения вместе, то получится ни что иное, как закон Клавдия, который, не отменяя Цинциева закона, установил таксу для приношения клиентов. Несовпадение известий, сообщаемых Тацитом и Светонием, объясняется просто тем, что каждый из них сообщал только ту часть закона, которая ему была нужна при его повествовании, или которая казалась важнее.
Внутренний смысл этих распоряжений заключался в стремлении обуздать непомерную жадность адвокатов. Но, как показывают факты, запрещение составлять условия о гонораре и требовать его судом, а с другой стороны, определение максимума платы, не могли предотвратить ловких обходов Цинциева закона и тайного вымогательства громадных гонораров. В таком положении вопрос о гонораре, по-видимому, находился до времен Александра Севера. По крайней мере, источники не сохранили никаких известий о промежутке между царствованиями Траяна (I в. по Р. Х.) и Александра Севера (III в.), из чего можно заключить, что никаких важных перемен в этом отношении не было сделано. При Александре Севере, как видно из дошедших до нас отрывков Ульниана прежний порядок вещей был принципиально изменен. Хотя всякие условия о гонораре, заключенные до судебного заседания, были, как и раньше, ничтожны, но во-первых, они имели полную силу, если были заключены после защиты дела, хотя бы до постановления решения, и вовторых, адвокаты получили право иска о гонораре. Последнее постановление наиболее важно, так как оно шло в разрез с прежними законами и обычаями и установляло новое начало. Право иска осуществлялось путем экстраординарного процесса следующим образом. Если адвокат выговорил себе после защиты дела определенный гонорар, то он мог его требовать судом с тем лишь условием, чтобы уплаченная ему впредь сумма вместе с обещанной не превышала 100 золотых (= 10,000 сестерциев), т. е. таксы Клавдия. Если же не было сделано никакого условия, то суд по требованию адвоката должен присудить ему вознаграждение, "смотря по роду дела, таланту адвоката, обычаям адвокатуры и важности судебной инстанции, в количестве, тоже не превышающем таксы". Таким образом, законодательство признало возмездность адвокатуры.
Дополняя эти положения, Константин (в 326 г.) предписал исключать из списка каждого адвоката, который будет вымогать или выговаривать себе под видом гонорара чрезмерные суммы или определенную часть спорного имущества. Императоры Валентиниан и Валенций (в 368 г.) снова подтвердили, что "адвокат не должен заключать с тяжущимися (до защиты дела) никаких условий, а принимать беспрекословно ту сумму, какую по доброй воле даст ему тяжущийся". Обещание гонорара, скрытое под видом уплаты займа, могло быть уничтожено в течение двух лет возражением о фиктивности его (exceptio non numeratae pecuniae). Все эти постановления были приняты Юстинианом в его законодательные сборники.
Бросая общий взгляд на вопрос о гонораре в римской адвокатуре, мы замечаем, что через всю его историю проходит красной нитью одна тенденция, именно тенденция "относительной безвозмездности адвокатуры", т. е. приравнивание гонорара к добровольному, почетному дару со стороны клиента. Основываясь на традициях древнего патроната, она была впервые возведена в правовую норму законом Цинция. Последующие законодатели не раз возвращались к ней и подтверждали ее, так что можно без преувеличения сказать, что безвозмездность была основным принципом римской адвокатуры, начиная с древнейших времен вплоть до Александра Севера, когда ей был нанесен решительный удар признанием за адвокатами права иска о гонораре. Раз такое признание свершилось, раз гонорар из дара обратился в вознаграждение за услугу, принцип безвозмездности был нарушен, и адвокатура утратила свой первоначальный характер.
С перенесением столицы из Рима в Константинополь законодательная регламентация стала мало-помалу охватывать все стороны адвокатской деятельности. До сих пор под адвокатурой была во всех отношениях свободной профессией и не имела никакой организации. Теперь она получает постепенно правильное устройство. С IV в., в законодательных памятниках появляется термин "сословие адвокатов" (ordo, collegium, consortium advocatorum, causidicorum, togatorum). Затем, адвокаты разделяются на штатных и сверхштатных; при императоре Льве устанавливается экзамен для кандидатов в адвокатуру (V в.); ограничивается комплект штатных адвокатов в каждой провинции; предоставляются различные привелегии как всему сословию, так и некоторым из его членов, словом, законодательство стремится подробно определить все стороны профессии. Было бы крайне утомительно и для нашей цели бесполезно следить за долгим процессом превращения свободной адвокатуры в организованную. Несравненно интереснее и целесообразнее сразу обратиться к окончательному результату этой двухвековой эволюции и рассмотреть адвокатуру в том виде, какой она имела по Юстиниановым кодексам, представляющим собой, так сказать, законодательную кристаллизацию всего предшествующего развития римского права.
В Юстиниановых сводах мы находим стройно организованную систему адвокатуры. Основной принцип этой организации - приравнение адвокатской профессии к должностной службе. Адвокаты носили название сословия (ordo), но это название понималось в том смысле, в каком говорится военное или учительское сословие, т. е. просто в смысле разряда лиц, занимающихся одной и той же профессией без всякого отношения к их внутренней организации. Допущение к адвокатуре зависело от начальника провинции или города (в столицах), т. е. от высшего административно-судебного чиновника. Отрицательные условия для принятия в число адвокатов были те же, что и в республиканское время. По-прежнему не допускались к адвокатуре несовершеннолетние, страдающие некоторыми физическими недостатками (глухие, слепые), женщины, лишенные гражданской чести, подвергшиеся уголовному наказанию, занимающиеся позорными ремеслами и т. п. Вместе с тем от кандидатов в адвокатуру требовались некоторые положительные условия, именно: 1) окончание курса в одной из юридических школ и 2) экзамен. При Юстиниане юридические школы существовали только в Константинополе, Риме и Берите. Все остальные были запрещены. Из предисловия к Дигестам видно, что до Юстиниана весь учебный материал, преподававшийся в этих школах, был распределен на четыре года. Юстиниан прибавил сюда еще один год, причем постановил, что первые четыре года должны посвящаться прохождению Институций и Дигест, а пятый - специальному изучению шестой и седьмой части Дигест и Кодекса. По окончании этого курса, кандидаты в адвокатуру должны были подвергнуться государственному экзамену, который производился учеными правоведами в присутствии правителя провинции (rector provinciae) или коменданта города (defensor oppidi). Экзаменаторы должны были удостоверять под присягой, обнаружил ли кандидат достаточные познания или нет. Выдержавший экзамен кандидат мог быть допущен с дозволения начальника провинции к занятию адвокатурой.
Адвокаты вносились в списки (rotula) по префектурам в порядке их допущения к профессии. Первый по списку назывался старшиной (primas). Все адвокаты разделялись на два разряда: штатных (statuti) и сверхштатных (supernumerarii). Разница между ними состояла в том, что первые были ограничены определенным комплектом и имели право выступать во всех судах, а вторые не были ограничены в числе и практиковали в низших судах. Штатные назначались начальником провинции из числа сверхштатных. Комплект штатных был определен для каждой префектуры отдельно: в префектурах Восточной и Иллирийской их было по 150, в Римской и Константинопольской - по 80, в Александрийской - 50 и т. п.. Дисциплинарный надзор за адвокатами принадлежал так же, как и принятие в число их, начальнику провинции. Главными профессиональными преступлениями считались: вероломная измена клиенту (praevaricatio) вымогательство больших гонораров, выговаривание себе части спорного имуществ и кляузничество. За эти и им подобные нарушения профессиональных обязанностей налагать одно наказание: запрещение практики. Но оно варьировалось на разные лады. Практика могла быть воспрещена навсегда или на известное время, при всех судах или при некоторых, притом, всякая вообще практика или один вид ее, например, составление судебных бумаг, завещаний. Для адвокатов была установлена особая профессиональная присяга, которую они должны были произносить не при вступлении в сословие, а в начале каждого защищаемого дела наподобие того, как у нас произносят свидетели. В этой присяге они клялись: 1) что приложат все усилия к тому, чтобы оправдать законные и справедливые требования клиента, и 2) что не замедлят отказаться от ведения дела даже во время производства, если убедятся в его неправоте, все равно будет ли эта неправота нравственной или юридической, т. е. будет ли дело нечестным (causa improba) или юридически неосновательным (penitus desperata). В случае отказа адвоката от такого дела, тяжущийся не имел права приглашать другого, чтобы, как говорится в законе, "пренебрегая лучшими адвокатами, стороны не стали избирать нечестных". Если тяжущийся имел несколько адвокатов, из которых одни считали возможным вести дело, а другие нет, то первые могли продолжать защиту, но на место вторых нельзя было приглашать новых. На суде адвокату предписывалось воздержаться от оскорбительных выражений" и не затягивать нарочно процессов. Вопрос о гонораре, как было уже сказано раньше, разрешался в том смысле, что до защиты дела адвокат не имел права обуславливать себе вознаграждения, но после защиты мог заключать такое условие и требовать вознаграждение судом. Если условие было заключено, то размер гонорара определялся им; если же не было, то по иску адвоката суд назначал ему гонорар, смотря по роду дела, таланту адвоката, обычаям адвокатуры и важности судебной инстанции. Но размер гонорара ни в каком случае не мог превышать 10 тысяч сестерциев (500 р.). Что касается, наконец, несовместимости, то законодательство указывало очень мало случаев ее: только судьям и начальникам провинций было запрещено занятие адвокатурой.
В таком виде представляется организация римской адвокатуры по Юстинианову законодательству. Она вовсе не была сословной в настоящем смысле этого слова, хотя и носила такое название. Раз дисциплинарная власть и право принятия в сословие не принадлежали самому сословию, раз адвокаты не имели никаких общесословных учреждений и были соединены только внешней связью, то не могло быть и речи ни о независимости, ни о самоуправлении их, а эти-то два обстоятельства, и служат существенными чертами сословной организации. Напротив, организацию римской адвокатуры можно было бы с полным правом назвать "должностной". Принятие в число адвокатов, в сущности, было назначением со стороны правительственной власти. Комплект адвокатов был ограничен, подобно государственным должностям, определенным числом штатных мест. Надзор принадлежал не самому сословию и даже не судам, а просто администрации. Словом, адвокатская профессия отличалась от должностной службы только некоторыми несущественными деталями.

Обращаясь к изложению нравственного состояния римской адвокатуры в императорский период, мы должны заметить, что в первое время оно было в высшей степени печально. При общем падении нравов, при растлевающем влиянии цезаризма, адвокаты менее чем какой-либо другой класс общественных деятелей, были в состоянии поддерживать завещанные им патронатом принципы честности и бескорыстности. Всеобщая развращенность окончательно освободила их от всяких сдерживающих уз, и ненасытная жажда наживы стала единственным побуждением к позорной и зачастую просто преступной деятельности.
Две традиции, как справедливо говорит Грелле-Дюмазо, оставил патронат адвокатуре. Первая заключалась в безвозмездности защиты. Она, как мы видели, потеряла свою силу еще в республиканский период. Вторая состояла в том, что адвокаты считали своей обязанностью защищать обвиняемых и только в редких случаях выступали в качестве обвинителей. "Из двух родов судебных речей, защиты и обвинения", говорит Цицерон: "защита славнее, хотя и обвинение нередко оказывается похвальным... Но его следует употреблять редко и вообще только в интересах государства, или чтобы отомстить за какое-нибудь нарушение права, или в чью-либо защиту. Такого же воззрения держится Квинтилиан, доказывая, что честный адвокат "предпочитает защищать подсудимых, чем обвинять их".
И действительно, в республиканский период мы видим, что адвокаты выступали обвинителями, только руководствуясь теми возвышенными мотивами, которые указывает Цицерон. Совсем не то замечается в первые века империи. Дрожа за собственную безопасность и в то же время, с завистью взирая на богатства знатных граждан, цезари развили в широких размерах преследование за "оскорбление величества", результатом которого почти всегда была казнь подсудимого и конфискация его имущества. Уже Август завел судебное дознание относительно пасквилей, и Тиберий пошел по его следам. Вскоре обвинение в оскорблении величества стало, по словам Тацита, дополнением всяких обвинений. Само понятие его было расширено до nec plus ultra. Не только сочинение пасквиля или произнесение непочтительных слов по адресу цезаря считалось тягчайшим государственным преступлением,- нет, обвиняли за мысли, жесты, даже за сны. Кремуций Корд был подвергнут преследованию за свое сочинение, в котором он похвалил Марка Брута, а Кассия назвал последним римлянином. Одного знатного римлянина осудили за то, что он видел во сне Клавдия с венком из колосьев или, по другому варианту, из винограда, и что он истолковал этот сон, как предвещание смерти императора с наступлением осени. Другой обвинялся в том, что спрашивал оракула о судьбах империи. Считалось даже государственным преступлением переодеваться вблизи статуи императора. Некая Вития была казнена за то, что оплакивала казнь своего сына. При таких обстоятельствах весьма понятно, что обвинение в оскорблении величества равнялось осуждению в нем. Кто подвергался преследованию, тот мог быть уверен в своей погибели, как бы незначителен ни был его проступок, и как бы сомнительны ни были улики. Обвиняемые могли быть, по капризу тирана, лишены всех законных средств защиты. Так, например, процесс Валерия Азиатика происходил не в сенате, а во дворце, в присутствии Клавдия и Мессалины, без участия защитника. Зачастую сами адвокаты отказывались от защиты, боясь навлечь на себя гнев тирана, и помня, что один из товарищей, был, по приказанию Тиверия, которому не понравилась его речь, брошен в реку. Будучи уверены в исходе процесса, обвиняемые зачастую предпочитали до произнесения приговора или даже до начала судебного разбирательства покончить жизнь самоубийством. Так поступили: Либон, Друз, Силий, Кальпурний Пизон, претор Корнут, историк Кремуций Корд, о котором только что было говорено, и многие другие. В обвинениях недостатка не было. Так как по закону четвертая часть конфискованного имущества отдавалась доносчику-обвинителю, то нашлось немало охотников разбогатеть на чужой счет. Квестор Криспин, выступивший обвинителем своего претора Грания Марцелла в оскорблении величества, начал, по словам Тацита, "тот образ жизни, который впоследствии несчастия эпохи и людская дерзость ввели в большую моду". Жадный, неизвестный, беспокойный, втирая посредством доносов в доверие деспота, он вскоре стал опасным для каждого выдающегося человека. Его примеру последовали многие другие и, к стыду римской адвокатуры, в числе этих продажных доносчиков (delatores) были и адвокаты. Позорную славу приобрели такой деятельностью Суилий, клеврет и орудие Клавдия и Мессалины, погубивший, по словам Тацита, целую толпу знатных граждан. Афер, посягавший даже на родственников Цезаря. Регул, едва ли не превзошедший их обоих своей низостью и наглостью и др.
Далее, профессиональное преступление, носящее название "вероломной" измены (praevaricatio) стало чрезвычайно распространенным, несмотря на то, что строго наказывалось. Оно имело две формы. В уголовных делах оно состояло в том, что обвинитель отступал во время процесса от обвинения, получив от обвиняемого взятку. Уличенный в таком отступничестве по корыстному побуждению лишался навсегда права быть обвинителем и подвергался тому наказанию, которое следовало за взведенное им преступление. Обвиняемый же, подкупивший обвинителя, признавался совершившим преступление. В гражданских делах вероломная измена заключалась в тайном содействии противной стороны в ущерб интересам клиента. По свидетельству Плиния, адвокаты его времени, побуждаемые корыстолюбием, часто совершали оба указанные вида измены. Продажность адвокатов достигла гигантских размеров. "Ни один из предметов государственной торговли", говорит Тацит: "не был до такой степени продажен, как вероломство адвокатов. Они приобретали таким путем громадные состояния. Эприй Марцелл, например, нажил адвокатурой 200 миллионов сестерциев (10 миллионов рублей), а Вибий Крисп 300 миллионов. "Если хочешь быть богатым", говорит Марциал (I в. по Р. Х.): "сделайся адвокатом". В другой эпиграмме он замечает, что "если бы он хотел продавать свои слова тяжущимся", он вскоре был бы осыпан золотом. Но чтобы добиться этого, адвокаты должны были пускаться на разные хитрости. Прежде всего, они старались обзавестись роскошной обстановкой, блистать дорогой одеждой и драгоценными каменьями. Ювенал по этому поводу говорит:
"Верим ли мы красноречью? Никто двух сотен сестерциев
Ныне не даст Цицерону, коль он без огромного перстня".
Далее, они не брезгали прибегать к наемной клаке, которая за вознаграждение аплодировала оратору в суде и расхваливала его на всех перекрестках. Плиний младший в одном из писем рассказывает, что два его раба получили по три динария (по 60 коп.) за то, что отправились однажды в суд в качестве клакеров. "За такую цену", замечает Плиний: "можно прослыть красноречивейшим из ораторов". Добившись столь дешевого успеха, адвокат брался за какие угодно дела готов был обращать черное в белое отрицая самые очевидные и доказанные факты и уснащая свою речь, как говорит Марциал, по поводу кражи трех коз громкими фразами о битве при Каннах и войне с Митридатом, о Мариие, Сулле и Муцие. Образовался целый разряд бездарных кляузников, у которых, по выражению Марциала, воняло изо рта и которые получили прозвище "лаятелей". Не будучи в состоянии связно сказать трех слов и вызывая смех всей аудитории неумелым изложением дела эти "грабители имуществ и извратители законов", представляли собой, по выражению Анулея, настоящих "коршунов в тогах" (togati vulturii), которых, как свидетельствует Сенека, Нерон приказывал выгонять из форума собаками, специально приученными к этой травле. Развращенность адвокатуры достигла высшей степени, по-видимому, в IV веке. По крайней мере, Аммиан Марцеллин рисует ужасающую картину продажности и бесстыдства адвокатов того времени. "Теперь", говорит он: "все окрестности Востока наводнены наглой и хищной породой людей, которая толпится во всех судах и осаждает богатые дома, чутко выискивая следы, подобно спартанским или критским псам, и проникает в самое логовище тяжб. Их можно разделить на четыре разряда.
К первому принадлежат те, которые сеют разные ссоры, обивая двери вдов и пороги сирот, и чуть только заметят малейшее зерно раздора между спорящими друзьями или родственниками, возбуждают неприязнь и ненависть. Возраст не уменьшает их пороков, как это бывает с другими людьми, а усиливает все больше и больше. Будучи нищими, несмотря на ненасытные грабежи, они употребляют свой ум на то, чтобы ловкими речами опутать честность судей. Их свобода - наглость, их настойчивость - дерзость, их красноречие - многоречивость.
Второй разряд состоит из специалистов в юриспруденции, заглохшей в хаосе противоречивых законов, молчаливых, словно уста их скованы, и похожих по своему беспрерывному молчанию на свои собственные тени. Они, словно предвещая, подобно оракулу, будущую судьбу или истолковывая Сибиллины предсказания, с лицом, серьезным до наглости, дают свои небрежные ответы. Они цитируют Требация и Касцеллия, и Алфена, и давно уже забытые законы Аурунков и Сиканов, и скажи ты, что убил свою мать, они пообещали бы добиться оправдания с помощью никому неизвестных текстов, если б только знали, что ты богат.
К третьему разряду относятся те, которые, чтобы выдвинуться в этой беспокойной профессии, употребляют свои продажные рты для поражения истины и быстро открывают себе доступ, куда хотят, своими медными лбами и презренным лаем. Связывая дела неразрывными узами, они стараются, чтобы всякое спокойствие было нарушено тяжбами, и обращают суды, которые в нормальном состоянии являются святилищами правосудия, в какие-то тайные капканы, откуда нельзя вырваться, пока из тебя не высосут всех соков.
Наконец, четвертый разряд, бесстыдный, наглый и невежественный, состоит из тех, которые, слишком рано вырвавшись из школ, рыщут по всем закоулкам, обдумывая не способы ведения дел, а балаганные фарсы, обивая пороги богачей, гоняясь за изысканными обедами и блюдами. Получив какое-либо дело, что им удается редко, они узнают причину и сущность его на глазах у судей, в самый решительный момент процесса, и щедро рассыпают нескладные разглагольствования, грязный поток которых можно принять за крикливое завывание Терсита. Когда же они дойдут до подкрепления скудных доказательств, они ударяются в необузданно дерзкую ругань... Некоторые из них до того невежественны, что не помнят, чтобы когдалибо держали в руках книгу, и если в кругу образованных лиц будет приведено имя древнего автора, они его сочтут за название какой-нибудь иноземной работы или какого-либо кушанья... Кто раз попал в их сети, тот уже не вырвется".
Конечно, описанию Аммиана Марцеллина нельзя придавать большой веры. "Трудно допустить, - говорит Форсит, - чтобы это не была карикатура, подобная той, которую нарисовал Свифт в одном месте "Путешествия Гулливера". Притом же известно, что Марцеллин имел личные счеты с адвокатами, так как он принужден был покинуть город Антиохию вследствие своих ссор с ними. Тем не менее, в основе карикатуры лежала истина, засвидетельствованная, как мы видели, и другими писателями.
После перенесения столицы из Рима в Константинополь, когда правительство стало заботиться об организации адвокатуры, нравственное состояние сословия, насколько можно судить по скудным источникам, значительно поднялось. В законодательных памятниках не раз говорится об адвокатской профессии в самых возвышенных выражениях. Императоры Лев и Антемий в одном законе пишут следующее: "адвокаты, которые решают сомнительную судьбу тяжб и силами своей защиты, как в публичных, так и частных делах поднимают то, что упало, и подкрепляют то, что ослабело, не менее приносят пользы людям, чем если бы они спасали битвами и ранами свое отечество и своих родных. Мы думаем, что нашей империи служат не только те, которые вооружены мечами, щитами и панцирями, но и адвокаты, так как они, полагаясь на славное красноречие, защищают надежды, жизнь и семью несчастных". Точно также выражается император Анастасей: "славная и необходимая для человечества адвокатская профессия должна быть щедро одаряема самыми большими наградами". И действительно, правительство осыпало адвокатов многочисленными привилегиями. Они были избавлены от некоторых муниципальных и общегосударственных повинностей, наравне с лицами военного звания; на большинство их были распространены привилегии, которыми пользовались адвокаты казны, выбиравшиеся из числа адвокатов на два года; их имущество было приравнено к имуществу военных (peculium castrense); они были избавлены от исполнения всяких поручений со стороны судебных и административных властей по выходе из сословия им присваивался титул светлейших и т. д. Словом, императоры всячески старались возвысить достоинство и значение адвокатуры. Несомненно, что это стремление было вызвано некоторыми действительными заслугами адвокатуры, и что, таким образом, адвокаты V и VI веков стояли в нравственном отношении выше своих предшественников.
Тем не менее, похвалам, расточаемым деспотическим правительством, нельзя придавать большого значения. Весьма вероятно, что они вызывались не столько профессиональными заслугами адвокатов, сколько их "благонадежностью", угодничеством и льстивым низкопоклонством. Отсутствие литературных источников не позволяет нам привести документальных данных, но если принять во внимание общие условия государственной жизни императорского Рима, то нельзя не прийти к заключению, что состояние адвокатуры ни в каком случае не могло быть блестящим. При деспотическом образе правления, при следствии тайном и письменном процессе, при полном подчинении адвокатов правительственным чиновникам не могло быть и речи о независимости адвокатуры в своей профессиональной деятельности. "Когда исчезло", справедливо говорит г. Стоянов: "древнее правило частного обвинения, адвокатам приходилось отстаивать подсудимых, которых привлекали к ответственности, лично или через своих агентов, губернаторы. Но если обвинение возникало по внушению самовластных расчетов сановника? Если притязание клиента противоречило интересам казны или могущественной личности? Свободное слово было, по меньшей мере, неуместным пред трибуналом, где заседал в качестве судьи обвинитель, наделенный безграничной властью над адвокатами. При подавлении всякой независимости сословия, роль защитников обращалась в пустую формальность, без серьезного смысла для правосудия. Адвокатура теряла истинное значение свое пред юстицией и целым обществом. Политический и административный гнет приводил в немощь юридическую силу защиты. Талант и независимые убеждения оказывались излишними для адвокатской профессии".
Такое положение вещей не могло благоприятствовать развитию ораторских талантов. "Сколько", жалуется Тацит: "отнимают у оратора сил аудитории и архивы, в которых разбирается чуть ли не большая часть дел. И в самом деле, как благородные кони могут проявить себя в бегах и на известном расстоянии, так и у оратора есть некоторое поле, и если они на нем не носятся свободно и без стеснений, то красноречие приходит в упадок и теряет всякую силу... Часто судья самовольно останавливает изложение доказательств и показания свидетелей. Среди таких обстоятельств присутствует 1 и 2 человека, и дело ведется словно в пустыне". Это было во времена Тацита, но если еще принять во внимание, что судопроизводство с каждым днем становилось все более и более тайным и письменным, что прения сторон всячески ограничивались, и что неизвестный дотоле канцелярский формализм достиг громадных размеров, то станет вполне понятен тот факт, что адвокаты императорского Рима постепенно утратили прежний характер судебных ораторов и обратились в поверенных, а их профессия из благородного искусства в простое ремесло. И действительно, если в списке адвокатов императорского периода встречается несколько славных имен, то все они относятся к первым векам империи, т. е. к тому периоду, когда новая организация профессии только начиналась и когда еще не заглохли традиции республики. Таковы были: Мессала, превосходивший, по отзывам современников, плавностью речи самого Цицерона, Африкан, пламенный и возвышенный оратор, Вибий Крисп, любимец Веспасиана и вместе с Эприем Марцеллом глава адвокатуры своего времени, Трахалл, богато одаренный всеми ораторскими качествами и обладавший таким громовым голосом, что когда он говорил в одном суде, его слова были слышны в остальных трех судах базилики, к великой досаде других адвокатов. Квинтилиан, знаменитый своим трактатом об ораторском искусстве, и Плиний - тип идеально честного и бескорыстного адвоката. Но адвокатура последующего времени не выставила ни одного знаменитого оратора.

В древнейшем римском процессе строго применялся принцип личной явки тяжущихся. "В прежнее время", говорит Гай: "никто не мог действовать на суде от чужого имени". Даже такие препятствия, как болезнь и преклонный возраст, не избавляли тяжущегося от необходимости личного ведения дела "Замещение одного лица другим на суде", говорит С. Муромцев: "вообще не было известным до последних веков республики". Хотя в институтах Юстиниана упоминаются некоторые случаи, когда можно было действовать от чужого имени, однако эти изъятия только кажущиеся. "Если опекун, - замечает С. Муромцев, - искал на суде за опекаемого и куратор за сумасшедшего, если виндекс защищал неисправного должника или увлекаемого в рабство, если, наконец, магистрат выступал в суде в защиту государственного интереса, то все это не носило и тени замещения: опекун и куратор согласно с тем, как понималось это положение в то время, защищали в приведенном случае свои интересы, свою опекунскую власть над имуществом опекаемого; виндекс был выразителем родовых интересов, а что касается до магистрата, то не могло быть и речи о замещении или представлении им государства в такое время, когда политическая власть отличалась личным характером". Отрицание судебного представительства обусловливалось тем обстоятельством, что римское право по общепринятому в литературе мнению, принципиально не признавало представительства и допускало его только по исключению.
В течение первых веков римской республики требование личной явки применялось во всей строгости. В тех немногочисленных случаях, когда тяжущиеся имели надобность в судебных представителях, личная явка могла быть избегнута косвенным путем, именно посредством так называемой адстипуляции, которая заключалась в том, что лицо, вступающее в договоре (stipulator), привлекало в качестве соучастника кого-нибудь другого (adstipulator) и, таким образом, могло или лично предъявить иск из данного договора или предоставить это своему фиктивному сотоварищу. Но с большим развитием гражданского оборота появилась настоятельная потребность в представительстве. Результатом этого было возникновение института когниторов, а с VII века по основании Рима и прокураторов. Разница между теми и другими заключается в том, что назначение когнитора происходило в присутствии противной стороны, в торжественных выражениях и, сверх того, только для представительства на суде, тогда как прокураторы могли быть назначаемы без этих формальностей и для самых различных целей.
Не останавливаясь на более мелких подробностях и не касаясь спорного вопроса о том, существовало ли когданибудь в Риме судебное представительство в полном объеме, мы перейдем прямо к непосредственно интересующему нас предмету, именно к организации института поверенных.
В источниках не сохранилось никаких данных, которые бы давали право думать, что поверенные (cognitores, procuratores) составляли в республиканский период отдельный класс наряду с адвокатами. Если некоторые лица, быть может, и занимались судебным представительством, как постоянной профессией, то выделиться в особое сословие они не успели. Само собой разумеется, что о какой-либо организации института поверенных при таких обстоятельствах не могло быть и речи.
В императорский период произошел поворот к другому порядку вещей. До сих пор адвокаты были по преимуществу ораторами. Теперь с постоянным ограничением устности и гласности судопроизводства, с введением письменности и развитием формализма, судебное красноречие отошло на задний план. Адвокаты не могли более полагаться только на свое ораторское искусство и представлял юридическую подготовку дела юрисконсультам и прагматикам. Они должны были сами быть специалистами в правоведении, и мы видели, что законодательство империи действительно гарантирует юридическое образование адвокатов посредством системы экзаменов. В виду таких условий различие между адвокатами, поверенными и юрисконсультами начало малопомалу сглаживаться, и все три функции совместились в лице адвокатов. Таким образом, правозаступничество слилось с судебным представительством, и институт поверенных не успел добиться самостоятельного существования.

Жизнь римской адвокатуры, по справедливому замечанию г. Стоянова, протекла между двумя крайностями: неограниченной свободой и беспредельной регламентацией. В республиканский период она была абсолютно свободной профессией. Каждое лицо, чувствовавшее охоту и надеявшееся на свои силы, могло оказывать своим согражданам юридическую защиту. Далее, правозаступничество было отделено от судебного представительства; гонорар считался почетным даром, не допускающим ни условия, ни иска; внутренняя организация сословия отсутствовала; адвокатура служила путем к достижению высших должностей в государстве.
Во времена империи организация адвокатуры основывалась на диаметрально противоположных принципах. Свобода профессии была ограничена, во-первых, образовательным цензом, во-вторых, комплектом, в-третьих, локализацией, т. е. приурочением деятельности к одному определенному судебному округу и, в-четвертых, зависимостью от назначения со стороны правительства. Далее, правозаступничество соединялось с судебным представительством; гонорар стал определяться договором и допускать судебное требование; сословие было поставлено в дисциплинарную зависимость от судов.
Ни та, ни другая организация не принесла вполне удовлетворительных результатов. Адвокатура республиканского периода выдвинула много выдающихся судебных ораторов, окруживших ее ореолом почета и славы,- по отсутствии какой бы то ни было внутренней организации сословия привело к нравственной распущенности и злоупотреблениям. В императорский период, наоборот, профессиональная деятельность, благодаря правительственному надзору, избавила от многих покрывавших ее пятен, зато вследствие перемены в системе судоустройства и судопроизводства, а также развития бюрократизма, представители адвокатуры утратили свой прежний характер и обратились из судебных ораторов в простых стряпчих и ходатаев по делам.
Обе формы организации, республиканский патронат и императорское стряпчество, оказали влияние на устройство адвокатуры в государствах западной Европы. Юстинианово право, как известно, послужило основой для законодательств почти всех цивилизованных народов. Что касается самой Византийской империи, то преемники Юстиниана довольствовались богатым кладом, полученным от него в наследство, изредка изменяя и дополняя его кодексы, сообразно с изменявшимися условиями жизни. "Эклога" Льва Исавриянина (VIII в.), "Прохейрон" Василия Македонянина (IX в.), вскоре заменивший ее, и "Базилики" Льва Философа (IX, X в.), все это переводы на греческий язык с незначительными переделками законов Юстиниана. Но влияние римского права распространилось далеко за пределы Византии. До XII века оно сказывалось в тех странах, которые были под владычеством Западной Римской Империи до ее падения (476 г.), т. е. в Италии, Галлии, Великобритании и некоторых германских землях. После XII века оно получило силу в остальных землях германского происхождения, так что в XV и в XVI веках почти все христианские народы западной Европы усвоили себе кодексы Юстиниана. Само собой разумеется, что та организация адвокатуры, которая была начертана в них, оказывала большее или меньшее влияние, сообразно с условиями времени и места, на устройство этого института у каждого из указанных народов.
Но и традиции республиканского Рима не погибли бесследно в истории. Прорвавшись мало-помалу сквозь сухую оболочку Юстиниановых норм, они привились на почве Франции, Англии и некоторых других стран и распустились пышным цветом.
Влияние обеих этих форм организации адвокатуры нам не раз придется отмечать в последующем изложении.

Адвокаты Адокатской конторы L.O. не в коем случае не претендуют на авторство всего вышеизложенного. Данная информация по истории адвокатуры была подчерпана из книги Васьковского Е. В. "Организация адвокатуры." Тома 1 и 2. - С.-Петербург, типография П. П. Сойкина, 1893 г. для всеобщего ознакомления.

В Англии, этой классической стране обычного права и самоуправления, адвокатура, подобно многим другим учреждениям, развилась почти без всякого содействия законодательной власти. Ее организация до настоящего времени не определена законом, а основывается на выработанных веками обычаях. Нет никакого сомнения в том, что английская адвокатура ведет свое происхождение от римской. Некоторые данные указывают даже, что это заимствование произошло чрез посредство Франции.
"Создала стряпчих британским красноречивая Галлия", говорит Ювенал.
Первые известия об английских адвокатах мы находим в законах англосаксонских королей. Они носят там название защитников (forspeca, mundbora, advocatus). Из скудных постановлений, касающихся их, можно вывести только, что употребление адвокатов было распространено в древней Англии. Так, по закону Эдмунда (X в.), человек, убивший члена другой семейной общины, избирал себе защитника, который своим посредничеством должен был предотвратить кровавую месть и заменить ее выкупом. В нескольких других законах установлено возвышенное правило, что для чужеземцев, бедных и отверженных, которые не имеют адвоката, будет родственником и защитником сам король, а для духовных - епископ. Некоторые выражения указывают, что адвокаты избирались из числа родичей, принадлежавших к одной родственной общине.
С течением времени адвокатской профессией стали заниматься и другие лица, преимущественно духовные, так что даже появилось на практике правило: никто не может быть адвокатом, кроме духовных лиц (nemo causidicus nisi clericus). Но частные духовные соборы XII века запретили им выступать в светских судах. Первые зачатки организации адвокатуры появились в Англии в то же время и при таких же обстоятельствах, как и во Франции.
Королевские суды, бывшие, подобно французскому парламенту, вначале разъездными, получили в XIII в. постоянное местопребывание в Вестминстере. Благодаря этому, адвокаты, которые сопровождали суды в их разъездах, тоже осели в Лондоне и начали мало-помалу соединяться и сплачиваться между собой. При Эдуарде I (XIII в.) издан первый закон, касающийся адвокатуры. Он постановил, что при вестминстерском суде должны состоять 140 опытных адвокатов для ведения дел частных лиц. К царствованию того же короля относится возникновение первой из четырех "судебных коллегий" (Inus of Court), которые по настоящее время являются в Англии рассадниками практических юристов: судей и адвокатов. Это произошло следующим образом. Английские университеты, основанные в Оксфорде и Кембридже еще в XII веке, отвели очень мало места преподаванию юриспруденции: до половины XVIII века профессора ограничивались лекциями по римскому и каноническому праву и относились с пренебрежением к туземному праву, заключавшемуся преимущественно в обычаях. Между тем в судах применялось именно это презираемое университетами варварское право. Вследствие таких обстоятельств стала чувствоваться потребность в каких-либо учреждениях, которые могли бы подготовить лиц, желающих посвятить себя практической деятельности. И вот сначала появились частные юридические школы, открытые опытными юристами-практиками, а затем, когда суды осели в Вестминстере, эти преподаватели английского права соединились вместе и устроили общую "судебную коллегию". Так как она помещалась в здании, принадлежавшем графу Линкольну, то ее стали называть Линкольнской коллегией (Lincoln's Inn). Впоследствии возникли еще три коллегии: Грейская (Gray's Inn), названная так тоже по имени прежнего собственника здания - Грея, внутренний храм (Inner Temple) и средний храм (Middle Temple), расположенные в месте бывших владений ордена храмовников (тамплиеров). Все четыре коллегии представляли собой не только школы, но вместе с тем и пансионы. Они помещались в громадных зданиях и имели свои библиотеки, аудитории, капеллы и квартиры для преподавателей и учащихся. Лица, окончившие коллегию, продолжали всю жизнь считаться ее членами, какое бы общественное положение они ни занимали, и часто даже жили в стенах воспитавшего их заведения. Так как университеты не давали практического образования, и так как правительство запретило частные юридические школы, то судебные колегии стали единственными учреждениями, которые подготовляли адвокатов и судей.
Интересные сведения об устройстве и положении этих коллегий в XV в. сообщает писатель того времени канцлер Фортескью. По его словам, юноши благородного происхождения сначала обучались в низших "канцелярских" коллегиях (Inns of Chancery). Их насчитывалось 10, а в каждой из них находилось по 100, а иногда и более учеников. По окончании курса в такой коллегии юноши поступали в судебные коллегии, которых было всего 4. Число учащихся в каждой из них было не менее 200. Плата за содержание с коллегии равнялась минимум 28 ф. стер. Эта сумма для того времени была столь значительна, что уплачивать ее могли только богатые люди. "Потому-то", говорит Фортескью: "во всем королевстве нет почти ни одного выдающегося юриста, который не был бы джентльменом по происхождению и состоянию. Как высшая, так и низшая коллегии представляли собой нечто вроде гимназий или академий, в которых обучались истории, музыке, пению, танцам и другим забавам, приличествующим знатным лицам" (jocos nobilibus convenientes). В свободное от этих понятий время они предавались изучению права, а в праздничные дни проходили священную и светскую историю. Таким образом, знатные и богатые лица отдавали своих детей в коллегии не для того, чтобы они специально изучали юриспруденцию, и еще менее для того, чтобы впоследствии добывали себе этой профессией средства к жизни, а с целью "образовать их манеры и предохранить от заразы порока". Последнее обстоятельство, по замечанию Фортескью, вполне достигалось той строгой внутренней дисциплиной, какая существовала в коллегиях. Хотя единственным наказанием было исключение из коллегии, но так как исключенный из одной коллегии не мог быть принять в другие, то это наказание производило в высшей степени устрашающее влияние, и члены коллегии вели себя превосходно. К сожалению, Фортескью ничего не говорит о внутреннем управлении коллегий и о порядке допущения к адвокатуре.
Из этого описания видно, что судебные коллегии в XV в. отличались уже другим характером, чем в первое время своего существования. Из чисто юридических школ они обратились в общеобразовательные заведения, и преподавание права перестало быть их единственной задачей.
Вскоре изменилось также отношение между канцелярскими коллегиями и судебными. Первые стали исключительным достоянием низшей отрасли адвокатуры - сословия поверенных, а вторые остались воспитательными заведениями для судей и адвокатов.
Организация судебных коллегий приняла более стройный вид с XVI и XVII вв. По словам Дегдаля, писатели XVIII в., они представляли собой самоуправляющиеся общины, членами которых были адвокаты и кандидаты в адвокатуру. Во главе коллегий стояли выборные старшины (Benchers). Они возводили учащихся в звание адвокатов и лишали его, наблюдали за внутренней дисциплиной и вообще заведовали всеми делами общины. Из них избирались также профессора (Readers), которые читали лекции и руководили занятиями учащихся. Один из профессоров назывался старшим (ChiefReader) и по кругу своей деятельности соответствовал современному университетскому ректору. Подготовка к адвокатуре состояла в следующем. Молодые люди, окончив канцелярскую коллегию или получив домашнее воспитание, должны были пробыть в судебной коллегии восемь лет. В течение этого времени они слушали лекции профессоров и упражнялись в юридических диспутах. Учебный год разделялся сообразно с этим на две половины: одна посвящалась лекциям (readings), а другая диспутам (moothings). В известные дни открывались заседания в присутствии трех старшин (benchers) и под председательством ректора (Chief-Reader). Председатель прилагал для обсуждения какой-либо тезис. Сначала слово предоставлялось младшим студентам, затем старшим и, наконец, председатель делал резюме прений и высказывал свое мнение. Как видно, эти диспуты очень походили на современные конференции французских адвокатов - стажиеров и имели важное значение для развития диалектических способностей в студентах. Помимо участия в диспутах, члены коллегий должны были принимать участие в общих торжественных обедах, происходивших в определенные сроки. Присутствие на этих пиршествах служило внешним признаком пребывания учащихся в коллегии. Подобно университетам, коллегии давали своим членам ученые степени. Через три года по поступлении учащиеся (students) получали звание "внутренних адвокатов" (inner barristers), так как они не имели права выступать в судах, а должны были еще упражняться внутри коллегий. Внутренние адвокаты еще через пять лет обращались во "внешних" (outer, utter barristers) и получали право практиковать. Кроме этих двух видов степени "барристера", соответствовавшей университетской степени бакалавра (bachelor) иликандидата прав, существовала еще степень "серджента" (serjent at-law, serviens ad legem), т. е. доктора прав. Но в то время, как степень барристера предоставлялась самими коллегиями, возведение барристеров в звание серджентов, составляло привилегию короны. Фортескью знакомит нас с порядком назначения серджентов, существовавшим в XV веке. По его словам, канцлер избирает, когда найдет нужным и после предварительного совещания с высшими судьями, 7 или 8 лиц известных своими юридическими талантами и знаниями из числа барристеров, практикующих не менее 16 лет.
Их имена сообщают канцлеру, который объявляет им, чтобы в назначенный день они явились к королю для принятия предварительной присяги. Они являются и обещают клятвенно прийти в определенный срок в назначенное место, чтобы принять звание серджента и уплатить следующие по обычаю деньги. Затем в назначенное время устраивается торжественное празднество возведения в сердженты, празднество, продолжающееся нередко целую неделю и своей пышностью напоминающее коронацию. Все высшие лица в государстве присутствовали на них, и даже сам король со всем семейством и двором удостаивал их своим посещением. Все издержки на устройство празднеств относились на счет новоизбранных серджентов. По словам Фортескью, каждому из них приходилось уплачивать не менее 260 фунт. стер., что в те времена составляло огромную сумму. Вместе с тем новый серджент должен был подарить каждому из присутствовавших гостей по золотому кольцу разной стоимости, смотря по рангу и достоинству гостя. Точно также было в обычае раздавать ливренные платья слугам гостей и даже родственникам и друзьям, сопровождавшим этих слуг. Как видно, издержки, сопряженные с получением звания серджента, были громадны, и неудивительно, что в царствование Ричарда II шесть барристеров отклонили от себя избрание в сердженты. Впрочем, по решению парламента они были принуждены взять свой отказ обратно и уплатить штраф. Торжественная форма возведения в сердженты почти не изменялась в продолжении целых столетий, хотя становилась с течением времени все менее пышной. Последнее большое празднество относится к 1775 году.
Чем же отличались сердженты от обыкновенных барристеров? Тем, что помимо тех прав, которыми пользовались барристеры, им был предоставлен еще целый ряд других. Так, они имели исключительное право вести дела в некоторых судах (Court of Common Pleas) и по особой важности делам, исполнять обязанности судей на ассизах, присутствовать в парламенте при обсуждении петиций и т. п. Далее, начиная с XV века, члены высших судов обязательно должны были избираться из числа серджентов. Помимо того, институт серджентов имел еще важное политическое значение. Дело в том, что в присяге, которую они приносили, вступая в звание, они, между прочим клялись "защищать, в случае спора между королем и его подданными, права подданных). Они являлись, таким образом, естественными защитниками интересов народа в случае посягательства на них со стороны короны.
Сержанты, входя в состав судебных коллегий и считаясь их членами, образовывали в то же время особую корпорацию. Вначале они разделялись даже не три корпорации (Scroop Inn, Sergeants Inn and Faryndon Inn), но впоследствии соединились в одну (Faryndon Inn). В определенные сроки они сходились на общие товарищеские обеды.
Возвращаясь к судебным коллегиям, мы должны заметить, что организация из оставалась неизменной до нынешнего века.
В течение целых столетий они являлись самоуправляющимися корпорациями, снабжавшими страну юристами-практиками: судьями и адвокатами. Что касается специально адвокатов, то Англия не может похвастать именами столь выдающихся ораторов, как Франция. "Судебное красноречие в этой стране", говорит Форсит: "было, по-видимому, почти неизвестно до второй половины XVIII в. Действительно, мы читаем о "серебряном языке" (silver tongued) Финча, впоследствии лорда Ноттингама, которого в свое время называли "английским Цицероном" и "английским Росцием", но из его речей не сохранилось ни одной такой, которая оправдывала бы это название".
Причинами малого развития красноречия в Англии Форсит считает: 1) господство в английском праве формализма, 2) огромное количество законов, которые приходится знать адвокату и изучение которых "способно погасить пламя таланта и заглушить воображение, в ужасе отступающее при виде тысячи томов, где заключены тайны нашей юриспруденции"; 3) пренебрежение английских адвокатов к изучению правил ораторского искусства; 4) позднее выступление на поприще деятельности вследствие долгого пребывания в судебных коллегиях и трудности приобрести практику, результатом чего является то, что "лучшие годы жизни адвокаты проводят в бездействии по недостатку занятий". К числу причин упадка красноречия следует отнести также то обстоятельство, что, по старинному началу обычного права, адвокаты не допускались к защите обвиняемых в государственных и важных уголовных преступлениях (treason and telony). Основание такого постановления заключалось в том, что, по обычному праву, судья считался "первым защитником подсудимого", и что, следовательно, не представлялось надобности в особом адвокате. Недостаточность подобного оправдания была давно признана, и еще в 1649 году известный юрист Уайтлок сказал, что не понимает, почему в таком случае судьи не заменяют адвокатов и во всех остальных делах, производящихся перед ними. Даже жестокий и кровожадный судья Джеффриз говорил: "по моему мнению нехорошо, что человек, обвиняемый в грошовом проступке (twopenny trespass), может быть защищаем адвокатом, а если он совершил кражу, убийство, вообще уголовное или даже государственное преступление, при котором дело идет о его жизни, состоянии и чести, то он не должен иметь защитника". Нечего и говорить, что это правило принесло самые гибельные и плачевные результаты не только для развития адвокатуры, но и вообще для правосудия. "Трудно назвать", говорит Филиппс: "хоть один древний процесс, который не был бы запятнан каким-либо нарушением основных начал уголовной юстиции". Все они, по словам Форсита, были юридическими убийствами. Напрасно подсудимые молили о дозволении избрать защитника, напрасно они указывали на свою неопытность, незнание законов и неумение защищаться, судьи, исполняя предписание обычного права, должны были оставаться непоколебимыми. Нельзя без тайного содрогания читать этих униженных просьб, сохранившихся в сборниках судебных процессов. "Я не имел", говорил герцог Норфолькский, обвинявшийся в государственной измене при Елизавете: "даже 14 часов для подготовки, считая день и ночь; я был брошен на целую груду законов, не зная, какие из них нужны мне". На этом основании он просил о назначении ему защитника, но суд отказал. Точно также полковник Лильберг во время регентства Кромвеля напрасно обращался к суду с такою же мольбой и восклицал, что "если ему не дадут защитника, то он не пойдет далее, хотя бы должен был умереть за это, и что его невинная кровь падет на судей. Но из всех процессов, упоминающихся в английской истории, один, по словам Форсита, более всех возбуждает негодование и ужас. Это процесс или, вернее, юридическое убийство Алисы Лайль, которая была обвинена в государственной измене за то, что дала приют в своем доме двум лицам, участвовавшим в мятеже. Вопреки закону, она была предана суду раньше самих мятежников. Суд происходил под председательством Джеффриза, который употребил все усилия, чтобы вынудить у свидетелей неблагоприятное для подсудимой показание, а у присяжных обвинительный приговор. Само собой разумеется, что он достиг своей цели, несмотря на то, что не было доказано, чтобы подсудимая знала об участии укрытых ею лиц в мятеже. Алиса Лайль была приговорена к сожжению на костре, но потом король заменил сожжение обезглавлением. Всходя на эшафот, она сказала следующее: "мне говорили, что суд должен быть защитником обвиняемого; вместо того здесь придавали очевидность тому, что, будучи только слухом, могло иметь наибольшее влияние на суд присяжных. Моя защита была такова, какой можно ожидать от слабой женщины; но какова бы она ни была, она не была повторена суду присяжных. Но я прощаю всем, кто причинил мне зло, и желаю, чтобы Господь простил им".
Первая попытка отменить древний принцип обычного права законодательным путем относится к 1695 году, когда был издан билль, допустивший в некоторых случаях участие защитника в политических процессах. Во время парламентских прений по этому вопросу произошел любопытный случай. Лорд Ашлей, впоследствии граф Шефтсбюри поднялся, чтобы сказать речь в пользу билля, но от смущения сбился и внезапно смолк. "С удивительным присутствием духа", говорит Форсит: "он отправился и обратил свое смущение в один из самых сильных аргументов в пользу билля. "Если", сказал он, обращаясь к спикеру: "я, встав для того только, чтобы высказать свое мнение относительно билля, так смутился, что был неспособен сказать того, что хотел, то каково же должно быть положение человека, который без помощи адвоката защищает свою жизнь, и притом, боясь, что будет лишен ее".
Английские адвокаты, получив по этому биллю право защищать некоторых важных преступников, вначале вследствие непривычки действовали очень робко. Так, напр., адвокат Шоуэр (Shower) начал свою речь в защиту нескольких лиц, обвинявшихся в государственной измене, таким заявлением: "мы назначены защитниками вследствие парламентского акта и надеемся, что ничто из того, что мы скажем в защиту наших клиентов, не будет вменено нам в вину. Мы приходим сюда не для того, чтобы оправдывать действия, за которые обвинены подсудимые, или предполагаемые принципы, на которых могли быть основаны такие действия, так как мы не знаем ни одного принципа, религиозного или гражданского, который бы оправдывал или извинял их". Нельзя не согласиться с Форситом, что это "слишком холодное начало для адвокатской речи".
Статут 1747 еще увеличил число случаев допущения защиты при важных преступлениях, но только в XIX в. (1836 г.) был окончательно уничтожен этот, по выражению Форсита, "остаток варварства", извращавший основное начало уголовной юстиции: "чем важнее преступление, тем необходимее подсудимому помощь адвоката".
Благодаря влиянию таких неблагоприятных обстоятельств, судебное красноречие стояло в Англии на несравненно более низкой ступени, чем во Франции. Помимо того, английская адвокатура уступала французской еще в другом отношении. В то время как французские адвокаты с древнейших времен являлись людьми науки, так как получали высшее юридическое образование и всю жизнь продолжали заниматься наукой, английские адвокаты были чисто практическими деятелями, мало развитыми в научном отношении. Это объясняется, прежде всего, особенным характером английского права. Французское законодательство было родным детищем римского права, и потому французские юристы усердно изучали Юстиниановы кодексы, отыскивая в них основные принципы своего собственного права. Совсем в ином положении находились англичане. Их право не имело ничего общего с римским и основывалось исключительно на древних обычаях, статутах и судебных решениях, разъяснявших эти обычаи. Английскому юристу-практику нечего было делать с юстиниановым кодексом и с общими принципами права, развитыми в них. Перед ним лежали необозримые груды фолиантов, с казуистическими формулами, в которых почти нельзя было найти общих начал, и которые ему предстояло применять на практике. Неудивительно, поэтому, что судебные коллегии, имея в виду подготовку практических деятелей, не обращали внимания на юридическую науку и ограничивались преподаванием действующего права. Римское право было предоставлено университетам, которые, в свою очередь, относились с презрением к казуистическому, "варварскому" туземному праву и совершенно игнорировали его. Таким образом, то единение между теорией и практикой, которым обусловливалось во Франции процветание обеих этих ветвей знания, было неизвестно в Англии. Университеты шли своим путем, а судебные коллегии своим. И в то время, как университетская наука, неплодотворимая живым семенем практики, выродилась в мертвую схоластику, поле судебной практики, неозаряемое светом науки, обратилось в непроницаемый хаос формализма и казуистики.
Печальное положение судебных коллегий с течением времени вместо того, чтобы улучшиться, все более ухудшалось. В конце XVII в. чтение лекций профессорами из адвокатов (Readers) начало падать и вскоре совершенно прекратилось. Эти лекции, в которых можно было все-таки найти хоть тень науки, так как в них излагались иногда некоторые историко-юридические сведения, были всецело заменены диспутами (mootings). Если еще принять во внимание, что участие в диспутах было необъяснимо и не подвергалось никакому контролю, и что единственным внешним признаком пребывания студентов в коллегиях было присутствие их на торжественных обедах в установленные сроки (terms), то станет вполне понятным появление в английском обществе мнения, что для допущения к адвокатуре нужно только аккуратно уплатить причитающиеся коллегиям взносы и отобедать в них определенное число раз. Порядок допущения к адвокатуре обратился в пустую формальность, и молодые студенты были предоставлены своим собственным силам. В таком положении находилась юридическая подготовка адвокатов до конца прошлого века, когда начало постепенно возобновляться чтение лекций.
До сих пор мы говорили преимущественно о внутренней организации английской адвокатуры в прежние времена. Теперь нам предстоит сказать несколько слов относительно ее профессиональной деятельности и общественном положении. В обоих этих отношениях, английская адвокатура очень схожа с французской. Здесь, как и там, адвокаты были правозаступниками сторон, представительство же принадлежало особому классу поверенных (attorneys or sollicitors).
Целый ряд статутов английских королей запрещает совмещение обязанностей адвокатов и поверенных. Адвокатура всегда считалась свободной профессией, а поверенные - особого рода судебными чиновниками, подобно тому, как французские авуэ.
Точно также здесь, как и во Франции, адвокатский гонорар считался почетным подарком со стороны клиента и не допускал ни предварительного условия, ни таксировки, ни иска.
Английская адвокатура представляла близкое сходство с римским патронатом и отличалась еще в большей степени аристократическим характером, чем французская. Еще Фортескью заметил, как мы видели, что в судебные коллегии поступают только дети благородных родителей. Впоследствии Яков I прямо предписал не принимать в судебные коллегии никого, кроме джентльменов по происхождению.
Это вполне понятно. Громадные суммы, уплачиваемые коллегиям за право пребывания в них, продолжительность подготовки к профессии (12-8 лет), трудность и необеспеченность адвокатской карьеры, все эти причины делали адвокатуру не только неудобной, но и просто недоступной для бедных лиц. Она с давних пор была достоянием состоятельного класса населения.
Если еще заметить, что, начиная с XV века, она стала единственным путем к достижению высших судебных должностей, то при таких обстоятельствах будет понятно высокое уважение, которым она пользовалась в общественном мнении. Хотя она и не выдвинула стольких знаменитых судебных ораторов, как французская, и хотя вообще в среде ее не было так много выдающихся деятелей на поприще науки и государственной жизни, как во Франции, тем не менее и здесь адвокатура имеет немало заслуг пред обществом и государством. Еще Юм заметил, что история Англии многим обязана четырем великим правоведам, вышедшим из судебных коллегий: Томасу Мору, Франсису Бэкону, Кларендону и Уайтлоку.
"Наша страна", говорит Амос: "глубоко обязана представителям юридической профессии сохранением своих самых ценных вольностей (liberties)". В доказательство можно привести имена Томаса Мора, мученика за английскую свободу, Брактона и Фортескью, положивших основы английской юриспруденции, знаменитого правоведа Эдуарда Кока, о котором его личный враг Бэкон выразился, что без него английское правоведение предоставляло бы собой корабль без груза, мужественного судьи Гасконя, не побоявшегося арестовать принца Уэльского за неуважение к закону, Сомерза, столь же великого юриста, как и государственного деятеля, Мансфельда, которого современники считали единственным достойным соперником лорда Чаттама, Борка, Фокса, Шеридана, знаменитых ораторов, Гранта и Стоуэлля, известных ученых юристов, Томаса Эрскина, короля Шотландской адвокатуры, смерть которого оплакивала вся Шотландия, Буррена, первого адвоката Ирландии, лорда Брума, прославившегося своими политическими защитами, и мн. др.
Особым уважением пользовалось в обществе сословие серджентов. Уже из торжественного обряда их назначения, на котором нередко присутствовали члены королевского дома, можно видеть, что их звание считалось в высшей степени почетным. И, действительно, старинные писатели с большим сочувствием отзываются о серджентах. Фортескью замечает, что хотя в Англии нет степени доктора, но в судебных коллегиях "существует степень или, скорее, почетное звание, не менее славное и высокое, чем степень доктора". Поп называл серджентов "знаменитыми, уважаемыми (known and honoured) и высокообразованными" (hundred arts refind). Чоусэр относился к ним с неменьшим уважением, восхваляя их мудрость, благородство и красноречие.
В том виде, как описано в предыдущей главе, английская адвокатура находилась в течение многих веков. Только в нынешнем столетии были произведены некоторые реформы в ее организации. Внимание законодательства обратилось прежде всего на судебные коллегии. С давних пор в обществе и в печати стали раздаваться жалобы на недостаточность образования, получаемого адвокатами в судебных коллегиях. Действительно, юридическая подготовка будущих деятелей адвокатуры сводилась почти к нулю. Ни вступительных, ни выпускных экзаменов не существовало. Чтение лекций в коллегиях, как было уже сказано, совершенно прекратилось в XVIII веке. Единственным путем к приобретению юридических знаний оставалось самообразование и участие в диспутах. Но самообразование может быть доступно и полезно только для выдающихся натур. Большинство же юношей со средними способностями и, вдобавок, без предварительной подготовки, будучи предоставлены самим себе, предпочитали предаваться удовольствиям светской жизни, или если и занимались, то вовсе не сухой юриспруденцией, а более интересными отраслями знания. Диспуты не могли нисколько помочь этой беде, потому что, во-первых, они не были обязательны, а, во-вторых, участие в них без предварительного знакомства с теорией права не могло принести большой пользы. Таким образом, в результате оказалось, что для поступления в адвокатуру нужно было только отобедать определенное число раз с членами коллегий. Столь неудовлетворительное положение судебных коллегий настоятельно требовало реформ, и первые попытки к устранению указанных недостатков были произведены еще в конце прошлого века. В 1780 году возобновилось чтение лекций в Грейской коллегии, в 1796 г. в Линкольнской, а затем и в двух остальных. В нынешнем столетии был дан Бетелем, впоследствии канцеляром и лордом Уэстбюри, новый толчок к реформам, результатом которого было образование в 1852 г. особого "совета по юридическому образованию" (Council of legal Education). Он состоял из восьми старшин коллегии (benchers) и обновлялся каждые два года переизбранием двух из них. Задача его заключалась в том, чтобы следить за преподаванием юриспруденции в коллегиях и изыскивать средства к содержанию профессоров. В 1854 году правительство, желая принять более решительные меры, назначило комиссию для исследования внутреннего состояния судебных коллегий. Отчет комиссии, вышедший в 1855 г., содержит в себе много интересных сведений. "Все, что требует в настоящее время", говорится в нем, между прочим: "от лица, желающего сделаться студентом права, с целью впоследствии быть допущенным к адвокатуре, состоит в том, чтобы стать членом одной из четырех коллегий, для чего нужно только представить властям данной коллегии удостоверение в своей добропорядочности (respectability), подписанное двумя барристерами, принадлежащими к ней, отбыть двенадцать семестров (terms), пообедав определенное число раз в коллегии и прослушать в течение одного года лекции двух профессоров, назначенных "советом по юридическому образованию", или же, по собственному желанию, подвергнуться публичному экзамену. Очевидно, что эта система не устанавливает никаких испытаний для лиц, допускаемых к адвокатуре, за исключением тех из них, которые добровольно подвергаются экзамену и для которых, он, по всей вероятности, менее всего нужен. Посещение лекций делает возможным приобретение знаний, но не доказывает его. Сверх того, мы должны заметить, что добровольный экзамен ограничивается предметами, о которых профессора читали лекции, и хотя ни один студент, совершенно лишенный сведений, не может успешно выдержать его, тем не менее факты свидетельствуют, что кандидаты, которые были достаточно подготовлены по чисто специальным предметам, обнаруживали грубое невежество в столь тесно связанным с экзаменом предметом, как история права их отечества". Переходя к вопросу о желательных улучшениях в юридическом образовании, комиссия останавливается преимущественно на двух основных пунктах: 1) нужен ли вступительный экзамен для принятия в судебные коллегии, и 2) нужен ли окончательный экзамен для допущения к адвокатуре. Комиссия разослала вопросные листы всем судьям королевства и известным адвокатам, собрала мнения профессоров судебных коллегий, в числе которых был знаменитый Генри Мэн, и других выдающихся деятелей на поприще юридической практики. Полученные ответы были весьма различны. Часть спрошенных лиц признавала необходимость вступительных экзаменов, которые удостоверяли бы, что поступающий обладает достаточным общим образованием; другие отрицали пользу этих испытаний. Такое же разногласие обнаружилось и в мнениях по поводу выпускного экзамена. Тем не менее большинство и в том числе все профессора коллегии высказались в пользу него на том основании, что студенты относятся крайне небрежно к лекциям, зная, что не будут давать в этом отчета. Взвесив все мнения, а также обратив внимание на подготовку к адвокатуре в других государствах, комиссия пришла к следующим выводам. Для большей правильности и единообразия в системе юридического образования необходимо, не уничтожая коллегий и не касаясь их внутреннего устройства, соединить их в то же время в одну ассоциацию под названием университета (university). Членами университета должны быть барристеры (barristersat-law) и доктора права (masters-at-law). Из их числа избирается пожизненно ректор университета (chancellor), субъректор (vice-chancellor) и сенат из тридцати двух членов. Задача сената состоит в том, чтобы организовать предварительные экзамены для допущения в судебные коллегии и выпускные экзамены для окончивших курс коллегий и желающих поступить в адвокатуру. Никто не может быть принят в судебную коллегию, не выдержав сначала предварительного испытания по английской истории и латинскому языку или не имея какой-либо университетской степени. Точно так же для допущения к адвокатуре необходимо выдержать предварительный экзамен по юридическим наукам.
Работы комиссии 1854 г. не привели к непосредственным результатам и только послужили точкой опоры для реформаторских попыток лордов Кэрнса (Cairns) и Сельборна (Selborne). Первый из них, следуя заключению комиссии, тоже предлагал устройство "университета", который предназначен был бы специально для производства экзаменов. Второй шел дальше. Он намеревался сделать изучение права в судебных коллегиях действительным, а не мнимым, обратить их из адвокатских семинарий в юридическую школу для всей страны, упорядочить их самоуправление, сделав его представительным и ответственным перед правительством, и создать юридический университет, независимо от коллегий и не уничтожая их. Несмотря на все усилия обоих реформаторов, которые были по очереди первыми министрами, им не удалось ничего сделать. В 1874 г. их дело было поставлено, по-видимому, очень хорошо, так что один компетентный английский журнал высказал даже уверенность, что в парламентской сессии 1875 г. вопрос о реформе юридического образования и новой организации судебных коллегий будет окончательно решен. Но эти ожидания не оправдались. Год уходил за годом и, несмотря на раздававшиеся отовсюду требования реформы, несмотря на агитацию образовавшейся ассоциации "юридического образования" (Legal Education Association), организация судебных коллегий оставалась в существенных чертах такою же, как была раньше, с той только разницей, что "Совет по юридическому образованию" установил более правильную систему экзаменов.
Для принятия в коллегию кандидат должен представить свидетельство от двух барристеров о своей "добропорядочности" (respectability), сделать причитающийся денежный взнос (36-40 фун. стер. и кроме того, 100 фун. стер. в виде залога) и, если не имеет диплома о выдержании университетского экзамена, то подвергнуться легкому испытанию по английскому и латинскому языкам и истории. Общие товарищеские обеды остались по-прежнему в обычае. К ним присоединилось еще слушание лекций и два экзамена: один в средине курса и другой по окончании его. Программа их далеко не обширна. На первом требуются элементарные сведения из римского права, а для желающих получить стипендию еще из юридической энциклопедии и международного права, а на втором более обстоятельное знание английского права и процесса. Лица, приобретшие ученую степень в университете, не освобождаются от первого экзамена, но пользуются льготами на втором и остаются в судебных коллегиях не пять лет, как остальные студенты, а только три года.
Другая реформа законодательства коснулась института серджентов. Еще в середине XVIII века предполагалось уравнять права серджентов и барристеров. В 1834 г. король Вильгельм IV предписал, чтобы барристеры допускались к ведению дел в суде "общих исков" (Court of Common Pleas) наравне с серджентами, которые имели исключительное право выступать в них. Через три года сердженты подали королеве петицию, в которой указывали: 1) что на распоряжении короля нет печати, 2) что король не имеет права изменять собственной властью судоустройства и судопроизводства; 3) что привилегия серджентов может быть уничтожена только парламентом, и 4) что принятая мера не принесла на практике ожидаемой пользы. Петиция была передана на рассмотрение юридической комиссии при тайном совете и осталась без всяких результатов, но суды продолжали применять распоряжение 1834 года. Только в 1846 году появился закон, дозволивший барристерам практиковать в суде общих исков наравне с серджентами. Таким образом, была уничтожена одна привилегия серджентов. Вскоре подобная же участь постигла и другую, заключавшуюся в том, что только сердженты имели право быть назначаемыми членами высших судов. Закон 1873 года, преобразовывая высшие суды, распространил эту привилегию на всех барристеров.
Благодаря таким реформам, звание серджента потеряло всякое реальное значение и сделалось чисто почетным. Уничтожение привилегий этого старинного и славного сословия вызвало нарекания в английской печати. Прежде всего, указывали на политическое значение института серджентов. Как было уже замечено выше, сердженты при вступлении в свое звание присягали быть защитниками граждан в случае процессов между ними и короной. Между тем, другие адвокаты, выступающие в важных процессах (queen's counsels) имеют право вести дела против короны только с ее разрешения. Таким образом, может случиться, что политические преступники будут оставаться без защитника вследствие неразрешения со стороны короны. Далее, институт серджентов имел важное влияние на развитие духа независимости среди членов адвокатуры. Прежде каждый барристер, исключенный из сословия или вообще подвергнутый наказанию советом старших коллегий, имел право апеллировать к коллегии серджентов, являвшийся второй инстанцией в дисциплинарных делах. Теперь же судьба барристеров будет всецело в руках старшин, которые могут, увлекаясь духом партийности, постановлять безапелляционно несправедливые решения, тогда как, по словам одного автора, "каждый барристер чувствует доверие к суду коллегии серджентов".
Наконец, звание серджентов, являясь почетным отличием для выдающихся талантами и знаниями адвокатов, служило для них целью благородного соревнования и поощряло их к добросовестному исполнению профессиональных обязанностей.
Некоторые авторы указывают на то, что отмена привилегии серджентов, собственно говоря, вовсе не равносильна уничтожению самого сословия, и что билль 1873 года посягнул только на привилегии его, но прибавляют к этому, что на практике канцлеры присвоили себе право разрушать сословие, не назначая новых членов. Так напр., лорд Сельборн в течение своего канцлерства не назначил ни одного серджента. Благодаря такому образу действий правительства, стал иссякать институт серджентов, этот "столп государства, или, по крайней мере, одна из главных опор безопасности и благосостояния народа".
Резко порицая указанные меры правительства, один автор говорит: "безумие овладело нашими законодателями. В настоящее время еще не будет большой разницы, так как мы можем пока сохранять честную адвокатуру. Но наше древнее учреждение имеет более важное значение, чем могут усмотреть новейшие законодатели. Мы не видим теперь перед собой ничего, кроме падения, уничтожения и разрушения всего великого и благородного в юридической профессии, которая вскоре перестанет быть почетной и выродится в недостойное ремесло; утратив атрибуты почета, она станет безопаснейшим и лучшим поприщем для особых талантов вороватого джэнтри... О tempora! o mores!"
Но, уничтожая сословие серджентов, правительство создало вместо него институт королевских адвокатов (queen's counsels). О нем будет сказано при изложении современной организации английской адвокатуры, к которому мы и приступаем.
Для принятия в адвокатуру требуются следующие условия: 1) совершеннолетие (21 год), и 2) пребывание в течение определенного времени в судебной коллегии. Таким образом, судебные коллегии до настоящего времени остаются исключительными рассадниками адвокатуры. Об организации их мы уже говорили. Теперь только остается добавить, что большинство студентов сначала оканчивают университет, а затем свое пребывание в коллегии употребляют на практические занятия в канцелярии какогонибудь барристера. Поступают в коллегии только лица, более или менее состоятельные, в виду громадных расходов, с которыми сопряжена подготовка к адвокатуре. Прежде чем достигнуть звания адвоката, молодому юристу приходится уплатить громадную сумму денег (600-700 фун. стер.). "Эти большие издержки на юридическое образование", говорит Ашрот: "влекут за собой известную изолированность сословия, которой, правда, оказывают спасительное противодействие многочисленные стипендии, награды и премии, доступные для всех действительно способных лиц, как в университетах, так и в коллегиях. Сами барристеры придают большое значение изолированности своего сословия. Они хотят прежде всего быть джентльменами и потому желают, чтобы в адвокатуру допускались кроме тех, кому выдающиеся личные способности гарантируют быстрый успех в профессии, только лица, обладающие достаточными средствами, чтобы вести "джентльменский" образ жизни. Лорд Абингер желал даже, чтобы закон дозволял поступать в судебные коллегии исключительно лицам, имеющим не менее 300 ф. стер. годового дохода.
Отбыв срок стажа, кандидат получает степень барристера (barrister-at-law) и право заниматься практикой. На решение совета старшин, отклоняющее просьбу о допущении к практике, можно приносить апелляцию суду. Из числа барристеров избираются, с одной стороны, сердженты, а с другой, королевские адвокаты. В прежние времена под последними разумелись барристеры, избранные короной для защиты ее прав в случае их нарушения.
Но в настоящее время это звание получило иное значение. Хотя королевские адвокаты по-прежнему приносят присягу "защищать права короны и не вести дел против нее без специального разрешения", тем не менее на практике им очень редко приходится быть защитниками короны. Звание "королевского адвоката" приобрело значение почетного титула, и на практике стало мало-помалу вытеснять институт серджентов.
В течение второй половины XIX в. число серджентов уменьшается, и, наоборот, количество королевских адвокатов все более увеличивается.
Как быстро идет этот процесс видно из следующей таблицы:

Годы	Число серджентов	Число кор. адвокатов
1827	18	30
1834	25	40
1843	28	69
1856	28	100
1866	27	145
1875	12	183

Королевские адвокаты, подобно всем барристерам, занимаются частной практикой, но в то же время пользуются некоторыми преимуществами сравнительно с ними. Им присвоен особый костюм; они имеют право говорить на суде раньше других адвокатов (pre-audience); барристеры, ведущие важные процессы, обыкновенно приглашают для участия в прениях королевского адвоката и т. п.
Сословная организация адвокатуры построена в Англии на совсем иных началах, чем во Франции. Английские адвокаты не составляют отдельного от магистратуры класса, а, напротив, вместе с нею образуют одно сословие, имеющее общие органы самоуправления. Как было уже замечено, с XV в. весь персонал высших судов назначается исключительно из числа адвокатов. По закону 1875 года, членами высших судебных мест могут быть только барристеры, практиковавшие не менее десяти лет. Точно так же чины прокурорского надзора, созданного законом 1879 года, избираются из числа адвокатов.
Таким образом, вся высшая магистратура Англии состоит из представителей адвокатуры и неразрывно связана с нею. В то же время адвокаты, а следовательно и судьи, являются воспитанниками судебных коллегий и, как исстари установлено обычаем, всю жизнь продолжают быть членами той коллегии, из которой вышли. Эта связь адвокатуры с коллегиями не поминальная, а действительная. Сами по себе адвокаты не образуют корпорации и не имеют никаких органов управления. Они принадлежат к составу коллегий и подчиняются ее властям, т. е. совету старшин (benchers). Членами совета могут быть избираемы барристеры, практикующие более семи лет. Число членов точно не определено: оно простирается от 20 до 60. Этому-то совету и принадлежит дисциплинарная власть, как над воспитанниками коллегий, так и над адвокатами. Ни объем этой власти, ни роды наказаний, ни порядок дисциплинарного производства не указаны законом. Все основывается на обычаях. Адвокат, уличенный в дурном поведении (misconduct) наказывается запрещением практики. На приговор совета старшин допускается апелляция в суд (Common law judges). Сами суды могут принимать дисциплинарные меры против адвокатов только в случае, если в интересах охранения порядка заседания требуется немедленная репрессия.
Вопрос о гонораре находится в таком же положении, как и во Франции. Адвокат не имеет права ни выговаривать себе гонорара, ни требовать его судом. Но и клиент, уплатив гонорар, не может ни в каком случае требовать его назад. В отношениях к клиентам требуется еще большая деликатность, чем во Франции. В то время как там тяжущийся может лично обращаться к помощи адвоката, в Англии принято, чтобы клиент сносился с адвокатом через посредство поверенного. Обыкновенно это происходит таким образом. Тяжущийся передает ведение дела поверенному, который делает все предварительные приготовления и передает адвокату уже готовый материал для устной защиты на суде. Вместе с тем поверенный обозначает на обороте присылаемого акта (brief) количество вознаграждения, которое будет уплачено адвокату. Обыкновенно гонорар уплачивается вперед. Ответственность адвокатов в Англии определяется почти так же, как и во Франции. По общему правилу, адвокат не отвечает ни за свои советы, ни за незнание (ignorence), ни даже за небрежность (negligence). Это постановление следует понимать в том смысле, что клиент не может требовать вознаграждения за вред и убытки, происшедшие от потери процесса по виде адвоката. Но он не лишен права жаловаться суду, который может приговорить виновного к дисциплинарному наказанию и даже возложить на него судебные издержки. Если адвокат изменил клиенту или просто не явился в суд, не предупредив его, то он должен возместить все убытки. На суде адвокат пользуется полной свободой речи и не может быть привлекаем к уголовной ответственности за обиду или клевету, заключающуюся в его словах.
Профессиональная нравственность английской адвокатуры весьма высока. Принадлежа к зажиточному классу населения и не нуждаясь в насущном заработке, барристер может терпеливо ожидать клиентуры и быть строгим в выборе дел. С другой стороны, сословие адвокатов и судей, к которому он принадлежит и которое пользуется большим уважением в стране, не стало бы терпеть в своей среде недостойного члена. Если, поэтому, некоторые барристеры бывают обличаемы в поступках, противных достоинству их звания, то это представляется в виде редких исключений, возможных всюду и везде. Таковы напр. скандальные процессы Сеймура, задолжавшего одному поверенному и потому принимавшего к защите все дела без всякого разбора, и другого адвоката, который тоже попал в такую зависимость от поверенного и учинил над ним кулачную расправу. Сюда же нужно отнести проникшее в печать соображение о том, что некоторые выдающиеся адвокаты получают от поверенных гонорар, а затем отсылают дело к одному из молодых и неимеющих практики барристеров, который, конечно, с удовольствием ведет процесс без всякого вознаграждения. Оправдывая такой образ действий (devilling), адвокаты замечают, что при приеме дела, они не могут знать, когда оно будет разбираться, и не будут ли они заняты в этот день в другом суде, а потому им нередко приходится передавать защиту своим товарищам. Но в таком случае, конечно, им не следовало бы удерживать полученный вперед гонорар.
Подобные уклонения от профессиональной нравственности обусловливаются, между прочим, тем, что английская адвокатура до сих пор не выработала вполне правил своей профессиональной этики. За исключением древнего постановления Эдуарда I (1275), запретившего адвокатам прибегать к каким-либо обманам по отношению к судьям или клиентам под страхом лишения права практиковать и тюремного заключения на один год и один день, в английском законодательстве нет ничего относящегося к этому вопросу. Точно также не существует в Англии сочинения, подобного трудам Молло, Ливилля и Крессона, которые представляют собой нечто вроде кодексов морали французских адвокатов. Английские адвокаты до сих пор не пришли к соглашению даже относительно такого капитального вопроса, как ведение заведомо неправых дел. Тем не менее общие условия профессиональной деятельности и стойкость традиций спасают английскую адвокатуру от нравственного падения.

Судебное представительство находится в Англии в руках особого класса поверенных (attorneys or solicitors). В противоположность адвокатуре, институт поверенных с давних пор стал предметом законодательной регламентации и его современное устройство точно определено особым уставом. В древнейшие времена в Англии, как и в других странах, господствовал принцип личной явки на суд. Представительство допускалось только в виде изъятия и, притом, каждый раз с особого разрешения короля. Впервые оно было признано официально статутом 1285 г., который дозволил поверенным искать и отвечать на суде вместо тяжущихся. В течение первых веков своего существования поверенные не отделялись от адвокатов так резко, как в настоящее время. Они получали воспитание в канцелярских коллегиях" (Inns of Chancery), которые только с XV в. потеряли связь с судебными коллегиями адвокатов. Правительство постоянно заботилось о том, чтобы обязанности адвокатов и поверенных не были совмещаемы. В одном законе Якова I прямо говорится следующее: "всегда следует соблюдать различие между адвокатами (counsellors at law), которые являются вместе с серджентами и судьями главными деятелями при отправлении правосудия, и поверенными, представляющими собой чиновников (ministerial persons) низшего разряда. Предоставив воспитание адвокатов всецело судебным коллегиям, законодательство держалось относительно поверенных противоположной политики. Уже в 1402 г. было предписано, чтобы судьи экзаменовали лиц, желающих сделаться поверенными, чтобы имена их вносились в особый список (roll), и чтобы только хорошие, добродетельные и обладающие незапятнанной репутацией" приносили присягу и допускались затем к практике. В таком положении вопрос о принятии в число поверенных находился до начала нынешнего века. Не останавливаясь на многочисленных законах, которые относятся к институту поверенных и которых насчитывается около 90, мы перейдем к реформам последнего времени. В 1827 г. тысяча четыреста поверенных соединились в "юридическое общество" (Law Society) с целью споспешествовать научному образованию своего сословия и поддержанию в нем дисциплины. Общество основало свою библиотеку, пригласило нескольких адвокатов для чтения лекций и получило от правительства право дисциплинарного надзора над своими членами. С 1837 года общество начало подвергать кандидатов в поверенные предварительному экзамену. Закон 1843 г. официально предписал производство этих экзаменов и постановил, что прежде чем быть допущенным к экзаменам, кандидаты должны в течение пяти лет заниматься в качестве клерков у практикующих поверенных. С течением времени, кроме этого центрального общества и по примеру его, образовалось еще несколько провинциальных. Дальнейшая реформа была произведена законами 1873, 1875 и 1877 годов, которые установили три экзамена: один предварительный из общеобразовательных предметов и два специальноюридические. Производство их поручено "юридическому обществу" поверенных. Для допущения к исправлению обязанностей поверенного необходимо представить свидетельство от этого общества о выдержании трех указанных экзаменов. Программа испытаний, порядок и время их, выбор экзаменаторов, назначение им жалованья и вообще все, что касается экзаменов, зависит от усмотрения "общества". Вступительный экзамен не требуется от лиц, имеющих какие-либо ученые степени (бакалавра, берристера и т. п.). От двух других экзаменов кандидаты могут быть освобождены обществом, смотря по специальным обстоятельствам, так, напр., лица, окончившие университет, должны только отбыть четыре года стажа. Невыдержавшие экзамен могут апеллировать к одному из высших судей (так наз. master of the rolls), который имеет право потребовать от "общества" выдачи невыдержавшему свидетельства без вторичного экзамена. Таким образом, в настоящее время принятие в сословие поверенных обставлено довольно строгими условиями, даже более строгими, чем допущение к адвокатуре.
Что касается сословных учреждений, то за исключением "юридических обществ", обладающих дисциплинарными правомочиями, никаких других не существует.
Профессиональная деятельность английских поверенных значительно шире, чем французских. Они не только являются судебными представителями тяжущихся, но и исполняют обязанности нотариусов, маклеров, комиссионеров и всякого рода агентов: они составляют разные контракты, духовные завещания, закладные и т. п. бумаги. Помимо того, они имеют право выступать в качестве адвокатов, т. е. вести устную защиту в низших судах (мировых, полицейских и т. п.), где барристеры обыкновенно не ведут дел. Являясь, подобно французским поверенным, представителями сторон и хозяевами дела, они отвечают перед доверителями за незнание и небрежность, послужившие причиной потери процесса. Точно так же в противоположность адвокатам, они имеют право иска о гонораре. Количество гонорара определялось с давних пор по добровольному соглашению, причем счеты подвергались проверке особого судебного чиновника (taxingmaster), который должен был наблюдать, чтобы поверенные не требовали чрезмерных гонораров. Но закон 1881 года предоставил право комитету, состоящему из канцлера, некоторых судей, председателя "юридического общества" поверенных и председателя одного из таких же провинциальных обществ, издавать от времени до времени таксы для поверенных. При определении таксы должны быть принимаемы во внимание: 1) род акта, составление которого поручается поверенному; 2) место его составления и особые обстоятельства, 3) цена акта, 4) количество труда и степень ответственности поверенного, и 5) число актов и важность их.
Институт поверенных играет весьма важную роль в английской общественной жизни. При крайне запутанном судопроизводстве, при хаотическом состоянии материального и процессуального права, обыкновенному гражданину нет никакой возможности вести своих юридических дел без помощи специалиста. Вследствие этого, каждая более или менее состоятельная семья, каждое торговое или промышленное заведение имеют постоянного поверенного, который служит для них чем-то вроде светского духовника или домашнего врача. Все юридические сделки совершаются при его участии, все затруднения разрешаются им, все процессы поручаются ему, и он уже от себя приглашает для консультации или защиты дела на суде адвоката. Но несмотря на то, что институт поверенных является насущно необходимым при современном юридическом строе Англии, он до последнего времени не пользовался общественным уважением и принадлежал к числу самых нелюбимых народом учреждений. Богатый класс населения мог нести громадные издержки по содержанию постоянных поверенных и безропотно покоряться этому налогу на свое юридическое невежество. Но на менее зажиточных граждан, живущих личным трудом, этот налог падал тяжелым бременем. В особенности много терпели провинциальные обыватели. Так как отправление правосудия было до последнего времени сосредоточено в столице, то житель другого города, имея важные дела, должен был нанять местного поверенного, который сносился с лондонским, приглашавшим адвоката или даже нескольких сразу. Всем этим лицам нужно было платить и платить немало. К тому же неограниченное комплектом число поверенных и явившаяся вследствие этого громадная конкуренция привели к тому, что в среде их развилось кляузничество в громадных размерах. Умышленное возбуждение процессов, вымогательство гонорара, затягивание дел стали обычными явлениями. Если принять еще во внимание низкий образовательный ценз поверенных и отсутствие правильно организованного дисциплинарного надзора, то нравственная распущенность их станет вполне понятной. В настоящее время положение вещей значительно улучшилось, благодаря новейшим реформам, о которых мы только что говорили.
Сознавая неудовлетворительность своей организации и неблагоприятное отношение со стороны общественного мнения, поверенные начали со второй половины текущего столетия агитацию в пользу слияния их сословия с сословием адвокатов. Интересный доклад был представлен по этому вопросу Джевонсом Лидскому "юридическому обществу" (Leeds Law society) в 1868 году. Он выставил на вид прежде всего то обстоятельство, что поверенные получают лучшую подготовку, чем адвокаты, а между тем весь высший судебный персонал назначается из числа адвокатов. Затем он указал на затруднительность перехода из одной профессии в другую. Поверенный, желая сделаться адвокатом, должен сызнова начинать стаж в судебных коллегиях, а барристер тоже может стать поверенным не иначе, как выполнив все требуемые для этого законом условия. Такой порядок вещей вреден для общества, так как способные к адвокатуре поверенные не могут заниматься этой профессией, а неспособные адвокаты остаются без всяких занятий, между тем как они могли бы успешно исполнять обязанности поверенных. Обсудив доклад Джевонса, Лидское юридическое общество пришло к заключению, что современное состояние их профессии, и недопущение их к почетным должностям ненормально и вредно для интересов публики, в особенности, если принять во внимание, что поверенные получают лучшее образование чем адвокаты", и что, согласно предложению Джевонса, необходимо основать один университет, который давал бы степени бакалавра (bachelor of law), барристера и серджента. Лицам, получившим первую степень, должно быть предоставлено право заниматься практикой в качестве поверенных, а лицам имеющим степень барристера или серджента, исполнять обязанности как поверенных, так и барристеров.
Помимо недостатков современного положения юридической профессии, указанных Джевонсом, другие лица обращали еще внимание на то, что, благодаря отделению правозаступничества от представительства, тяжущиеся должны нести огромные судебные издержки, которые были бы гораздо меньше, если бы сами поверенные исполняли обязанности адвокатов. Кроме того, благодаря вмешательству поверенных, адвокаты не входят в непосредственные сношения с клиентами, а потому не могут вполне основательно знакомиться с обстоятельствами дела. Далее, клиенты зачастую лишены всяких средств защиты против злоупотреблений со стороны своих патронов. По общему правилу, ответственность за ведение дела лежит на поверенном, но он может избавить себя от нее, если предварительно спросит совета у барристера, который, в свою очередь, не отвечает ни за незнание, ни за небрежность.
Сторонники слияния адвокатуры с институтом поверенных ждали от этой меры благодетельных результатов еще и в других отношениях. Они надеялись, что она облагородит профессию поверенных, будет содействовать большему научному образованию их, уничтожит кляузничество и т. п. Но агитация поверенных не нашла себе поддержки в среде адвокатов. И это вполне понятно. Слияние правозаступничества с представительством было бы в интересах поверенных, которые к обширной сфере своей деятельности прибавили бы еще одно занятие. Но адвокаты отлично поняли, что от такого слияния их профессия утратила бы свой благородный и возвышенный характер. Куда девались бы бескорыстие, независимость и деликатность, если бы адвокаты должны были исполнять обязанности поверенных, нотариусов, маклеров и разного рода агентов,- обязанности, требующие известной ловкости и юркости? "Одно из самых благодетельных правил нашей профессии", говорит адвокат Форсит: "заключается в том, что мы не должны никакими способами и ни под каким предлогом искать практики. Может показаться странным, тем не менее это правило основано на том же принципе, как и другое, запрещающее требовать гонорар, как долг, и признающее его только почетным даром, хотя на самом деле он составляет средство к жизни... Быть может, это правило не соблюдается на практике так строго, как бы следовало, но очевидно, что, если обязанности поверенного и адвоката будут совмещены, то оно совсем перестанет существовать. Лорд Сельборн, предлагая свои преобразования в адвокатуре, тоже понимал, что они не должны касаться слияния поверенных и адвокатов в одно сословие. "Адвокатура", сказал он на одном митинге в 1875 году: "представляет собой такой элемент нашей социальной системы, который имел и имеет громадное значение. Благодаря этому различию (между адвокатами и поверенными), мы воспитываем на адвокатской практике и на занятиях научных юриспруденций сословие людей, из которых одни могут служить государству в качестве судей, другие в качестве писателей-юристов, и которые во все времена принимали большое участие в поддержании принципов свободы, независимости и достоинства закона.
Агитация поверенных остается до настоящего времени совершенно безуспешной.

Если мы окинем одним взглядом всю историю английской адвокатуры в связи с развитием политической и общественной жизни Англии, то увидим, что во многих отношениях она представляет полную аналогию с историей французской адвокатуры. Прежде всего, англичане, подобно французам, одарены способностью к адвокатуре. Разница между ними заключается только в том, что эта способность направлена у англичан в другую сторону. В то время как французы - блестящие ораторы, старающиеся подействовать не только на ум слушателей, но и на их чувства, англичане - деловые юристы, сухие диалектики, обращающие исключительное внимание на анализ доказательств и пренебрегающие красноречием. Это природное различие между двумя народами выразилось, между прочим, в самой форме судебных прений.
Во Франции принят такой же порядок, как и у нас. После доклада дела начинается судебное следствие, т. е. представление доказательств, а затем уже идут прения сторон. Адвокаты резюмируют данные, добытые следствием, и дают им нужное в интересах защиты освещение.
В Англии издавна господствует совершенно противоположная система. Вслед за докладом дела слово предоставляется адвокату истца или обвинителя, который в предварительной речи излагает свое требование, обстоятельства дела и те доказательства, которые может привести в подтверждение его. Затем, он вызывает своих свидетелей и сам допрашивает их, обращая внимание суда на те или другие их показания. Когда он окончит представление доказательств, слово дается адвокату ответчика или обвиняемого, который таким же образом произносит вступительную речь и представляет свои доказательства. После того председатель делает подробное резюме всего производства, чем и заканчивается судебное следствие. При таких обстоятельствах очевидно, что английская система судопроизводства дает гораздо меньше простора адвокатскому красноречию. Французский адвокат, произнося речь по заключении судебного следствия, пользуется по своему смотрению добытыми результатами, группирует и освещает их, как найдет нужным. Английский адвокат, наоборот, должен строго держаться фактической почвы, помня, что каждое утверждение, которое не будет подтверждено свидетельскими показаниями, даст повод противнику немедленно уличить его в голословности. Вследствие этого, судебное красноречие у англичан отличается более деловым, строго-логическим характером, тогда как в речах французских адвокатов важную роль играет художественная форма.
Политические и социальные условия английской жизни кажутся на первый взгляд несравненно более благоприятными, чем те же условия французской жизни. В самом деле, всякая хартия вольностей Иоанна Безземельного, положив основы английской конституции, учредила вместе с тем постоянные суды в Вестминстере и, таким образом, дала первый толчок правильному развитию адвокатуры. Парламентарное устройство, предоставившее обширное поприще для политического красноречия, широкое развитие гражданской свободы и самоуправления, все это такие обстоятельства, которых не было во Франции, и которые не могли не оказывать благотворного влияния на деятельность адвокатов. Но сила этого влияния была в значительной мере парализуема тем постановлением обычного права, о котором мы говорили раньше, и которое безусловно запрещало участие адвокатуры в наиболее важных уголовных процессах. В этом отношении состояние судопроизводства в Англии было так же печально, как и в дореволюционной Франции, несмотря на то, что в одной стране господствовали принципы гласности и состязательности, а в другой - процесс переродился в следственный и тайный.
Переходя к принципам организации английской адвокатуры, мы видим, что они одинаковы с теми принципами, на которых в течение многих веков была построена организация французской адвокатуры. В Англии так же, как и во Франции, правозаступничество отделено от судебного представительства. Мы уже говорили, что такое отделение облагородило и возвысило сословие английских адвокатов в глазах общества, и что сами они видят в нем залог независимости и достоинства своей профессии. Другой принцип - связь адвокатуры с магистратурой проведен в Англии еще строже и последовательнее, чем во Франции. Если там сословие адвокатов является одним из источников магистратуры, то здесь оно служит исключительным путем к ней. С XV века установился обычай, возведенный впоследствии в закон, что только адвокаты, подвизавшиеся с честью на поприще своей профессии в течение определенного времени, могут быть назначены высшими судьями королевства. Судьи вместе с адвокатами составляли и составляют одно сословие. Этим объясняется тесная солидарность между теми и другими, и отсутствие столкновений при исполнении своих обязанностей. Каждый судья - бывший адвокат; каждый выдающийся адвокат - будущий судья. Они воспитанники одних и тех же судебных коллегий, члены одних и тех же корпораций, подчиненные одной дисциплинарной власти. Отсюда понятно, почему английские судьи, по установившемуся издавна обычаю, обращаются во время заседания к адвокатам не иначе, как со словами "мой брат". Такой же тесной связью соединена адвокатура с прокуратурой. До последнего времени в Англии не существовало прокуратуры в собственном смысле слова, а господствовала система частного обвинения. Обязанности прокурорского надзора исполняли сами адвокаты. Но закон 1879 года ввел настоящую прокуратуру, причем предписал избирать ее членов исключительно из адвокатов.
Точно так же приняты английской адвокатурой три остальные принципа организации, существующие во Франции, именно свобода профессии, относительная безвозмездность ее и сословная организация. Касательно последней следует только заметить, что она приняла в Англии несколько иную форму, именно сосредоточилась в судебных коллегиях и изображала влияние законодательной регламентации.
Но если во всех этих отношениях английская адвокатура мало чем отличается от французской, то в одном она значительно уступает последней. Мы имеем в виду научное образование. Это зависит, как уже было разъяснено выше, с одной стороны, от системы подготовки к адвокатуре, а с другой стороны от хаотического состояния английского права, делающего чрезвычайно затруднительным научное занятие им. "Мы - исключительно практики-законоведы", жалуется один автор: "между нами нет почти ни одного юриста". Точно так же Маркби замечает, что барристеры и судьи совершенно лишены научного юридического образования и представляют собой узких практиковрутинеров. Реформы последнего времени несомненно в значительной мере устранят это зло, составляющее темную сторону английской адвокатуры.

Адвокаты Адокатской конторы L.O. не в коем случае не претендуют на авторство всего вышеизложенного. Данная информация по истории адвокатуры была подчерпана из книги Васьковского Е. В. "Организация адвокатуры." Тома 1 и 2. - С.-Петербург, типография П. П. Сойкина, 1893 г. для всеобщего ознакомления.

Адвокатура в Соединенных штатах чрезвычайно походит на русский институт частных поверенных. Хотя условия для допущения к профессии не совсем одинаковы в отдельных штатах, но, в общем, они могут быть сведены к следующим пунктам: 1) совершеннолетию (21 год); 2) выдержанию государственного экзамена; 3) удостоверению нравственного поведения и 4) принятию присяги. Правозаступничество соединено с судебным представительством, хотя прежде в некоторых штатах, а, равным образом, при верховном суде существовали наряду с адвокатами (counsellors) поверенные (attorneys). В 1848 г., был предложен проект о введении абсолютной свободы адвокатуры, т. е. о предоставлении каждому гражданину права защищать чужие дела. Но он не был осуществлен.
Адвокатура не ограничена комплектом и не локализирована. Подданный одного штата может быть принят в адвокаты в другом. К практике при верховном суде допускаются адвокаты, практиковавшие не менее трех лет при судах своего штата.
Дисциплинарная власть принадлежит судам, которые могут налагать следующие наказания: выговор, штраф, уплату издержек и убытков, понесенных клиентом, временное запрещение практики и исключение из списка.
Адвокаты пользуются некоторыми привилегиями: они не могут быть арестованы, когда исполняют свои обязанности, т. е., идут в суд, находятся там или возвращаются (eundo, morando, redeundo); они пользуются полной свободой речи и не могут быть привлекаемы к уголовной ответственности за то, что говорят по поводу разбираемого дела, "как бы ложны, позорящи и злостны ни были их слова". Им запрещается вести сразу дела обеих тяжущихся сторон, приводить в исполнение решение по тому делу, которое они вели в суде, покупать тяжбу, принимать на себя поручительство. Отношения между адвокатами и поверенными определяются договором доверенности. Адвокаты подвергаются имущественной ответственности пред клиентами за понесенные последними убытки вследствие их грубой небрежности (gross negligence), невежества или неумелого ведения дела. Гонорар обусловливается по договору, на основании которого адвокат может предъявлять к клиенту иск. В случае отсутствия договора, размер вознаграждения определяется судом, сообразно с качеством адвоката, степенью ответственности, количеством затраченного труда и ценностью тяжбы.
Одной из отличительных особенностей адвокатуры Соединенных Штатов является допущение к профессии женщин, удовлетворяющих требуемых законом условиям. Они могут практиковать даже при верховном суде.
В некоторых штатах существуют сословные учреждения. Так, закон 1871 года соединил нью-йоркских адвокатов в одну самоуправляющуюся коллегию с той целью, чтобы она "поддерживала честь и достоинство профессии, содействовала отправлению правосудия и наблюдала за добрыми отношениями между членами сословия". Коллегия избирает председателя, двух вицепредседателей, двух секретарей, казначея, исполнительную комиссию, заведующую делами сословия, и комиссию для разрешения просьб о допушении к адвокатуре. Кандидаты, признанные последней комиссией годными, баллотируются общим собранием коллегии, созываемым каждый месяц за исключением июля, августа и сентября. В случае избрания они должны подписать статуты коллегии,- иначе их считают отказавшимися от профессии. Коллегия обладает дисциплинарной властью над своими членами и может за дурное поведение при исполнении обязанностей или в сношениях с сословием запрещать им практику и даже исключать из своей среды. В последнем случае требуется большинство двух третей голосов коллегии.

Американская адвокатура имеет блестящую историю. В конце прошлого и начале нынешнего века из ее среды вышло много замечательных судебных ораторов и политических деятелей. "Она, - говорит Гельброннер, - дала народу людей, способных ко всякому роду деятельности и воодушевленных священным огнем юности и патриотизма". Таковы были: Оттис, оставивший должность прокурора, чтобы предаться защите тех, кого правительство незаконно предавало суду, Джеферсон и Гамильтон, выдающиеся государственные деятели, Адамс, Мадисон, Руш, Буханан, Эдуард Ливингстон, Дуан, Вирш, достигшие высших должностей, и многие другие. "Эти знаменитые адвокаты", замечает Гельброннер: "не имели преемников с тех пор, как красноречию пришлось приноравливаться к извращенному вкусу необразованной демократии. Красноречию противны избирательные комиссии на железных дорогах, где кандидаты, которыми нередко бывают адвокаты, ораторствуют на расстоянии пятидесяти лье в течение десяти или двенадцати дней подряд в аудиториях, жаждущих звучных слов, грубых выходок против личностей и напыщенных общих мест". Другую причину упадка адвокатуры нужно видеть в том, что адвокаты исполняют обязанности поверенных. "Действительно знающие и образованные адвокаты, - говорит Титманн, - в сравнении с числом посредственных и зачастую более счастливых рутинеров представляет собой большую редкость". Следствием этого является, по мнению того же автора, деморализация сословия, выражающаяся в массе разного рода злоупотреблений. Гельброннер, в свою очередь, свидетельствует, что "отсутствие особого класса поверенных, которое кажется некоторым желательным упрощением, привело к гибельным результатам. Американские нравы не всегда утруждают себя разборчивостью, необходимой для того, чтобы возвысить адвоката над простым маклером; юркость принимает слишком большое участие в их успехах. Без внутренней дисциплины, без профессиональных правил, адвокатура подвержена очень многим опасностям"

Адвокаты Адокатской конторы L.O. не в коем случае не претендуют на авторство всего вышеизложенного. Данная информация по истории адвокатуры была подчерпана из книги Васьковского Е. В. "Организация адвокатуры." Тома 1 и 2. - С.-Петербург, типография П. П. Сойкина, 1893 г. для всеобщего ознакомления.

А информация, которая пойдет дальше была подчерпнута из книги

М. Б. Смоленского
"АДВОКАТСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И АДВОКАТУРА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ"

Сложная правовая система США, традиционно высокая роль правового регулирования жизни американского общества предопределяют особое место профессии адвоката по сравнению с другими профессиональными группами. Юристы занимают многие ключевые посты в экономике и государственнополитическом механизме США. В США работает около 60% от общего числа юристов всего мира. Следующие данные свидетельствуют о социально-политической роли обладателей диплома юриста в США. Из сорока двух президентов США двадцать пять были юристами; в частно­сти, адвокатами по профессии были А. Линкольн, Ф.Д. Рузвельт, Г. Трумэн, Р. Никсон, Б. Клинтон. Две трети сенаторов и почти половина членов палаты представителей Конгресса США — юристы. Обладателями диплома юриста являются половина губернаторов штатов и 40% диплома­тов. Около 45% лиц, занимавших с 60-х ГОДОЕ высшие посты в правительстве, были юристами, более 25% госу­дарственного аппарата составляют бывшие адвокаты.

Юридическое образование в США двухступенчатое: первая ступень, начинающаяся после получения средне­го образования, — колледж (3—4 года обучения). Вы­пускник получает диплом бакалавра искусств. Вторая — это высшее специальное (профессиональное) образование, его получают в специализированных школах или кол­леджах университетов только по окончании общеобразовательного колледжа.
Вступительных экзаменов в юридический вуз нет, их заменяет тест на способность к обучению в юридической школе, высылаемый по почте абитуриенту. Учитываются также оценки абитуриента, полученные им при обучении в колледже. Срок обучения, как правило, три года. Обязательные учебные дисциплины существуют только на первом курсе; к ним обычно относятся договорное, имущественное, деликтное, уголовное и административ­ное право, профессия юриста, философия права и др. На втором и третьем году обучения обязательных предметов нет, однако устанавливается определенное минимальное их число, которое надлежит изучить студенту, и минимальное количество учебных часов в неделю.
По завершении обучения выпускник получает диплом и степень доктора юриспруденции, что необходимо и достаточно для занятия юридической практикой. Можно также продолжить обучение на степень магистра права, год занятий и представление соответствующей диссертации) или доктора юридических наук (2—3 года занятий и представление соответствующей диссертации).

Выпускник юридического вуза вместе с дипломом и степенью не обретает автоматического права заниматься адвокатской практикой. Для того чтобы получить патент на адвокатскую практику, ему необходимо пройти дополнительную аттестацию. Причем патент выдается на право заниматься адвокатской практикой не вообще, повсеместно в США, а только на территории того штата, где собирается практиковать данный кандидат в адвокаты.
Условия допуска к адвокатской практике устанавливаются обычно Верховным судом штата, однако вопрос о самом допуске решается специальной комиссией по допуску в адвокатуру, формируемой либо ассоциацией адвокатов штата, либо по назначению суда или губернатора штата. Как правило, эта комиссия состоит из практи­кующих юристов.
При решении вопроса о допуске к адвокатской прак­тике комиссия исходит из моральных качеств кандидата и результатов проводимого ею экзамена.
Изучение моральных качеств предваряет экзамен и состоит в исследовании документов, представляемых самим кандидатом. Если у комиссии возникнут какие-либо сомнения по поводу правдивости предоставленной информации, она вправе провести негласную проверку полученных данных. Характеристика лица складывается из рассказа претендента о самом себе, а также из информации о наличии или отсутствии судимостей, приводов в полицию, о том, страдает ли он наркоманией или алкоголизмом : Нередко о моральном облике соискателя патента справки наводятся и у его соседей по месту жительства.
Экзамен состоит из устного собеседования и письменной работы. Письменная работа, как правило, продолжается несколько дней, в течение которых претендент должен ответить на 20—30 вопросов, касающихся знания, толкования и применения правовых норм штата, в котором сдается экзамен.
Решение экзаменационной комиссии может быть обжаловано в суде.
Разрешение на ведение дел в федеральных судах выдается автоматически лицам, допущенным к адвокатской практике в штате.

В каждом штате имеется ассоциация адвокатов штата. В большинстве штатов установлено обязательное членство в ассоциации для всех лиц, допущенных к адвокатской практике. Однако в ряде штатов для занятия адвокатской деятельностью не обязательно быть членом ассоциации адвокатов. В таких штатах ассоциации адвокатов создаются как добровольные организации. Общенациональной организацией адвокатов с добровольным членством является Американская ассоциация юристов.
Ассоциация юристов имеет две главные цели, так сказать, двуединую задачу. Первая задача — способствовать развитию права и укреплению правосудия в целом, осуществлять правовое воспитание граждан и т.д. Второй, но не менее важной задачей является оказание содействия своим членам, повышение профессионального уровня американских юристов, развитие юридической профессии как таковой.
В задачи ассоциаций входят установление норм профессиональной этики, содействие адвокатам, принятие дисциплинарных мер, разработка стандартов адвокатской деятельности, содействие совершенствованию права и осуществлению правосудия и т.п.
Ассоциации юристов являются чисто профессиональными объединениями и не ведут никакой практической юридической деятельности. Членские взносы в ассоциации юристов никак не связаны ни с доходами юристов, ни с тем, в каком юридическом ведомстве или фирме они работают.
Необходимо отметить, что членами ассоциаций адвокатов являются не только практикующие адвокаты, но и юристы, работающие в прокуратуре, а также лица, работающие юрисконсультами.

Более половины адвокатов в США работают в одиночку либо вместе с двумя-тремя адвокатами. Однако основной по значимости для американского адвокатского сообщества формой адвокатской деятельности являются крупные (более пятидесяти адвокатов) адвокатские фирмы. Такие фирмы, как правило, не занимаются уголовными делами и предпочитают вести дела обеспеченных клиентов, преимущественно корпораций. Хозяевами таких фирм являются партнеры. Партнер — адвокат, имеющий обширную практику, а как следствие — высокий доход и право на часть прибыли адвокатской фирмы, вторая группа адвокатов — ассоциаторы, как правило, молодые адвокаты, имеющий небольшую собственную клиентуру либо не имеющие таковой вообще. Ассоциатор получает жалование от фирмы.
В подобных фирмах устанавливается ассоциаторский стаж (обычно 8 лет), за который ассоциатор должен обзавестись собственной клиентурой и стать экономически выгодным фирме; по прошествии указанного срока ассоциатор либо становится партнером, либо, если он не выполнил указанного условия, ему будет предложено уйти из фирмы. В некоторых фирмах указанная градация может быть более многоступенчатой.
Часть адвокатов работает в ведомствах «публичных защитников» — организациях, состоящих на государственном бюджете штата и обслуживающих на бесплатной основе обвиняемых из числа неимущих граждан.
Существуют и аналогичные службы юридической помощи неимущим, финансируемые из федерального бюджета. Головной организацией этих служб является Корпорация по оказанию юридической помощи, учрежденная и финансируемая Конгрессом.
Интересной является такая форма адвокатской деятельности, как адвокатские конторы, защищающие интересы общества. Они не ведут дела отдельных клиентов, а выступают против государства или корпораций с исками, связанными с охраной прав и интересов крупных категорий граждан (потребителей, политических активистов, избирателей, налогоплательщиков) или с охраной природы и охраной здоровья населения (например, иски против предприятий, загрязняющих окружающую среду, или против строительства атомных электростанций).
Многие адвокаты работают в юридических службах общественных организаций, ориентирующихся преимущественно на судебно-правовые способы реализации своих задач. Наиболее известные и крупные организации такого рода — Американский союз защиты гражданских свобод, Национальная ассоциация содействия развитию цветного населения, Центр охраны конституционных прав граждан, Национальный совет по охране природных ресурсов, Национальный союз борьбы с расовыми и политическими репрессиями.

В США, как и в России, не существует системы твердо установленных тарифов оплаты услуг адвоката. Сумма гонорара устанавливается по договоренности с клиентом. Наиболее распространена почасовая система оплаты труда. Также практикуется такая система оплаты, когда ад­вокат получает гонорар только в случае выигрыша дела.

В ряде решений Верховного суда США установлено, что право на адвоката-защитника по назначению распространяется на малоимущих и неимущих обвиняемых по уголовным делам, привлеченных к уголовной ответственности за совершение преступлений, караемых лишением свободы. Учитывая тот факт, что около 80% лиц, обвиняемых в совершении тяжких преступлений, по своему финансовому положению не могут позволить себе нанять адвоката-защитника, в Соединенных Штатах существует три формы предоставления услуг защитника бесплатно: (1) адвокаты- защитники по назначению; (2) адвокаты-защитники по кон­тракту; (3) ведомства «публичных защитников».

1. Программы адвокатов-защитников по назначению чаще всего создаются в муниципальных образованиях, которые недостаточно велики, чтобы обзавестись самостоятельным ведомством публичных защитников. Мест­ная власть составляет список частнопрактикующих ад­вокатов, готовых представлять интересы тех, кто в этом нуждается. Отбор адвоката для конкретного дела произ­водится судом либо на основе одноразового назначения, либо путем выбора судьей адвоката из соответствующего списка. Последнее предпочтительнее по делам, требующим специализации, поскольку в списке указываются также сферы специализации адвоката. Оплата услуг адвоката производится через суд из федерального бюджета или бюджета штата, и адвокат должен заручиться согласием суда на расходы, связанные с проведением собствен­ного расследования или приглашением экспертов.
2. Программы адвокатов по контракту обеспечивают участие в процессе частнопрактикующего адвоката, который заключает контракт с местной властью о выплате гонораров на заранее оговоренную сумму. Если количество малоимущих клиентов превышает оговоренное контрактом, стороны данного контракта могут заключить новый или согласиться продлить старый. Американская ассоциация юристов разработала рекомендации по заключению таких контрактов «в целях обеспечения высокого уровня представительства и полного изложения прав и обязанностей сторон».
3. Программы деятельности ведомств «публичных защитников» обеспечивают оказание юридической помощи большинству малоимущих обвиняемых по уголовным делам. Такие ведомства создаются местными органами власти (в разных штатах разными): городским советом, муниципалитетом, мэрией и т.п., — которые курируют деятельность этого ведомства, не вмешиваясь в его повсед­невную работу. В некоторых юрисдикциях ведомство «публичных защитников» входит в структуру местного орга­на власти, и адвокаты-сотрудники ведомства формально считаются государственными служащими.

В отдельных крупных городах (например, в Нью-Йор­ке) на контрактной основе с городской властью создаются организации по оказанию бесплатной юридической помо­щи, имеющие статус частных некоммерческих корпораций. Такие корпорации также финансируются из бюджета штата и/или муниципалитета; они могут получать и благотворительные пожертвования. Несмотря на государственное финансирование, такие ведомства и корпорации не зависимы от властей. Сотрудники ведомств «публичных защитников» или корпораций получают зарплату, набираются в обычном порядке из числа допущенных к практике адвокатов, пожелавших работать в таком ведомстве и прошедших проверку квалификационных комиссий, создаваемых учредившим данное ведомство органом власти. Деятельность адвокатов, работающих в этих ведомствах, оплачивается государством, и в ведомстве может работать от одного до сотни адвокатов. Во многих таких ведомствах сотрудникам запрещено совместительство, чтобы их рабочее время целиком уделялось защите малоимущих. Руководитель ведомства «публичных защитников» занимается выполнением повседневных административных задач, а также контролем за нагрузкой ведомства. Вспомогательный персонал нанимается на работу руководителем. Подбор кадров на вспомогательные должности, как правило, подлежит утверждению советом по бюджету муни­ципальной административно-территориальной единицы. В состав совета не должны включаться лица, имеющие отношение к полиции, прокуратуре, законодательным или исполнительным органам власти для того, чтобы избежать обвинений в ведомственной заинтересованности.
Выгода такой системы среди прочего состоит в том, что между адвокатами-защитниками налаживается постоянный обмен опытом по тактике и методике защиты; к тому же система доказала свою эффективность с точки зрения экономии ресурсов. В числе недостатков можно, назвать ограниченность кадровых ресурсов и стесненность в средствах из-за отсутствия у выборных политиков и населения в целом энтузиазма по поводу выделения средств на оплату защиты преступников.
В небольших городах, сельской местности бесплатная юридическая помощь неимущим оказывается адвокатами, вызвавшимися представлять интересы неимущих помимо своей основной практики. Такие адвокаты после собеседования в квалификационной комиссии включаются в списки адвокатов, ведущих дела неимущих граждан, распространяющиеся по всем судам данной юрисдикции. Аналогичные списки составляются и на федеральном уровне. Услуги «списочных» адвокатов оплачиваются государством по тарифной сетке (почасовая оплата или оплата за дело), утвержденной соответствующим органом власти.

Крупнейшей и наиболее влиятельной общественной организацией адвокатов является Американская ассоциация юристов (ААЮ). Членами этой организации являются более 400 тысяч человек. Основную массу индиви­дуальных членов ААЮ составляют адвокаты. Помимо них индивидуальными членами могут быть юристы государственных ведомств, юристыученые, студенты юридических вузов. На правах коллективных членов в деятельности ААЮ принимают участие около 35 специализированных профессиональных организаций юристов (например, Общество судей, Национальная ассоциация генеральных атторнеев, Национальная ассоциация адвокатов по уголовным делам, Национальная ассоциация женщин-адвокатов).
Деятельность ААЮ охватывает все аспекты функционирования правовой системы США: от вопросов профессиональной этики до разработки законопроектов важной политической значимости. Ассоциация выступает с крупными законодательными инициативами в различных отраслях права; ее рекомендации способствуют унификации законодательства, выработке единообразных стандартов адвокатской практики и принципов отправления правосудия. На заключениях ААЮ основываются решения Президента и Сената при назначении и утверждении в должности федеральных судей, включая членов Верховного суда США, лиц на посты в высшем эшелоне министерства юстиции, федеральных обвинителей.
Членами ААЮ могут быть граждане США, имеющие диплом юриста и допущенные к адвокатской практике в штатах, в соответствии с установленными правилами. Юристы из других стран, не допущенные к практике в США, могут стать иностранными членами ААЮ.
Исполнительным органом ААЮ является правление, руководящими должностными лицами — президент (на теку­щий год), президент будущего года, председатель палаты делегатов, секретарь, казначей, президент прошедшего года, исполнительный директор. Выработкой текущей политики и решением крупных административных вопросов занимается палата делегатов ААЮ. На ежегодных съездах ААЮ обсуждаются общие вопросы ее деятельности и избираются руководящие должностные лица на следующий год.
Рабочими органами Ассоциации являются постоянные комитеты, специальные комитеты и комиссии, секции и отделения, организуемые по отдельным отраслям права, вопросам разработки законодательства, различным аспектам адвокатской практики, деятельности судов и правоприменяющих учреждений.

В США нет нормативно-правового акта, который закреплял бы права адвоката в судопроизводстве. Статус защитника вытекает из обычая, прецедентного права, норм профессиональной этики.
Основополагающее условие участия адвоката в судопроизводстве изложено в поправке VI (1791 г.) к Консти­туции США: "При всяком уголовном преследовании об­виняемый имеет право на скорый и публичный суд беспристрастных присяжных того штата и округа, ранее установленного законом, где было совершено преступление; обвиняемый имеет право быть осведомленным о сущности и основаниях обвинения, он имеет право на очную ставку со свидетелями, показывающими против него, право на принудительный вызов свидетелей со своей стороны и на помощь адвоката для своей защиты».
В свою очередь, эта поправка нашла свое развитие в ряде решений судов (1963 г., дело «Гидеон против Уэйн- трайта»; 1966 г., дело «Миранда против штата Ари­зона»; 1977 г., дело «Брюер против Вильямса» и т.д.). Суть этих решений сводится к следующим принципам:: право на адвоката является фундаментальным и необходимым для справедливого суда, при этом право на адвоката имеет каждый, кому может быть назначено наказание в виде лишения свободы; адвокат должен участвовать в тех процессуальных действиях, где он может оказать обвиняемому «помощь, чтобы справиться с правовыми проблемами, или дать совет, когда ему противостоит другая процессуальная сторона».
Таким образом, участие адвоката-защитника обязательно в любом судебном заседании вне зависимости от того, признал ли подсудимый себя виновным или нет.

Судебные прецеденты США выработали целые фоли­анты правил адвокатской этики.
Каждый адвокат-защитник обязан быть полностью лояльным по отношению к своему клиенту. Существует не­сколько аспектов этой обязанности. Во-первых, любая информация, касающаяся рассматриваемого дела, сообщенная адвокату клиентом, является конфиденциальной. Адвокат не может в одностороннем порядке раскрыть конфиденциальную информацию, а государство не может принудить его разгласить эту информацию. Адвокат должен использовать все тактические приемы защиты, согласующиеся с нормами профессиональной этики, чтобы обеспечить своему клиенту действительно справедливый суд. Если у адвоката конфликт интересов, личная предвзятость или предубежденность, которые препятствуют активному и полному представлению интересов клиента, адвокат не может представлять этого клиента. Но прежде всего, адвокат должен быть независим. Не должно быть и тени сомнения в том, что позиция адвоката зависит от государственного обвинения или суда. Именно те адвокаты, которые брали на себя представительство интересов лиц, обвиняемых в совершении наиболее отвратительных преступлений либо при­держивавшихся непопулярных в обществе воззрений, вошли в историю американской юридической профессии.
Суд по своему усмотрению может без экзаменов выдать лицензию на практику в качестве юридического консультанта в данном штате иностранцу, достигшему возраста старше 26 лет и отвечающему следующим признакам:

1. это лицо в иностранном государстве в течение не менее пяти лет, непосредственно предшествующих обра­щению, являлось адвокатом;
2. оно обладает необходимыми моральными качества­ми и удовлетворяет общим требованиям пригодности для членства в ассоциации юристов данного штата;
3. оно намерено практиковать в данном штате в каче­стве юридического консультанта, а также иметь для этой цели офис в данном штате.

В подтверждение указанных выше обстоятельств пре­тенденту необходимо предоставить секретарю суда следующие документы:

1. вьщанный профессиональной организацией либо госу­дарственным учреждением в зарубежном государстве, явля­ющимся высшей инстанцией в вопросах профессиональной дисциплины, сертификат удостоверяющий, что заявитель допущен к практике с указанием даты допуска, а также удостоверяющий действительность его статуса адвоката;
2. рекомендательное письмо от одного из членов ис­полнительного органа такой профессиональной органи­зации либо государственного учреждения или от одного из судей суда высшей инстанции либо суда первой ин­станции такого иностранного государства;
3. надлежащим образом удостоверенный перевод та­кого сертификата и такого письма на английский язык;
4. прочие документы, подтверждающие образование и профессиональную квалификацию заявителя, его моральных качеств и общей пригодности;
5. свидетельство о рождении.

С учетом некоторых ограничений лицо, имеющее ли­цензию на практику в качестве юридического консультанта, считается адвокатом, состоящим при ассоциации юристов данного штата, и имеет все вытекающие отсюда права, в том числе права и обязанности члена ассоциации юристов данного штата в отношении работы в одной и той же юридической фирме с одним или более членами ассоциации юристов данного штата, в том числе посредством любого партнерства, и что, пожалуй, наиболее важно, конфиденциальности отношений с клиентом и соответствующей документации и сходных привилегий.
Лицо, получившее лицензию на практику в качестве юридического консультанта, согласно указанным положениям обязано подчиняться профессиональной дисциплине таким же образом и в том же объеме, что и члены ассоциации юристов данного штата; в том числе оно обя­зано предоставить в суд: обязательство либо надлежащее подтверждение наличия страховки профессиональной ответственности на такую сумму, какую устанавливает суд.
Заявитель, желающий получить лицензию на практи­ку в качестве юридического консультанта, обязан уплатить пошлину за выдачу лицензии.
В случае, если лицо, получившее лицензию на практику в качестве юридического консультанта, согласно указанным положениям, впоследствии будет принято в члены ассоциации юристов данного штата, лицензия юридического консультанта, выданная такому лицу, будет считаться отмененной патентом, выданным такому лицу на право осуществлять юридическую практику в качестве члена ассоциации юристов данного штата.

Римляне, завоевав Галлию, перенесли в нее вместе с другими своими учреждениями также и адвокатуру, которая нашла себе благодарную почву в лице живых, болтливых и, по свидетельству Аммиана Марцеллина, любящих споры галлов. Из всех государств Европы", так начинает свою историю Фурсль: "Галлия выказала наиболее склонности и расположения к адвокатуре". Уже при первых римских императорах слава галльских ораторов и школ риторики была так распространена, что жители других стран посылали туда молодых людей учиться судебному красноречию. По словам Ювенала, красноречивая Галлия обучила британских адвокатов. Римское владычество в ней продолжалось четыре с половиной столетия. Она представляла собой римскую префектуру, а потому все постановления об адвокатуре, издававшиеся римскими императорами, относились и к ней. Здесь тоже существовало сословие адвокатов в том виде, как было изложено в предыдущей главе. Судя по нескольким сохранившимся известиям, можно заключить, что в этот период времени галльская адвокатура достигла высокой степени процветания. Св. Иероним (IV в.) говорит о "плодовитости и блеске галльского красноречия", Авзоний (IV в.) превозносит "красноречие галльского языка", а Сидоний Апполинарий (V в.) упоминает о знаменитом ораторе Флавие Ницетие, которому, по его выражению, рукоплескало все собрание лучших адвокатов Галлии.
В V веке Галлия была завоевана франками. Вначале ее юридические учреждения не подверглись никаким изменениям. Клотар I (590) подписал, чтобы во всех делах сохранились формы старого права, и чтобы процессы между римлянами (т. е. галлами) решились по римским законам. Адвокатура тоже продолжала существовать в прежнем виде. Бургундский закон подтвердил распоряжение Клотара и в то же время запретил адвокатам брат гонорар. В капитуляриях Карла Великого, как мы увидим при изложении истории германской адвокатуры, содержатся также постановления об адвокатах.
Но с распадением монархии Карла Великого и развитием феодализма отправление правосудия, а вместе с тем и адвокатура стали приходить в упадок. Главными формами процесса сделались судебные поединки и Божьи суды и притом, не только в уголовных, но и в гражданских делах. Любопытным образчиком этого может служить процесс изза одного пожертвования между Парижской церковью и аббатством С. Дени (в 773). Каждая сторона избрала себе человека, который должен был поднять руку и держать ее до изнеможения. Первым ослабел и опустил руку представитель церкви, и потому дело было решено в пользу аббатства. Еще курьезнее случай, происшедший в 1018 г. Один монастырский настоятель, отказываясь причислить святого Марциала к числу апостолов, предложил всякому, кто будет ему противоречить, решить дело поединком. С этого времени", говорит Годри: "наши древние летописи наполнены испытаниями и поединками".
Дело дошло даже до того, что в 1168 г. Людовик VII в одном указе, относящемся к городе Орлеану, должен был запретить дуэль для дел ниже 5 су (около 70 франков). Само собой понятно, что при таком способе решения дел адвокатура не могла развиваться. Задача ее в подобных процессах заключалась только в обсуждении вопроса, следует ли допустить Божий суд в данном случае. Обыкновенно адвокат, изложив требования своего клиента, подтверждал их юридическими доводами и в конце речи просил суд назначить судебный поединок, если противник не признает себя неправым. При этом он от имени своего клиента делал вызов противнику, бросая к его ногам перчатку. Адвокат противника, в свою очередь, защищал интересы своей стороны и доказывал, что судебный поединок излишен, но что в случае надобности его доверитель готов решить дело оружием лично или посредством наемного бойца. Если его клиент не признавал себя неправым и соглашался на поединок, то суд назначал место и время для него. Приготовления к поединку, заключавшиеся в принесении присяги и совершении религиозной церемонии, происходили в присутствии адвокатов. Но когда герольд подавал сигнал к битве, обязанности адвокатов прекращались, и тяжущиеся предоставлялись самим себе.
Дальнейшее развитие феодализма, результатом которого было образование во Франции целого рода самостоятельных вассальных владений, закрепощение низшего класса и господство частных войн вместе с кулачным правом, привело к окончательному падению законного порядка и правосудия. Адвокатура совершенно заглохла. Только в духовных судах, где не допускались поединки, было больше простора для деятельности адвокатов. Каноническое право заимствовало целый ряд постановлений об адвокатуре из римского права. Оно требовало от адвокатов трехлетнего изучения канонического и гражданского права, практической подготовки и ежегодного принесения присяги. Отрицательные условия для занятия профессией были почти те же, что и в римском праве. К практике при духовных судах допускались как духовные, так и светские лица. Но в виду того, что между светскими было немного сведущих в праве, большинство адвокатов принадлежало к духовенству. Мало-помалу в их руки перешли не только церковные, но и гражданские, феодальные и уголовные дела, так что афоризм "никто не может быть адвокатом кроме духовного" (nemo causidicus, nisi clericus) имел в это время полную силу на практике. Первый толчок к новому порядку вещей был дан, с одной стороны, открытием Дигест Юстиниана в Амальфи (1135 г.), а с другой стороны, постановлениями вселенских соборов Латеранского (1179 г.) и Турского (1180), запретивших духовным адвокатам выступать в светских судах. Светские юристы усердно предались изучению римского права; влияние канонического права уменьшилось; вместе с тем возросло значение гражданских судов, и стала все больше и больше развиваться светская адвокатура.
С конца XIII в. адвокатура начинает подвергаться законодательской регламентации. В 1270 г. появились знаменитые "Учреждения Людовика Святого", положившие первые основы французского судоустройства и судопроизводства. Ограничив применение судебных поединков и тем самым предоставив больше простора для деятельности адвокатов, Людовик поместил в свои своды несколько постановлений, касающихся отправления этой профессии и почти буквально повторяющих римское право. Прежде всего, Людовик предписывает им "не защищать на суде незаконных дел" (causes deloyales). Далее, он требует, чтобы они были "официальными защитниками бедных, вдов и сирот", и чтобы в прениях с противниками они "говорили вежливо и без грубости". Наконец, ссылаясь на постановление Юстинианова кодекса, он запрещает "заключать какие бы то ни было сделки относительно гонорара с клиентами во время производства дела". Сын Людовика Филипп Смелый развил и дополнил эти постановления. Указом 1274 года он определил: 1) что адвокаты при поступлении в сословие должны приносить присягу по формуле, весьма близкой к формуле римского права но дополненной пунктом о гонораре; 2) что эту присягу они должны повторять ежегодно, и 3) что размер гонорара должен определяться, сообразно с родом дела и способностью адвоката, но ни в каком случае не может быть больше 30 турских ливров.
Первые зачатки сословной организации адвокатуры видны уже в XIV веке. Когда высший суд королевства - парламент, бывший вначале разъездным, сделался оседлым (1302 г.), адвокаты, которые практиковали при нем и сопровождали его в путешествиях по государству, образовали свободную ассоциацию, получившую название сословия по образцу римской адвокатуры императорского периода (ordo, ordre), и в противоположность многочисленным цехам и промышленным корпорациям того времени. Сословная организация не была сразу определена законом; она возникла независимо от законодательной власти путем практики и обычая, и только впоследствии подверглась правительственной регламентации. Адвокаты самопроизвольно образовали ассоциацию и присвоили ей название "сословия"; парижский парламент в своих актах охотно признавал ее, а законодательство, не касаясь внутренних отношений и дисциплины сословия, ограничивалось определением внешней ее организации. Несмотря на столь ограниченную сферу деятельности, законодательная власть обнаружила чрезвычайную плодовитость. В течение XIV, XV и XVI столетий было издано около 50 указов, относящихся к адвокатуре. Рассматривать в хронологическом порядке эти отрывочные, друг друга дополняющие, изменяющие и отменяющие постановления было бы чрезвычайно утомительно и, сверх того, нерационально, так как читатель не мог бы составить себе ясного представления о средневековом французском адвокате по одному сухому перечню правительственных узаконений. В виду этого, мы предпочитаем обозреть весь законодательный и литературный материал в систематическом порядке и представить читателю сжатую картину того состояния, в каком находилась адвокатура во второй половине средних веков. Нам предстоит дать ответ на следующие вопросы: о допущении к адвокатуре, о сословных учреждениях, дисциплинарной власти, гонораре, профессиональной деятельности и общественном положении адвокатов. Но прежде чем перейти к этому изложению, необходимо заметить, что мы будем говорить, как это обыкновенно делается, преимущественно об адвокатуре парижского парламента, так как она имела первенствующее значение и служила моделью организации провинциальной адвокатуры.
Парижский парламент состоял из главной палаты, в которой разбирал наиболее важные дела (Grand-Chambre), и нескольких других для мелких дел (chambres des requetes). Кроме того, в Париже был еще низший суд (Chatelet), при котором состояли особые адвокаты.
Допущение к адвокатуре. Древнейшие указы требуют только одного условия для допущения к адвокатуре,именно принесения присяги, которая затем должна была быть повторяема ежегодно. Формула ее вначале мало чем отличалась от римской присяги. Адвокаты давали клятву в том, что они будут добросовестно и усердно исполнять свои обязанности, ведя только правые дела и отказываясь от защиты или подачи совета, как только убедятся в несправедливости или нечестности принятого дела ). "Ord. 1274, art. 1." Впоследствии формула присяги была расширена. Помимо указанных пунктов, в нее были внесены еще несколько других, именно адвокаты обязывались "уведомлять суд, если заметят в деле что-нибудь касающееся короля; не употреблять дерзостей в судебных бумагах; не предлагать и не защищать обычаев, которых они не считают истинными; вести дела по возможности быстро; не прибегать злонамеренно к проволочкам и уверткам; не брать гонорара свыше 30 ливров; определять его сообразно с родом дела и положением тяжущихся; не заключать договоров о части спорной вещи (pactum de quota litis)".
В XIV веке было установлено второе условие для принятия в числе адвокатов: внесение в список. Хотя указ, впервые упоминающий о списке, относится к адвокатам, состоявшим не при парижском парламенте, а при низшем суде "Chatelet", но, как справедливо замечает Молло, трудно допустить, чтобы ведение списка не практиковалось в то время в высшем суде. Указ 1345 г. официально предписал вести список парламентских адвокатов, внося в него достойных и способных и не допуская неопытных. Было бы ошибочно думать", говорит Делашеналь, изучавший парламентские архивы: "что адвокаты должны были подвергаться формальному экзамену... Мы не находим в регистрах парламента никакого упоминания о подобном экзамене. На практике прибегали к более простому и быстрому способу: наводили справки только относительно религии и нравственности адвоката; что же касается его способности, то она удостоверялась его дипломом лиценциата прав". Таким образом, требование высшего юридического образования установилось на практике само собой. Законодательство формально подтвердило его не ранее конца XV века. Но многие факты не оставляют сомнения в том, что оно существовало несравненно раньше. В самом деле, ректор и доктора университета в Анжэ подали в парижский парламент заявление, что многие лица, не имеющие диплома лиценциата прав, принимаются в адвокатуру, несмотря на то, что "бесчисленным множеством указов было определено и издавна ненарушимо соблюдалось во всех судах королевства, чтобы никто не допускался к адвокатуре без такого диплома". Кроме того, Делашеналь удостоверяет, что все адвокаты, о принятии которых в сословие сохранились сведения в парламентских архивах, были лиценциатами прав.
Представив свой диплом, кандидат при отсутствии всяких препятствующих причин допускался к присяге. Обыкновенно оно приносилась в день открытия парламентских заседаний, когда практикующие адвокаты возобновили свою присягу. "Каждый год", говорит Делашеналь: "12 ноября, на следующий день после праздника св. Мартина, парламент собирался под председательством канцлера или же первого президента в большой зале дворца, чтобы выслушать мессу св. Духа. Она пелась торжественно между шестью и семью часами утра духовенством одного из четырех нищенских орденов в присутствии многочисленной публики. По окончании мессы, председатель и члены суда удалялись в большую камеру (grand'-chambre). Сначала при закрытых дверях читались указы, касавшиеся членов и приставов парламента. Затем, двери отворялись, и прочитывались указы, относящиеся к адвокатам, поверенным и сторонам. Далее, следовали просьбы новых адвокатов о допущении к профессии; они также читались громко. Наконец, адвокаты и поверенные приносили обычную присягу". К этому описанию следует еще прибавить, что молодые кандидаты вводились подобно тому, как в республиканском Риме, старыми адвокатами. Имена практикующих адвокатов заносились в список (role, а впоследствии tablean) в порядке их допущения к профессии. Древнейший, сохранившийся до настоящего времени список относится к 1340 г. и заключает в себе всего 51 фамилию. Первый адвокат списка назывался деканом (deyen). Он председательствовал на общих собраниях адвокатов и пользовался некоторыми привилегиями.
Итак, диплом лиценциата прав, присяга и внесение в список,- вот три условия, которые требовались для допущения к адвокатуре. Что касается практической подготовки, то она, по-видимому, не была обязательна. По крайней мере, указ 1345 г., хотя и предписывает молодым адвокатам (novi, audientes) не начинать практики сразу, а сначала "в течение достаточного времени" слушать речи старших адвокатов и изучать формы процесса, но не упоминает о том, что эта подготовка должна происходить до внесения адвоката в список. Напротив, из его постановлений видно, что под "новыми адвокатами" он разумеет недавно внесенных в список. Во всяком случае, как замечает Делашеналь: "нельзя сказать с достоверностью, чтобы подготовка предшествовала внесению в список".
Каждый вносимый в список адвокат должен был уплатить два экю, которые шли на устройство "обычных мест". Хотя вселенские соборы запретили духовным лицам быть адвокатами в светских судах, но это запрещение не соблюдалось на практике. В числе адвокатов было много лиц духовного звания не только во все продолжение средних веков, но даже и в новое время, вплоть до революции. "И действительно", замечает Годри: "если звание священника не служило препятствием к исполнению обязанностей магистратуры, если для некоторых членов парламента оно было условием для их допущения туда, то как оно могло быть препятствием к занятию адвокатурой?"
Но монахи, как лица, отрекшиеся от мира и обязанные беспрекословным повиновением духовному начальству, никогда не принимались в адвокатуру.
Сословные учреждения. Хотя адвокаты постоянно присваивали себе название сословия, но внутренняя организация их имела в средние века совсем не тот вид, как в новое время. Прежде всего, они не только не были отделены от института поверенных но, наоборот, составляли вместе с ним одну ассоциацию. Это произошло следующим образом. В помещении парламента с давних пор существовала капелла св. Николая, который во Франции считался патроном юристов подобно тому, как у нас он признается покровителем моряков. Для поддержки его культа образовалось в XIV веке религиозное "братство св. Николая" (la confrerie de St. Nicolas), членами которого были адвокаты и поверенные. Благодаря такой ассоциации, между адвокатами и поверенными установилось малопомалу тесное общение, результатом которого было возникновение наряду с братством "общины адвокатов и поверенных" (la communaute des avocats et procureurs). В сущности, по словам Делашеналя, братство и община представляли собой одно и то же, так как каждая из этих ассоциаций обнимала собой всю совокупность адвокатов и поверенных. Они различались только по своим целям: одна преследовала исключительно религиозную цель, другая - практическую. Во главе общины стояли депутаты, избранные ее членами (procureurs de la communaute). Они управляли имуществом общины, являлись представителями ее в сношениях с правительственными учреждениями и защищали права и привилегии ее членов. Им было предоставлено право наблюдать за использованием указов, относящихся к судопроизводству, и иметь надзор за деятельностью адвокатов и поверенных. Таким образом, депутаты общины представляли собой зародыш органа сословного самоуправления. Других подобных органов в средние века еще не существовало.
Дисциплинарная власть принадлежала всецело парламенту. Адвокаты, как было не раз подтверждаемо указами, входили в состав "парламентского корпуса" (le corps du Parlement) и занимали в нем место, следующее за судьями и прокурорами. Парламент имел право издавать всякого рода распоряжения, касающиеся своего внутреннего устройства, а, следовательно, мог регламентировать и деятельность адвокатуры. Сами адвокаты не хотели признавать над собой никакой другой власти и подчинялись только распоряжениям парламента. В парламентских архивах сохранилось много случаев дисциплинарного производства над адвокатами. Из них видно, что парламент применял к провинившимся в нарушении его постановлений следующие наказания: денежный штраф, удаление из заседания, запрещение практики и арест. Проступки адвокатов заключались в несоблюдении установленных законом и обычаем правил и нарушении парламентских распоряжений. Так например, адвокатская присяга, содержание которой было изложено раньше, налагала на адвокатов обязанность не вести неправых или несправедливых дел. Некоторые факты свидетельствуют, что в средние века, не все адвокаты строго исполняли это постановление. Между ними находились такие, которые были неособенно разборчивы в выборе дел. Адвокат XIV века Гилльом-дю-Брюейль (Guillaume-du-Brueil) прямо рекомендовал своим коллегам предпочитать богатых клиентов бедным. Сам он пользовался плохой репутацией и не раз подвергался дисциплинарному преследованию. Парламент, как видно из его архивов, требовал от адвокатов аккуратного исполнения своих обязанностей и наказывал их за опаздывание на заседания и за отлучку без спроса из города. Наказаниями в этих случаях были штрафы не свыше 10 парижских ливров.
Обвинительные приговоры по дисциплинарным делам были в общем редки. "Регистры парламента", говорит Делашеналь, упоминают об очень небольшом числе их, и ничто не заставляет предполагать, чтобы там были сделаны пропуски.
Гонорар. Первые указы, касающиеся вопроса об адвокатском гонораре, идут по пути, намеченному юстиниановым законодательством. Они ограничиваются установлением максимума вознаграждения, которое мог требовать и получать адвокат. Вначале предельная сумма гонорара за одно дело равнялась 30 турским ливрам (3,600 современных франков). В XIV в. турские ливры были заменены парижскими (3,500 современных франков). Но на практике эта такса не принималась во внимание, как видно из некоторых документов в парламентских архивах. Определение и взыскание гонорара производилось согласно с постановлениями римского права. Адвокат мог обусловливать себе вознаграждение после процесса. Но если он не заключил такого условия, или если клиент требовал уменьшения гонорара, то размер его определялся парламентом. Нередко адвокаты прямо обращались к парламенту с просьбой определить их гонорар. В других случаях они сами назначали размер его, и парламент ограничивался проверкой, причем часто уменьшал требования адвокатов. В случае проигрыша процесса и уклонения клиента от платежа, адвокаты прибегали к суду. иск о гонораре в то время считался, согласно с юстиниановым правом, дозволенным и нисколько не предосудительным. Сохранилось сведение, что два адвоката XV века (Pierre de Mauereux и Gacques la Vache) описали и продали с публичного торга дом своих клиентов, которые не уплатили гонорара.
В случае выигрыша процесса вознаграждение адвоката взыскивалось с противной стороны в качестве части судебных издержек. Обыкновенно эти издержки сильно преувеличивалось, так что парламент должен был назначать одного из седей специально для проверки и уменьшения счетов, представляемых тяжущимися (juge taxateur). В счетах должно было быть обозначаемо имя адвоката, те действия и услуги, за которые ему причитывается вознаграждение, и размер этого вознаграждения. В случае неозначения какого-либо из этих обстоятельств, просьба о возмещении судебных издержек отвергалась.
Проверяя или определяя размер гонорара, парламент руководствовался тоже постановлениями римского права. Согласно с Дигестами, он принимал во внимание 1) род дела (modus litis), 2) талант адвоката (facundia advocati) и 3) судебные обычаи. Хотя сохранилось много сведений о суммах, которые получали адвокаты, тем не менее невозможно определить средней величины гонорара ввиду того, что он уплачивался не целиком, а порознь за отдельные фазисы процесса. Под "делом" (la cause) в средник века не разумелась вся тяжба от начала до конца. При тогдашнем судопроизводстве многие тяжбы продолжались по целым годам и десяткам лет. "Потому", говорит Делашеналь: "название дела" давалось каждому фазису производства, заканчивавшемуся решением, хотя бы и предварительным"
Как бы там ни было, во всяком случае профессия оплачивалась хорошо, и многие адвокаты составляли себе огромные состояния. Гилльом-дю-Брюейль, например, несколько раз был миллионером и оставил после себя состояние в 15-20 миллионом франков, а Реньо д'Аси ежегодно зарабатывал около 200 тыс. франков.
Взамен гонорара некоторые адвокаты получили от своих постоянных клиентов годовые пенсии. Точно также им дозволялось принимать подарки и легаты. Но по примеру римского права было запрещено заключать условия относительно части спорного имущества и приобретать спорные права.
Профессиональная деятельность. Обязанности адвокатов выражались в подаче юридических советов (consulter), устной защите дел на суде(plaider) и составления некоторых судебных бумаг (ecrire). Подобно тому, как и в республиканском Риме, французские юристыпрактики разделялись на две группы. Одни занимались преимущественно или даже исключительно подачей советов, другие же помимо этого вели дела в судах. Первые назывались, как и в Риме, юрисконсультами (jurisconsulti, avocats consultants),- вторые адвокатами (avocats plaidants). Юрисконсульты не только подавали устные и письменные советы, но и нередко сочиняли и печатали целые юридические статьи (мемуары) по просьбе тяжущихся. Помимо того, они занимались научным толкованием права. Их деятельность имела чрезвычайно важное значение для развития французской юриспруденции. "Благодаря их терпеливым трудам", говорит Рандю: "были подготовлены и созрели положения новейшего права. Им мы обязаны теми прочными принципами, которые некогда оспаривались, и на которых основывается все наше законодательство". История юридической консультации не входит в нашу задачу. Мы должны только замечать, что юрисконсульты процветали во Франции отдельно от адвокатуры до XVII века включительно, и что только в XIX веке они окончательно слились с адвокатами.
Устная защита составляла монополию адвокатов. Кроме них, никто не имел права говорить на суде по чужому делу. В XIV и XV вв. это правило было еще более расширено. Парламент перестал допускать даже самих тяжущихся к устной защите, требуя, чтобы они избирали себе адвоката. Один адвокат XIV в, прямо говорит, что личная защита своего дела не допускалась и не допускается во Франции. Только процессы между духовными лицами или между членами суда происходили без участия адвокатов. Это объясняется тем, что подобные дела разбирались при закрытых дверях, и что обыкновенно для разрешения их достаточно выслушать тяжущихся, так как никаких особых затруднений при разрешении их не встречалось. Вести дела в парламенте могли и адвокаты, не состоявшие при нем, но каждый раз с особого его разрешения.
Многие тяжущиеся, в особенности юридические лица (города, церкви, монастыри), имели постоянных адвокатов, которым уплачивали годовое жалованье. Но большинство, конечно, должно было приглашать себе адвоката на каждое данное дело. Если тяжущийся почему-либо не мог или не хочет сделать этого, то он просил суд о назначении себе защитника. Надо заметить, что в средние века назначение на защиту имело совсем не то значение, какое оно получило в наше время. Просить о назначении могли не только бедные лица, но и все, которые хотели обеспечить себе помощь какого-нибудь выдающегося адвоката. Так например, такие защитники были назначены парламентом епископу парижскому и графу Фландрскому (1366 г.), графине Фландрской (1368), герцогам Анжуйскому и Орлеанскому (1370, 1375) и т. п. Назначение на защиту основывалось на известном правиле преторского эдикта (si non habebunt advocatum, ego dabo), перешедшим в феодальное право, и имело троякое значение. Во-первых, оно служило для установления равенства между тяжущимися. Нередко могло случиться, что даже богатых и знатный тяжущийся не мог найти себе адвоката вследствие того, что противник его был еще влиятельнее или успел раньше пригласить наилучших адвокатов. В таком случае парламент, назначая просителю одного или нескольких хороших адвокатов, предотвращал невыгодные последствия процессуального неравенства. Вовторых, парламент таким образом выводил из затруднительного положения тех адвокатов, которые состояли постоянным патронами обеих тяжущихся сторон. В случае подобной коллизии интересов парламент определял, которого из своих клиентов адвокат должен защищать в данном случае. В-третьих, официальное назначение избавляло адвоката от опасности повергнуться впоследствии преследованию со стороны влиятельного противника. В подтверждение этого можно привести любопытный случай, происшедший в начале XVI века. Адвокат Дизом должен был вести дело против медицинского факультета. Врачи, узнав об этом, пригрозили, что отомстят ему, если он когда-либо прибегнет к медицинской помощи. Испуганный угрозой Дизом попросил у парламента официального назначения и, когда оно было объявлено, спокойно принял дело, как-то подчиняясь парламентскому решению.
В уголовном процессе адвокаты могли выступать в качестве защитников при устном разбирательстве по всему делу. Защита на предварительном следствии не допускалась. Заседания были публичными. В гражданском процессе адвокаты не были представителями сторон. Они оставляли только обязанности правозаступничества. Представительство принадлежало поверенным, которые носили звание прокуроров (procurator, procureurs). Стороны должны были или являться лично или присылать вместо себя поверенных. Адвокатам предписывалось приходить в суд рано, так как заседания начинались с рассветом. За неявку к разбору дела без уважительной причины полагался штраф в размере десяти парижских ливров. В парламенте адвокаты должны были быть в профессиональном костюме. Начиная говорить речь, они вставали и надевали свои шляпы. Это считалось символическим выражением свободы защиты. Время прений не было ограничено, но указы предписывали адвокатам говорить кратко и не более двух раз. Адвокаты пользовались на суде свободой речи. По общему правилу, они могли говорить все, что относилось к делу, но при этом не должны были употреблять резких и обидных выражений по отношению к противникам и не смели критиковать парламентских распоряжений. Судьям предписывалось не прерывать речей, а выслушивать их терпеливо. На практике однако эта свобода речи нередко ограничивалась посторонними соображениями. Прежде всего, влиятельные противники не только словесными угрозами, но и фактическим их осуществлением заставляли адвокатов быть крайне осторожными. Мы только что упомянули об угрозах врачей по поводу процесса с медицинским факультетом. В XIV веке один военный грозил на суде адвокату противной стороны в случае проигрыша дела отрезать языки вырвать по одиночке все зубы. Подобные угрозы не всегда оставались пустыми словами. Известно не мало случаев физического насилия над адвокатами, начиная от оскорблений действиями и кончая изувечением.
Далее, адвокаты, находившиеся в вассальной зависимости, не могли вести дела против своих сюзеренов. Если таим созереном являлся сам король, то адвокат не имел права выступать против генерал-прокурора, считался представителем короля. С конца XIV века строгость феодального права ослабевает, и парламент стремится проводить принцип свободы защиты. "Адвокат", говорит один писатель XVI в. (Papon): "владеющий леном, может выступать на суде и подавать советы против своего непосредственного сюзерена. Исключение составляют два случая: один, когда дело идет о лене феодального владельца. так установлено в 1384 г. парламентским распоряжением".
Несмотря однако на все эти неблагоприятные для свободы защиты условия, адвокаты нередко обнаруживали такую отвагу при исполнении своих профессиональных обязанностей, которая граничила с самопожертвованием. Известно, например, что адвокат Кузино (Cousinot) не побоялся выступить в защиту вдовы герцога Орлеанского, который был убит в 1407 году по приказанию могущественного герцога Бургундского. Вначале герцог Бургундский удалился было во Фландрию, но вскоре вернулся в Париж с многочисленным войском и потребовал у короля публичного оправдания в совершенном им преступлении. Король не посмел отказать и назначил особую комиссию для разбора этого дела. Интересы герцога защищал привезенный им с собой французский монах Jean Petit. Герцог, по-видимому, несмотря на все свое могущество, не надеялся найти адвоката, который согласился бы выступить в его защиту,- и этим, как замечает Годри, сделал честь адвокатскому сословию. Но несчастная вдова герцога Орлеанского (Valentine de Milan) легко нашла себе адвоката в лице Гильома Кузино (Cousinot). Речь францисканца, доказывавшего, что герцог Орлеанский был тиран, и что, поэтому, убийство его было вполне законно и справедливо, была, по словам Даниеля, несмотря на свою наглость и гнусность, выслушана с большим терпением, которым оратор был обязан единственно страху, внушаемому герцогом Бургундским. Но Кузино не устрашился могущества противника и произнес мужественную речь, требуя правосудия для герцогини Орлеанской. Хотя его голос не был услышан, и герцог Орлеанский добился оправдания, тем не менее "защита Кузино", говорит Годри: "была к тому удивительной храбрости. Соглашаясь сражаться с страшным Иоанном Бургундским, адвокат рисковал своей жизнью". Несмотря на это, он не побоялся выступить против того, кто наводил страх на судей и даже самого короля.
Через 13 лет Иоанн Бургундский, в свою очередь, был убит по приказанию дофина, и сын Иоанн - Филипп явился в парламент требовать возмездие за смерть отца. Защиту Филиппа вел адвокат Рулэн (Nicolas Roulin), которого сопровождали на суд двенадцать других адвокатов, согласно обычаю, установившемуся для важных процессов.
К обязанностям адвоката относилось также сочинение состязательных бумаг. Хотя в этом отношении трудно провести точную границу между их деятельностью и деятельностью поверенных, тем не менее, по общему правилу, адвокатам принадлежало исключительное право составлять главные судебные бумаги, как-то исковые прошения, ответы, возражения, опровержения, апелляционные жалобы и т. п.. Они должны были быть кратки и ясны. При адвокатах состояли секретари (клерки), помогавшие им сочинять бумаги. Обыкновенно они были простыми писцами, но иногда обязанности клерков принимали на себя молодые адвокаты, с целью практически ознакомиться с делопроизводством. Сочинение бумаг оплачивалось по таксе, но размеры ее неизвестны.
Общественное положение. Как уже было замечено, адвокаты составляли часть "парламентского корпуса" и занимали следующее за судьями место. На всех общественных торжествах, в которых участвовал парламент, они стояли позади судей и перед поверенными.
Парламент нередко приглашал их в свои заседания для замещения отсутствующих членов и давал им судебные поручения, назначая их в качестве третейских судей для решения дел суммарным порядком или предоставляя им производство следствия, исполнение завещания и т. п.. Первыми членами суда Chatelet были тоже адвокаты, назначенные для исполнения судейских обязанностей. Даже в конце XIV в. многие парламентские адвокаты были вместе с тем членами этого суда.
Подобно членам парламента, адвокаты пользовались высоким общественным уважением. Французские короли XIII и XIV вв. чрезвычайно благосклонно относились к адвокатскому сословию и щедро осыпали милостями его членов. Это объясняется тем, что адвокаты оказали им много услуг в борьбе с папской властью. Как известно, в то время папы старались совершенно захватить в свои руки светскую власть. Они не переставали издавать буллы, в которых, заявляя о своих притязаниях, вторгались в сферу деятельности правительства. Короли, принужденные отстаивать свои права, нашли полезных союзников - в лице ученых юристов и адвокатов, которые, будучи хорошо знакомы с римским и каноническим правом, опровергали несправедливые притязания духовенства. Какого ожесточения достигла эта борьба, и как мужественно действовали адвокаты, можно видеть из одного любопытного факта. папа Бонифаций VIII прислал Филиппу Красивому буллу следующего содержания:
"Бонифаций, епископ, служитель Бога, Филиппу, королю французскому.
Страшись Бога и исполняй его приказания. Мы хотим, чтобы Ты знал, что Ты подчинен им, как в духовных делах, так и в светских; что право раздачи бенефиций и вакантных мест ни в коем случае не принадлежит тебе; что если Ты охраняешь церкви во время вакансий, то только для того, чтобы сберечь доходя для тех, которые будут избраны. Если ты роздал какие-нибудь бенефиции, то мы объявляем их ничтожными юридически и фактически; мы отменяем все, что сделано в этом роде, и те, которые будут другого мнения, объявляются еретиками".
Рассерженный столь смелым и бесцеремонным вторжением Бонифация в свои дела, Филипп приказал канцлеру написать достойный ответ на папскую буллу. Составление его было поручено канцлером молодому, но уже известному своими способностями адвокату Пьеру Кюньеру (Pierre de Cugnieres). Вот что гласило составленное им письмо:
"Филипп, милостью Божьей король французский, мнимому папе небольшой или даже никакой привет.
Да знает Твоя величайшая глупость, что мы никому не подчинены в светских делах; что раздача бенефиций и вакантных мест принадлежит нам, по праву нашей короны, и доходы во время вакансий принадлежат нам; что назначения на духовные места, которые сделаны нами и которые еще будут сделаны, имеют силу и для настоящего и для будущего времени; что мы будем поддерживать всею нашей властью тех, которых мы назначили, и будем назначать. Тех, которые будут другого мнения, мы объявляем глупцами и безумными".
В то же время другие юристы в многочисленных сочинениях занялись критическим разбором папской буллы. Один из них Пьер-дю-Буа, королевский адвокат, следующим образом закончил свою "консультацию" по поводу ее: "на основании этой буллы папа должен быть признан еретиком, если он он покается публично и не даст таким образом удовлетворения королю".
Немалую услугу оказали юристы также Филиппу Длинному, при вступлении его на престол в 1316 г. Дело в том, что до Филиппа царствовал его старший брат, оставивший после себя дочь. Когда Филипп, следуя древнему обычаю, объявил себя законным наследником, против этого подняли протест несколько принцев, утверждая, что устранение женщины от престола неправильно и ни на чем не основано. Поставленный в затруднение претендент обратился за помощью к парламенту и юристам, которые не замедлили отыскать странный салический закон и истолковать одно постановление его в нужном для короля смысле. Саллийский закон и интерпретация юристов еще раз сослужили такую же службу Филиппу Валуа в его споре о престоле с английским королем Эдуардом III.
В благодарность за все услуги, французские короли осыпали юристов и адвокатов милостями. Начиная с Филиппа Красивого, адвокаты стали носить название "рыцарей законов", рыцарей правосудия" и т. п. Конечно, из подобных названий, которые давались адвокатам, нельзя заключать, чтобы адвокаты были приравнены к феодальному дворянству, как это, по-видимому, думают некоторые писатели. "В таких почетных титулах", говорит Годри: "можно видеть только свидетельство общественного уважения и доверия к адвокатам". Хотя некоторые и даже многие адвокаты были возводимы королями в дворянское звание, но это вызывалось их личными заслугами, а не тем, что они принадлежали к сословию адвокатов. Напротив, в одном указе XVI в. прямо сказано: "адвокатская профессия не лишает занимающегося ею дворянского звания". Из этого видно, что адвокаты не только не были по праву дворянами, но что, наоборот, в большинстве случаев они не принадлежали к дворянству.
Подобно тому, как и в республиканском Риме, адвокатура служила для честолюбивых людей путем к достижению высших должностей в государстве. Канцлеры, президенты, члены парламента и других судов, прокуратуры назначались королями преимущественно из числа адвокатов. В одном указе Генриха III прямо предписано, что адвокаты могут быть назначаемы председателями высших судебных мест. До XV в. назначение на судебные должности зависело от одного короля. Но затем канцлеру и парламенту было предоставлено право избирать, по своему усмотрению, достойных кандидатов.
Право на занятие судебных должностей было лучшей привилегией французских адвокатов в средние века, а перспектива достигнуть высших мест в магистратуре - самым побудительным стимулом к ревностному исполнению профессиональных обязанностей. Кроме этой привилегии, адвокаты в течение долгого времени пользовались еще другой, хотя не столь важной, но все-таки дорогой для них и усердно ими оберегавшейся. Она заключалась в особой подсудности (droit de committimus): личные дела адвоката были подведомственны только палатам парламента. Эти привилегии основывались на том, что адвокаты считались членами "парламентского корпуса" наравне с судьями. Несмотря на то, что несколько раз делались попытки лишить адвокатов привилегированной подсудности, она продолжала существовать вплоть до XVI века, а в несколько ограниченном виде еще и позже.
Французская средневековая адвокатура насчитывает в своей среде много выдающихся по таланту и достоинству членов. В XIII веке из ее рядов вышли две замечательные личности: Фуко (Gyy Foucault) и Кермартэн (Ives de Kermartin). Фуко, знаменитый адвокат эпохи Людовика Святого, перешел в духовенство, достиг сана епископа, затем архиепископа и, наконец, был избран папой под именем Климента IV. Кермартэн, бретонский адвокат того же времени, также сделался духовным и хотя не достиг такого сана, как Фуко, но зато за свою благотворительную деятельность и примерный образ жизни был после смерти причислен к лику святых. Во времена Людовика Святого жило еще несколько выдающихся деятелей на поприще адвокатуры, именно Бомануар, де-Фонтэн и Дюран. Бомануар (Reaumanoir) известен как автор капитального сочинения о тогдашнем обычном праве. Одна из глав этого труда посвящена вопросу об адвокатуре. В ней излагаются некоторые весьма интересные черты тогдашней организации адвокатуры. Желая доказать, что размер гонорара должен быть определяем сообразно с достоинством адвоката, Бомануар говорит: "неразумно давать одинаковую сумму адвокату, имеющему только одну лошадь, и адвокату, имеющему две, три или больше". Из этих слов видно, что адвокаты имели обыкновение являться в суды в собственных выездах, более или менее богатых и пышных. Бомануар, далее, проводит мысль, что адвокат, который отказался от дела во время производства, убедясь в неправоте своего клиента, имеет право получить следуемый за весь процесс гонорар, но должен присягнуть, что отказываться от дела только вследствие его неправоты. К числу лиц, которые по закону не могли заниматься адвокатурой, Бомануар присоединяет уличенных в лжесвидетельстве, отлученных от церкви и духовных. Кроме того, судья может не допускать к ведению дел у себя тех адвокатов, которые "имеют привычку оскорблять судей и тяжущихся", или которых он считает неспособными.
Пьер де-Фонтэн (Pierre de Fontaines) написал сочинение "Совет другу", где, между прочим, коснулся и адвокатуры. Он повторяет постановления римского права и ополчается против продажности адвокатов. "Если бы", говорит он: "не было стольких защитников плохих тяжб, не было бы стольких зачинщиков их; не было бы так много воров, если бы не существовало укрывателей".
Дюран (Guillaume Durand) известен, как автор "Зерцала", энциклопедического сочинения по юриспруденции. Это был чрезвычайно талантливый человек, вместе и поэт, и теолог, и юрист. Как высоко стоял он во мнении своих современников, видно из того, что они называли его не "юрисконсультом", а "юрисконсультиссимом". В своем "Зерцале" он отвел несколько глав и адвокатуре, в которых наряду с соображениями, заимствованными из римского права, а также из других источников (напр. Квинтилиана) он излагает и некоторые свои мысли. Так, рассуждая о тех случаях, когда адвокат должен отказываться от ведения дела, он устанавливает принцип: "не все то честно, что дозволено" (non omne, quod licet, honestum est). Если адвокат вел дело в первой инстанции, то, по словам Дюрана, честность предписывает ему не выступать во второй инстанции со стороны противника. В главе о гонораре он излагает постановления французского права и разбирает подробно случаи, когда адвокату приходится требовать гонорар судом.
В XIV в. французская адвокатура тоже выставила целый ряд выдающихся деятелей. К числу их относится прежде всего Кюньер, о котором мы уже упоминали раньше по поводу его ответа папе Бонифацию и Дю-Брюейль, написавший сочинение о "парламентском стиле", которое пользовалось большим авторитетом в то время. Из остальных адвокатов XIV и XV веков замечательны Ногарэ (Nogaret), известный в истории, как участник в борьбе Филиппа Красивого с папой Бонифацием VIII, Демарэ (Jean Desmarets), павший жертвой герцога бургундского, Жан Десфонтэн, который пользовался таким уважением, что в день его похорон парламент отменил заседание, чтобы адвокаты и судьи могли проводить его гроб; Бюси, Бертин (Berthine), Попинкур (Popincourt) и Вайи (Vailly), бывшие впоследствии президентами парламента; Корби (Corbie), братья Дорман (Dorman), Марль, Дюпра (Duprat), занимавшие место канцлера, Жувенел (Jouvenel), Аншье (Anchier), Лекок (Lecocq), Моруа (Mauroy), Буало (Boileau) и Коттэн (Cottin), перешедшие на высшие места прокуратуры, Конар (Conart) и Фонтебрак (Fontebrac), достигшие один сана епископа, а другой кардинала, Кузино, о котором мы говорили при описании процесса герцогини Орлеанской, Бутилье (Boutillier), автор любопытного юридического трактата, в котором сведены вместе постановления римского права, указы французских королей, обычаи, и др.
Из этих примеров, которые легко было бы умножить, ясно видно, какую важную роль играли адвокаты в государственной жизни средневековой Франции. Каждый выдающийся деятель на поприще этой профессии мог надеяться, что рано или поздно его способности и нравственные качества будут оценены, и что он займет подобающее место среди высших государственных чиновников.
Таково было состояние французской адвокатуры в средние века. Без всякого преувеличения его можно назвать блестящим. Несмотря на все неблагоприятные условия, на отсутствие политической свободы, на необеспеченность прав личности, на недостатки судопроизводства и, наконец, на слабое развитие сословных учреждений адвокатура, ревностно выполняя свое священное призвание, являлась деятельной и бесстрашной союзницей правосудия и занимала одно из первых мест в системе государственного управления.

В течение XVI, XVII и XVIII веков французская адвокатура начинает постепенно принимать совершенно иной вид, чем тот, какой имела в средние века. Между тем как до XVI века она была организована по римскому образцу, в новое время она выступает на самостоятельный путь и вырабатывает ту сословную организацию, которая существует по настоящее время. Мы опять-таки не станем излагать в хронологическом порядке узаконений, изданных в течение этого периода. Как уже было сказано, их насчитывают в XV и XVI в. около 50, а в XVII и XVIII еще больше. Подробное перечисление их было бы тем более бесполезно, что многие стороны организации адвокатуры вовсе не подвергались правительственной регламентации, а выработались путем обычая. В виду этого, мы снова предпочитаем обозреть состояние французской адвокатуры дореволюционного периода в систематическом порядке, разместив весь материал, заключающийся как в законах, так и в обычаях, по тем же рубрикам, что и раньше. Допущение к адвокатуре. В средние века от кандидата в адвокатуру требовались, как мы видели, три условия: высшее юридическое образование, присяга и внесение в список. Все эти условия были удержаны законодательством и в новое время. Но к ним было добавлено еще одно: практическая подготовка или стаж (stage). Вначале продолжительность ее определялась в два года, но затем она была увеличена до четырех лет. Лицо, приобретшее требуемую ученую степень, должно было принести присягу. Для этого один из старейших адвокатов, практикующий не менее 20 лет, представлял будущего адвоката парламенту, который в торжественном заседании приводил лиценциата к присяге. Имя его вносилось в регистры парламента, и ему выдавалась выпись из них, носившая название матрикулы. Затем он должен был пройти четырехлетний стаж, заключавшийся в посещении судебных заседаний, составлении различных бумаг для адвокатов и в участии в конференциях, т. е. собраниях адвокатов, на которых обсуждались разного рода юридические вопросы, а, равным образом, и в бесплатных консультациях бедным. Вместе с тем стажиер мог вести дела, но под наблюдением старших адвокатов. Если по истечении этого срока кандидат представлял удостоверение от шести адвокатов, назначенных председателем, что он выказал достаточное усердие в исполнении своих обязанностей, то его имя вносилось в общий список адвокатов (tableau).
Сословные учреждения. В средние века адвокаты представляли собой сословие (ordre), но это название было только почетным титулом и не имело почти никакого практического значения. В новое время положение дела изменяется. Из незначительного, едва заметного зародыша развивается пышный цвет сословной организации. Законодательство очень немногим участвовало в этом процессе развития. Сословные учреждения складывались постепенно путем обычая и практики независимо от законодательной власти и нередко вопреки ей. К сожалению, в настоящее время этот процесс можно проследить только в самых общих чертах вследствие скудности материалов. Лучшие историки французской адвокатуры Годри и Фурнель почти не касаются этого вопроса. Законодательные памятники тоже заключают в себе мало данных. Некоторый свет, быть может, пролили бы документы парламентских архивов, но после Делашеналя, который ограничился изучением их за время от 1300 до 1600 года, никто, сколько нам известно, не продолжал его труда. В виду этого, мы поневоле принуждены удовольствоваться кратким очерком, следуя в этом отношении, главным образом, за Бушэ д'Аржи.
Возникновение самостоятельных сословных учреждений было результатом распадения "общины адвокатов и поверенных" на ее составные части. В средние века, как мы видели, адвокаты образовывали вместе с поверенными одну ассоциацию, во главе которой стояли депутаты, являвшиеся ее представителями и управляющие ее экономическими делами. Кроме того, в неизвестное время, по всей вероятности, в XV в. община стала избирать себе старшину или председателя. Так как его обязанности состояли, между прочим, в том, чтобы во время процессий в честь св. Николая носить жезл с хоругвью этого святого, то он получил название жезлоносца (batonnier). Вначале все дела, касавшиеся адвокатов и поверенных, велись старшиной и депутатами общины. Но мало-помалу начался процесс дифференциации. Адвокаты стали отделяться от поверенных. Органы самоуправления общины разделились таким образом, что старшина перешел к адвокатам и стал председателем их сословия, сохранив прежнее название "жезлоносца", а депутаты общины сделались исключительно органом ассоциации поверенных. Хотя старшина избирался до конца XVIII в. общим собранием адвокатов и поверенных, и хотя до самой революции существовала община св. Николая, тем не менее адвокаты и поверенные уже составляли два отдельные класса с особой организацией и только по вопросам, касавшимся их общих интересов, сходились для совместного обсуждения. Еженедельно по понедельникам и четвергам депутаты общины собирались, производили расследование по жалобам на ее членов и налагали дисциплинарные наказания. Председатель адвокатов и сами адвокаты очень редко бывали на этих заседаниях, "так как", говорит Бушэ д'Аржи: "большая часть разбиравшихся там дел касалась только дисциплины поверенных. В отсутствие председателя адвокатов и других старших адвокатов председательствовал старший из поверенных". Органом самоуправления адвокатов был вначале один председатель. С течением времени к нему присоединился другой орган - комитет или совет. Это произошло следующим образом. Председатели, разрешая вопросы, касающиеся интересов и дисциплины сословия и, главным образом, составления списка, стали советоваться с бывшими до них председателями (anciens batonniers). В XVIII в. к этим председателям были присоединены выборные от адвокатских "скамей" (banes). Дело в том, что с давних пор в посещении парламента, именно так называемой Большой Зале (Grande-Salle) и смежных с нею галереях, находился ряд скамей с пюпитрами (buffets), где сидели адвокаты, подавая желающим советы и сочиняя судебные бумаги. Таких скамей было вначале 11, а в 1711 г. к ним присоединилась еще одна. Так как каждый адвокат имел определенное, постоянное место, то сообразно с числом скамей адвокаты разделялись на 11 или 12 постоянных групп. В 1661 г. председатель Монтолон впервые избрал по несколько человек от каждой скамьи и присоединил их к бывшим председателям, чтобы вместе с ними обсуждать дела сословия. Это нововведение было удержано и мало-помалу вошло в обычай. Вскоре каждая скамья стала избирать двух депутатов сроком на 2 года. Таким образом, эти депутаты вместе с бывшими председателями образовали постоянный комитет, который наравне с председателем ведал дела сословия. Но распределение адвокатов по скамьям было слишком неравномерно. В то время, как в 1780 г. пятая скамья состояла из 161 члена, в восьмой их было всего восемь, а в седьмой девять. В виду этого потребовалось новое распределение. Все адвокаты были разделены в 1781 г. на 10 приблизительно одинаковых групп или колонн (collones). Каждая колонна избирала двух депутатов на два года, но половина их ежегодно замещалась новыми. Так возник тот орган сословного самоуправления, который в настоящее время носит во Франции название "совета" (conseil de l'ordre). Как видно, законодательная власть вовсе не принимала участия в его развитии. Он был результатом единственного процесса отделения адвокатов от поверенных и объединения их между собою или, как сказал бы Спенсер, процесса дифференциации и интеграции института адвокатуры.
Говоря о сословной организации, следует обратить внимание на тот факт, что в среде адвокатов было в высшей степени развито чувство солидарности. Если их сословию грозила какая-либо опасность, они немедленно соединялись вместе и общими силами отстаивали свои права и интересы. Для примера можно указать несколько любопытных случаев. В 1579 г. Генрих III предписал адвокатам и поверенным отмечать собственноручно на составляемых ими для клиентов бумагах количество полученного гонорара. Адвокаты возмутились таким требованием. Они считали недостойным своей профессии подобный контроль со стороны посторонней власти над гонораром, добровольно уплачиваемым клиентами в благодарность за их труды, таланты и знания. Вследствие их протеста указ не был приведен в исполнение. Но в 1602 г. парламент возобновил его по следующему поводу. Герцог Люксембургский пожаловался Сюлли, что при ведении каких-то дел адвокат обошелся ему в 1500 экю (12195 фр.). Сюлли, найдя эту сумму чрезмерной, довел об этом до сведения генералпрокурора, который в свою очередь потребовал, чтобы парламент принял меры против жадности адвокатов. Парламент счел уместным распорядиться о возобновлении и применении указа 1579 г. Адвокаты снова начали протестовать. Они обратились сперва к генерал-прокурору с заявлением, что это распоряжение оскорбляет их достоинство, и что они предпочитают бросить свою профессию, чем подчиняться таким предписаниям. Затем они отправили депутацию в парламент, прося отмены указа. Но ни угрозы, ни доводы не привели ни к каким результатам. Тогда адвокаты собрали общее собрание и решили прекратить занятие своей профессией. Они отправились в количестве 307 человек, с председателем во главе, в канцелярию парламента, объявили о своем отречении от звания адвокатов и в знак этого сложили свои форменные шляпы. Один из них Арно (Isaac Arnaud), человек пылкого и неукротимого характера, тут же разорвал свою мантию и немедленно, бросив адвокатуру, поступил в военную службу.
Парламент очутился в затруднительном положении; отправление правосудия прекратилось; вокруг раздавался ропот; общественное мнение и прокуратура приняли сторону адвокатов. Парламент поспешил уведомить о происшедшем короля, находившегося в Пуатье. Король немедленно издал указ, который, подтверждая с виду парламентское постановление, чтобы не подрывать авторитета высшего судилища, предписывал в то же время адвокатам "взять назад свой отказ и продолжать свою деятельность, как и раньше". Малопомалу адвокаты возвратились к отправлению своих обязанностей, и ни об указе 1579 г., ни о распоряжении 1602 больше не было речи. Таким образом, благодаря единодушию и решительности, адвокатам удалось отстоять свою профессиональную привилегию.
Это знаменитое в летописях французской адвокатуры событие замечательно еще и тем, что оно послужило поводом к появлению одного из любопытных сочинений по ее истории. Во время добровольных вакаций, вызванных парламентским постановлением, несколько известнейших парижских адвокатов (Pasquier, Pithou, Loisel и др.) собирались в доме Паскье и беседовали о прошлом своего сословия. Эти беседы были потом записаны и изданы одним из участников их Луазелем под заглавием: "Паскье или диалог адвокатов парижского парламента". Диалог Луазеля, заключающий в себе массу биографических сведений о французских адвокатах с древнейших времен до XVII в., представляет собою, по выражению Лиувиля, катехизис, который каждый французский адвокат должен знать наизусть.
Адвокатам неоднократно приходилось в затруднительных случаях прибавлять к единственной возможной для них, с виду невинной, но в сущности репрессивной мере, к отказу от своей профессии, и каждый раз это средство оказывалось действительным. В XIII в. было несколько случаев подобного рода. В 1720 г. адвокат Жэн (Gin), читая во время прений законы, согласно обычаю, не снял своего профессионального головного убора. Председатель сделал ему замечание. Жэн сообщил об этом сословию. Было созвано общее собрание, которое решило, что поведение Жэна было согласно с издавна установленным обычаем, и что председатель неправ. В виду этого собрание решило приостановить исполнение своих обязанностей. Через несколько дней парламент признал, что "адвокаты имеют право читать законы, не снимая шляп". В том же году парламент, отказавшись утвердить одно финансовое распоряжение регента, был в целом составе переведен в Понтуаз, где и должен был заседать. Но никто из адвокатов не последовал за ним. Напрасно генерал-прокурор обращался к председателю сословия Бабелю с требованием отправиться в Понтуаз, адвокаты единодушно ответили, что ни им, ни Бабелю генерал-прокурор не вправе ничего приказывать, так как их профессия свободна. Благодаря их настойчивости, парламент был вскоре возвращен в Париж. В течение 1731 и 1732 гг. адвокаты трижды прекращали отправление своей профессии, вследствие притеснений со стороны правительства за то, что они печатно осуждали папскую буллу ("Unigenitus" 1713) и нападали на духовенство. Не только адвокаты парижского парламента выказывали единодушие и стойкость; их провинциальные коллеги отличались такими же качествами. Так например, в 1704 году адвокаты города Э (Aix), оскорбленные тамошним парламентом, перестали вести дела. Тогда канцлер Пончартрэн предписал парламенту прекратить эту распрю и возвратить адвокатов к исполнению их обязанностей, "оказав некоторые знаки благоволения сословию, которое само по себе заслуживает уважения". Когда приказание было исполнено и адвокаты вернулись к своим занятиям, председатель парламента все-таки выразил мнение, что дела шли не хуже и без адвокатов. "Поздравляю вас", ответил ему канцлер: "с благополучным исходом планов, которые вы имели относительно адвокатов, но моя радость, что они возобновили отправление своих обязанностей, вызвана гораздо более благом правосудия, чем какими-либо иными соображениями, так как, что бы вы ни говорили, я не могу разделить вашего мнения о бесполезности адвокатов, профессия которых всегда считалась необходимой для отправления правосудия и объявлялась таковой законами. Признаюсь вам, я удивляюсь, что вы можете думать и говорить иначе, в особенности занимая такое место, и что вы можете убеждать меня, будто в то время, когда они прекратили свою деятельность, правосудие не отправлялось в вашем суде с меньшим благоприличием и достоинством.
Дисциплинарная власть, находившаяся в средние века в руках парламента, перешла к органам сословия: председателю и комиссии депутатов. Каким образом совершился этот переход, неизвестно., Несомненно только, что он происходил постепенно. Но в XVIII в. он был уже вполне закончен. Дисциплинарное расследование наложение взысканий производилось комиссией. Наказания состояли в выговоре публичном или при закрытых дверях, запрещении практики на время и исключении из списка. На решение комиссии допускалась апелляция в общее собрание сословия. Если же комиссия постановляла приговор об исключении, а общее собрание утверждало его, то допускалась вторичная апелляция в парламент. Это был единственный случай, когда парламент вмешивался во внутреннюю дисциплину сословия.
На дисциплинарные проступки, ни налагаемые на них наказания не были определены законом. Все это выработалось путем одного обычая: само сословие, как замечает Молло, поняло, что его существование было бы непрочно и даже невозможно при безнаказанности злоупотреблений и присвоило себе право строго преследовать тех, кто, будучи принят в сословие, запятнал бы его достоинство нарушением установившихся традиций и правил.
Нарушение профессиональных обязанностей случалось в общем редко. По крайней мере, исторические памятники сохранили всего несколько фактов этого рода. Так, Луазель упоминает об адвокате Берте (Berthe), который был не раз присуждаем к штрафам и, будучи небольшого роста, получил название "маленького штрафника" (petit amendier). Таков же был, по словам Луазеля, некий Гранжэ (Granger), который в одном деле произнес настолько неудачную речь, что Луазель, защищавший его противника, ограничился повторением ее и тем навлек на Гранжэ штраф. Не довольствуясь дисциплинарными взысканиями, адвокаты прибегали к более серьезным мерам относительно провинившихся собратов: прерывали всякие сношения с ними и даже исключали их из списка. Так в XVIII в. сословие решило прекратить сношения с Лэнгэ (Linguet). Весьма любопытный случай произошел с канцлером Пойе, автором указа Villet-Cjtterets. Он был вначале адвокатом и, потеряв должность канцлера, снова хотел заняться адвокатурой. Но сословие отказалось внести его в список на том основании, что он своим поведением в звании канцлера запятнал достоинство адвокатуры. Фурнель рассказывает, что Маллэ (Mollet) был исключен из списка за напечатание, под видом юридического мемуара, пасквиля на одну даму, и что такой же участи подвергся Дасси (Dassy), который позволил себе на суде резкую критику одного правительственного распоряжения и за то попал под арест. Если прибавить сюда несколько аналогичных случаев, указываемых Годри и Делашеналем, и долгий процесс дерзкого и неукротимого Лэнгэ, который, несмотря на свою настойчивость, все-таки был исключен из списка, то это будут все известные нам проступки адвокатов дореволюционной Франции против профессиональной нравственности.
Гонорар. Вопрос о гонораре подвергся точно также коренной перемене. Прежде адвокаты придерживались взгляда юстинианова кодекса, теперь же они приняли воззрение республиканского Рима. Вознаграждение за защиту на суде или подачу совета перестало быть платой за личную услугу (salarium, salaire), а обратилось в почетный дар со стороны клиента (honorarium, honoraire), которого нельзя было ни обусловливать, ни требовать судом. Когда и как произошла эта перемена, нет возможности решить с достоверностью. Можно только сказать, что она была совершенно независима от законодательной деятельности. "Законы и юристы, древние указы и многие прежние распоряжения парламента", писал в 1573 году Бушэ д'Аржи: "дают адвокатам право иска об уплате гонорара, но сообразно с новейшими решениями парижского парламента и современной дисциплиной сословия, не дозволяется, чтобы адвокат предъявлял такой иск". В XVIII в. адвокаты, нарушавшие это правило, исключались из списка. "Те, которые осмелились бы", говорил один председатель сословия, в 1723 г.: "требовать гонорара, должны быть исключаемы из списка". "Гонорар", замечает Камюс (Camus): "есть подарок, которым клиент выражает благодарность за труд, употребляемый на изучение его дела; неуплата его не представляется необычным явлением, так как встречаются подчас неблагодарные клиенты; но ни в каком случае нельзя требовать уплаты судом. Подобное требование было бы несовместимо с адвокатской профессией, и в тот момент, когда оно было бы сделано, адвокат должен был бы отказаться от своего звания". Едва ли надо говорить, что такая перемена во взгляде адвокатов на гонорар имела чрезвычайно важное значение. Признание профессии безвозмездной придало ей особое благородство и возвысило ее во мнении общества. Адвокаты, принимая беспрекословно то, что им уделяют от щедрот своих клиенты, никогда не обусловливая себе суммы вознаграждения и не требуя его судом, сделались в полном смысле слова бескорыстными служителями правосудия. К сожалению, по недостатку материалов, нет никакой возможности определить, чем именно было вызвано это добровольное возобновление адвокатами Цинциева закона и отступление от правил юстинианова законодательства, подтвержденных указами французских королей и применявшихся в средние века.
Профессиональная деятельность. В деятельности адвокатов по гражданским делам не произошло никаких перемен. По-прежнему адвокатам принадлежала юридическая консультация и устная защита на суде, а поверенным представительство сторон. Впрочем, поверенные могли говорить речи в судах первой инстанции наравне с адвокатами, но только по вопросам факта а не права. Сочинение судебных бумаг было разделено между адвокатами и поверенными подобно тому, как и в средние века.
Но в уголовном процессе роль адвокатуры изменилась. Уже в средние века публичный и состязательный процесс начал понемногу обращаться в тайный и инквизиционный. В половине XIV века только судебные прения были публичны, остальное производство совершалось тайно. Указ 1498 г. предписал, чтобы в важных преступлениях (grands crimes) весь процесс, не исключая и прений, происходил тайно. Тем не менее участие защитника допускалось в производстве, за исключением только предварительного следствия. Но в 1539 году указом Франциска I формальная защита была до крайности стеснена, и участие адвоката в процессе было дозволено только по специальному разрешению суда. Указы 1563, 1579 и особенно 1670 гг. завершили начатое дело, обратив уголовный процесс в чисто инквизиционный и тайный, расширив применение пытки и окончательно уничтожив формальную защиту. В указе 1670 г. прямо было сказано: "обвиняемые, какого бы рода они ни были, не могут иметь адвоката, вопреки всем противоречащим этому обычаям". Такой порядок вещей продолжался вплоть до революции 1789 г., так что деятельность адвокатов в течение целого столетия ограничивалась ведением гражданских дел.
Адвокаты по-прежнему обнаруживали большое мужество при исполнении своих профессиональных обязанностей. Известно, например, что Монтолон решился вести дело герцога Бургундского против матери короля Франциска I. Во время религиозных смут XVI в. адвокаты имели случай выказать независимость и храбрость, защищая гонимых правительством протестантов. Так, адвокатами принца Кондэ были Робер (Robert) и Марильяк (Mariliac); они же вместе с Дилаком защищали Дю-Бура, мужественного члена парламента, воспротивившегося одному указу Генриха II. Но в XVII и XVIII вв., когда формальная защита была сведена в уголовном процессе к нулю, адвокаты лишились возможности исполнять свое священное призвание невинных и преследуемых. Тем не менее они продолжали с прежней энергией ведение гражданских дел. Известно, например, что Марион с таким жаром и свободой защищал одно дело герцога Нивернэ против откупщика налогов (1581 г.), что Генрих III, присутствовавший на заседании, запретил ему практику на 1 год. Но на следующий день это запрещение было отменено. Адвокат XVII века Дюмон был во время одной речи прерван председателем парламента, который предложил ему окончить защиту. "Я готов окончить", ответил Дюмон: "если суд находит, что я сказал достаточно, чтобы выиграть мое дело. Если же нет, то я имею представить настолько существенные доводы, что не могу оставить их, не нарушая своей профессии и того доверия, каким почтил меня клиент". Дюмон продолжал речь и выиграл дело.
С Фуркруа, знаменитым адвокатом того же века, произошел еще более замечательный случай. Когда он в одном процессе начал речь, судьи, считая его дело безнадежным, поднялись, чтобы приступить к голосованию. "Господа!" - воскликнул Фуркруа,- "я прошу, по крайней мере, одной милости, в которой суд не может мне отказать. Я прошу выдать мне для оправдания перед моим клиентом письменное удостоверение в том, что суд постановил решение, не выслушав меня". Суд позволил ему продолжать защиту, и процесс был решен в пользу Фуркруа.
Общественное положение адвокатов. Если развившаяся в новое время тесная сословная организация могла служить основой для процветания адвокатуры, зато в других отношениях профессия была поставлена в менее благоприятные условия, чем в средние века. Прежде всего, деятельность адвокатов, в уголовных делах, была, как мы уже говорили, сперва ограничена, а затем и вовсе уничтожена. Это не могло не отозваться невыгодным образом на положении адвокатуры. Ведение уголовных процессов составляет, собственно говоря, главное призвание адвоката. Общество ценит и уважает адвокатов преимущественно потому, что видит в них борцов за свои драгоценные права, защитников жизни, свободы и чести граждан. Лишив профессию священного права уголовной защиты и предоставив ей только отстаивание имущественных интересов тяжущихся, законодательство отняло у нее три четверти ее общественного значения.
Результаты такого ограничения были, как известно из истории, весьма печальны для правосудия. Отсутствие формальной защиты в связи с тайным инквизиционным производством, в котором главную роль играла пытка, привели к тому, что подсудимые, попав в когти уродливого чудовища, исполнившего роль милостивого и правого суда, вырвались из них не иначе, как с окровавленными членами и раздробленными костями. Юридические убийства стали обычным явлением. Для осуждения обвиненного нужно было только признание его. А трудно ли было добиться признания, хотя бы даже ложного, при помощи ужасающих мучений пытки?
Другое обстоятельство, оказавшее неблагоприятное влияние на развитие адвокатуры, заключалось в том, что правительство ввело принцип продажности судебных должностей и тем разрушило тесную связь, существовавшую раньше между адвокатурой и магистратурой. Продажность должностей была установлена впервые Франциском I в 1522 г. После нескольких попыток отмены (1560, 1566, 1579) она была окончательно утверждена в 1592 г. и существовала вплоть до революции. Нечего и говорить, что результаты ее были весьма пагубны для правосудия. Заплатив дорого за свое место, судья старался возместить с процентами свой расход на счет тяжущихся. "Королям" говорит Батайяр, "нужны были деньги для итальянских и религиозных войн, для государственных дел и для мотовства придворных фаворитов. Из-за денег они отдали судящихся в добычу жадности откупщиков. Канцлеры, магистры, регистраторы, пристава покупали правосудие и продавали его. Поверенные, маклера и ходатаи всякого рода следовали за ними на этом поприще, и, быть может, даже в конце концов опередили их". К чести адвокатов надо заметить, что Батайяр не включает их в число хищников, способствовавших торговле правосудием. "Только адвокатура", как сказал впоследствии Робеспьер: "носила в себе последние следы свободы, изгнанной из остальной части общества, только в ей сохранилось еще мужество истины, которое осмеливалось провозглашать права слабой жертвы против могущественного угнетателя". Но и для адвокатуры продажность судебных должностей оказалась вредной, если не в этом, то в другом отношении. Прежде каждый выдающийся адвокат мог надеяться, что его профессиональные заслуги откроют ему путь к высшим местам парламента. Теперь же, когда не личные достоинства, а более или менее значительная сумма денег являлась единственным решающим моментом при назначении на должность, адвокаты лишились одного из благороднейших стимулов к деятельности. Если некоторые из них и попадали в магистратуру, то это происходило только на основании договора купли-продажи между ними и правительством.
Но, повторяем, несмотря на такую перемену обстоятельств к худшему, сословие адвокатов продолжало высоко держать знамя честного и бескорыстного служения обществу. В течение XVI, XVII и XVIII веков оно насчитывало в своей среде много замечательных деятелей. В XVI веке жил Монтолон (Fran?ois Montolon), который отважился выступить в защиту герцога Бургундского против матери Франциска I. Впоследствии он был назначен канцлером. Такого же звания достиг современник Монтолона Лизэ (Lizet), тоже выдающийся адвокат. Бриссон (Brisson), который славился столько же знаниями, сколько и красноречием, был назначен председателем парламента. Марион, которого называли Цицероном того времени, перешел впоследствии в прокуратуру. Этьенн Паскье, именем которого Луазель назвал свой диалог, был, как и сам Луазель, выдающийся оратор и писатель. Арно (Antoine Arnaud) так славился своим красноречием, что Генрих IV, по словам Годри, желая доставить герцогу Савойскому удовольствие и показать ему самый величественный сенат в мире, повел его в парламент, где должен был говорить речь Арно. Король был столь очарован его красноречием, что в тот же день дал ему звание государственного советника. Из числа адвокатов вышло не мало знаменитых правоведов, каковы например Бюдэ, Дюмулэн, мнения которого считались более авторитетными, чем парламентские приговоры, Лопиталь (Lhopital), Питу (Pithou) и др. Занятие адвокатурой было в некоторых родах наследственным и переходило из поколения в поколение. Род Марильяков (Mariliac) дал пятерых замечательных адвокатов; род Сегье (Seguier) четырех, Ту (Thou) тоже четырех; Талонов - трех и т. п. Почти все они достигли высших государственных должностей.
Можно было бы назвать еще дюжину выдающихся адвокатов XVI века, проложивших себе своими талантами дорогу к высшим местам в магистратуре. Но в XVII и XIII в. картинка принимает другой вид. Адвокатура по прежнему изобилует первоклассными талантами, тем не менее, просматривая выдающихся деятелей на этом поприще, мы видим, что очень немногие из них достигли видного положения в магистратуре. Большинство предавалось литературе и науке: некоторые были избираемы в члены академии наук; другие делались профессорами, третьи просто занимались сочинением ученых и поэтических произведений. Прежняя связь с магистратурой была нарушена. Адвокаты совсем перестали считаться членами парламентского корпуса. Следствием этого была отчужденность их от магистратов и столкновения с парламентом, на которые мы уже указывали и которые были невозможны раньше.
В XVII в. первые места в адвокатуре занимали: Мартельер (Pierre de ls Marteilliere) и Голтье (Gaultier), оба отличавшиеся энергией и резкостью речи; Биньон (Bignon), известный своей ученостью и назначенный Генрихом IV королевским прокурором; Сервэн (Servin), достигший того же звания; Лемэстр (Antoine Lemaistre), о котором говорят, что когда он должен был выступать в парламенте, то самые знаменитые проповедники просили позволения отложить проповедь, чтобы пойти послушать его; Патрю (Patru), избранный в члены академии за литературные заслуги; Фуркруа (Fourcroy), который, по словам одного писателя (Bretonnier), неограниченно властвовал в адвокатуре, и которого Людовик XIV избрал защитником прав инфантины Марии Терезии против испанского совета; Пажо (Pageau), считавшийся вторым адвокатом после Фуркруа; Эрар (Erard), замечательный изяществом речи; Нуэ (Nouet), Нивель (Nivelle), Леруа (Leroy) и многие другие.
В первой половине XVIII века славились Норман (Normand) и Кошэн (Cochin). Норман отличался такой честностью, что судьи говорили: "верьте факту, если его утверждает Норман". Он был за свои заслуги на поприще литературы предложен в члены академии. Но так как, по обычаю, каждый кандидат должен был делать визит членам академии, чтобы попросить у них голоса в свою пользу, то Норман, считая подобного рода поведение недостойным адвокатского звания, отказался от кандидатуры. Еще знаменитее был Кошэн. Этот на вид скромный и робкий человек был величайшим оратором своего времени. В одном из первых дел, которые он вел, его противниками были Прюнэ (Prunay), первый диалектик среди адвокатов, и Обри (Aubry), отличавшийся изяществом речи. Прюне сказал блестящую речь, но когда ему ответил Кошэн, он обратился к Обри со словами: "сознаюсь, что в сравнении с Кошэном я просто заика". Выходя из заседания Норман воскликнул, что он в своей жизни еще не слышал такого красноречия. "Видно", ответил скромно Кошэн: "что вы не принадлежите к числу тех, которые слушают самих себя".
Нормана и Кошэна окружала целая группа талантливых адвокатов: Обри и Прюнэ, Бэгон (Begon), обладавший столь низким ростом, что, говоря речь, он должен был становиться на скамью, и столь слабым здоровьем, что его приносили в залу суда на носилках, и несмотря на все это, бывший выдающимся оратором; Тэрассон, Тартарэн, Совель и др.
Во второй половине XVIII в, первое место занимал Жербье, которого современники называли "орлом адвокатуры". В числе его талантливых коллег был, между прочим, Дульсэ (Doulcet). Какой репутацией он пользовался, видно из следующего факта. На другой день после его смерти Людовик XV, вставая с постели, спросил, по обыкновению, окружавших его придворных, не случилось ли чего-либо нового накануне. "Ничего не случилось", отвечали ему. "Как", сказал Людовик: "разве вы не знаете, господа, что я потерял вчера самого почтенного из моих подданных? Умер Дульсэ!" Целый ряд других даровитых ораторов украшал список адвокатов того времени: Маннери (Mannery), Гюео-Риверсо (Gueau-Reverseaux), де-ла-Моннэ, (de-la-Monnaye), Легувэ, Эли-де-Бомон (Elie de Reaumont), Луазо де Молеон (Loyseau de Mauleon) и др. Громадное большинство их до конца жизни оставалось адвокатами. Единственной наградой и честью, к которой они стремились и которой достигали, было избрание их в председатели сословия. Дальше этого не могло простираться их честолюбие, так как должности магистратуры были продажны, а деятельность прокуратуры при тайном инквизиционном процессе, без участия формальной защиты, представлялась им в слишком печальном свете.
Говоря об общественном положении адвокатов, нельзя не упомянуть о некоторых привилегиях, которыми они пользовались в дореволюционный период. Они были изъяты от некоторых податей и повинностей подобно тому, как и адвокаты императорского Рима; имели право требовать удаления из своего соседства ремесленников, которые, производя шум своими работами, мешали их занятиям, не могли подвергаться аресту, когда в своем профессиональном костюме шли в суде или возвращались оттуда; судебные пристава не имели права вручать повесток и бумаг клиентам в то время, когда они находились в кабинетах их адвокатов и т.п. Общественное мнение и правительство ставили сословие адвокатов выше поверенных, нотариусов, докторов права, врачей и даже товарищей королевского прокурора.

Достигнув полного расцвета и принесши на практике богатые плоды, сословная организация адвокатуры была 2 сентября 1790 года уничтожена учредительным собранием. "Законоведы", гласила десятая статья декрета: "раньше называвшиеся адвокатами, не должны составлять ни сословия, ни корпорации, ни носить особой одежды при исполнении своих обязанностей". Принятие такой меры объясняется, с одной стороны, коренной реорганизацией судоустройства, предпринятой учредительным собранием, а с другой стороны, тем, что оно смешало адвокатское сословие с многочисленными ремесленными и промышленными корпорациями и цехами. Уничтожая их, в видах свободного развития ремесел и торговли, оно сочло нужным поступить точно таким же образом и с адвокатурой. "Тяжущиеся", говорится в проекте по переустройству судебной части: "будут иметь право вести свои дела лично, если найдут это удобным, а для того, чтобы адвокатура пользовалась необходимой для нее свободой, адвокаты перестанут составлять корпорацию или сословие, и каждый гражданин, прошедший курс наук и выдержавший требуемый для занятия адвокатурой экзамен, должен будет давать отчет в своем поведении только закону". Такова была цель декрета 2 сентября. Замечательно, что рассмотрение и утверждение его произошло под председательством одного из известнейших адвокатов того времени Турэ (Touret) при участии многих других адвокатов (Target, Treillard, Tronchet, Camus, Martineau, Duport и др.) и никто из этих видных представителей сословия не сказал ни одного слова в защиту его. "Не боялись ли они", говорит Ле-Беркье: "чтобы их не обвинили в том, что они защищают свое личное дело?" Фурнель, современник этого загадочного события, дает ему другое объяснение. "После уничтожения парламента и апелляционных судов", повествует он: "зашла речь об адвокатах. Многие члены комитета склонялись к тому, чтобы удержать их в прежнем положении и перенести в новообразованные суды те права и привилегии, которыми они пользовались в парламенте и прочих подчиненных ему судах. Другая же часть комитета считала нужным уничтожить сословие адвокатов и даже искоренить совершенно термин "адвокат". Но, знайте, что это предложение было плодом не враждебного умысла, а экзальтированной приверженности к славе и памяти адвокатской профессии. Когда это необычайная идея вызвала разногласие в комитете, многие из его членов сообщили ее нескольким адвокатам, голос которых мог иметь вес в подобном вопросе. После обсуждения его со всех сторон мнение об "абсолютном уничтожении" было единодушно принято. Те, относительно которых было известно, что они более всех проникнуты корпоративным духом и высоко ставят звание адвоката и честь сословия, высказались наиболее энергично. "Парламент уничтожен", говорили они: "новая судебная организация знает только жалкие суды первой инстанции, которые сменяют друг друга для апелляционных дел. Они будут раздавать звание адвоката, и каждый из этих многочисленных трибуналов, которые покроют территорию Франции, станет очагом особой адвокатской корпорации. Эти корпорации будут наводнены массой лиц, которые, не имея никакого представления о наших принципах и нашей дисциплине, унизят нашу почетную деятельность и лишат ее прежнего благородства. Между тем, они будут упорно гордиться названием адвокатов, будут злоупотреблять внешним сходством, захотят тоже составлять сословие; и публика, введенная в заблуждение сходством имен, и по своей природной злобности всегда готовая обобщать обвинения, смешает этих адвокатов с адвокатами старого режима. Единственное средство избежать такого опасного потомства,- это уничтожит немедленно звание "адвоката" и сословие, со всеми их принадлежностями, чтобы не было больше адвокатов с тех пор, как мы перестанем существовать. Не потерпим же мы, единственные блюстители этой благородной профессии, чтобы она изменилась, перейдя в руки, которые ее запятнают, не назначим себе преемников, недостойных нас! Лучше уничтожим сами предмет своей любви, чем предадим его обидам и оскорблениям!" Члены комитета, тронутые до слез этим героическим самопожертвованием, достойным древнего Рима, единогласно присоединились к тому же мнению и приняли несколько дней спустя 10 статью декрета". Когда вслед за тем проект был внесен на рассмотрение учредительного собрания, никто из присутствующих там адвокатов не возвысил голоса против рокового предложения. Говорил и говорил горячо и умно один только человек, от которого, судя по его последующей деятельности, никак нельзя было ожидать такого отношения к адвокатуре. Это был Робеспьер. "Одна эта профессия", говорил он: "ускользнула от фискальных законов и от абсолютной власти монарха. Вполне допуская, что даже она не была изъята от злоупотреблений, которые всегда будут сокрушать народы, не живущие под свободным режимом, я принужден, по крайней мере, признать, что адвокатура, по-видимому, носила в себе последние следы свободы, изгнанной из остальной части общества; только в ней сохранилось еще мужество истины, которое осмеливалось провозглашать права слабой жертвы против могущественного угнетателя ее. Вы не увидите больше в святилище правосудия этих людей, восприимчивых и способных воспламеняться интересами несчастных, а потому достойных защищать их; эти люди, бесстрашные и красноречивые, опора невинности и бич преступления, будут устрашены слабостью, посредственностью, несправедливостью и вероломством. Они отступят, и вы увидите на их месте грубых законников, равнодушных к своим обязанностям и побуждаемых к благородному занятию только низким расчетом. Вы извращаете, вы унижаете деятельность, драгоценную для человечества, необходимую для духовного прогресса общества; вы закрываете эту школу гражданских добродетелей, где таланты и доблесть научались, защищая дела граждан перед судом, в один прекрасный день выступать в защиту интересов народа перед законодателями". Пророчество Робеспьера вскоре сбылось. В адвокатуру нахлынула масса людей бездарных и безнравственных, получивших право вести дела наравне с "официальными защитниками" (defenseurs officieux), как стали называть адвокатов; суды переполнились лицами сомнительной репутации, но удовлетворявшими формальным требованиям для поступления в "официальные защитники". Напрасно прежние адвокаты пытались противостоять наплыву этих хищных дельцов, напрасно спешили сплотиться и образовали даже "общество законоведов": поток был слишком стремителен и широк, чтобы его можно было сдержать такими средствами.
Ошибка учредительного собрания была вскоре сознана, но политические обстоятельства и отсутствие твердой правительственной власти помешали немедленному восстановлению прежней организации адвокатуры. Тем не менее не прошло и двенадцати лет, как появились первые признаки возобновления сословного устройства. В 1802 г. адвокатам было предписано носить при отправлении своих обязанностей прежний костюм. В следующем году возобновлено ведение списка, а в 1810 и сословная организация, хотя, впрочем, в очень несовершенном и искаженном виде. Проект последнего закона, составленный под редакцией Трейляра (Treilhard), адвоката и бывшего члена учредительного собрания, приводил адвокатуру в то самое положение, в каком она была до революции. Но Наполеон не хотел допустить существования независимого и самоуправляющегося сословия. "Проект нелеп", писал он канцлеру: "он не оставляет никакого средства против адвокатов; они мятежники, виновники преступлений и измен; пока я буду носить шпагу, я не подпишу подобного декрета; я хочу, чтобы можно было отрезать язык всякому адвокату, который употребил бы его против правительства". При таком отношении императора к адвокатуре нечего было и думать о сословном самоуправлении. Проект был изменен согласно с желаниями Наполеона и опубликован в 1810 г. Предисловие к декрету гласило следующее: "когда мы занимались организацией судебной части и мерами к упрочнению за нашими судами того высокого уважения, каким они должны пользоваться, одна профессия, деятельность которой оказывает могущественное влияние на отправление правосудия, обратила на себя наше внимание; по этой причине мы приказали законом 22 вентоза XII года восстановить адвокатский список, считая это одним из средств, наиболее способных удержать честность, деликатность, бескорыстие, любовь к истине и справедливости, просвещенное рвение относительно слабых и угнетенных,коренные основы профессии адвокатов. Восстановляя теперь правила этой спасительной дисциплины, которую они так дорожили в лучшие дни адвокатуры, следует в то же время обеспечить за магистратурой надзор, который ей естественным образом принадлежит над профессией, имеющей такое близкое отношение к ней: таким образом, мы обеспечим свободу и благородство адвокатской профессии, поставив границы, которые должны отделять ее от своеволия и ослушания". Эти границы, однако, оказались настолько узкими, что обещанное "обеспечение свободы" осталось на бумаге. Новый закон возобновил внешность прежней организации, букву ее, не коснувшись сущности и духа. С виду могло показаться, что адвокаты были поставлены в прежнее положение: они получили председателя, дисциплинарный совет, список, название сословия и т. п. Но это только с виду. На самом же деле сословие очутилось в полной подчиненности магистратуре. Сословие избирало кандидатов для образования дисциплинарного совета в двойном количестве против нужного. Из этих кандидатов генерал-прокурор назначал председателя и совет. Дисциплинарный совет мог делать предостережения, замечания и выговоры, запрещать практику и исключать из списка, но на все эти постановления допускалась апелляция в имперский суд, а при исключении из списка требовалось одобрение генерал-прокурора. В то же время министр юстиции собственной властью мог налагать любое из указанных взысканий. Ведение списка предоставлялось совету, но первоначальное его составление было поручено магистратуре. В тех округах, где число адвокатов не превышало 20, обязанности совета возлагались на суды. Таким образом, сословие было почти совсем лишено автономии, в которой именно и заключался основной принцип его организации. Само собой понятно, что адвокаты не могли быть довольны таким порядком вещей. Они протестовали, просили, отправляли депутации, представляли проекты,- но все было напрасно. Только в 1822 году, и то по совершенно иным соображениям, появился новый закон. Его издание было вызвано следующим происшествием. Генералпрокуроры, назначая дисциплинарный совет из выбранных сословием кандидатов, оказывали исключительное предпочтение одним и тем же лицам, которые по своим политическим убеждениям представлялись вполне благонадежными. На выборах 1822 года как раз случилось, что почти все "благонадежные" не попали в список кандидатов. Прокуратура возмутилась; было напряжено следствие, и во избежание подобных случаев немедленно издан новый закон. Предисловие к нему еще более возвышенно и многообещающе, чем предисловие к Наполеоновскому декрету. В нем министр юстиции Пейроннэ говорит, обращаясь к королю, между прочим, следующее: "эта профессия обладает привилегиями, которым удивляются робкие умы, но необходимость которых давно доказана опытом. Независимость адвокатуры столь же дорога для правосудия, как и для нее самой. Без принадлежащей адвокатам привилегии свободно обсуждать решения, произносимые правосудием, ошибки его стали бы чаще, умножились, были бы непоправимы, или, лучше сказать, пустой призрак правосудия занял бы место той благодетельной власти, которая не имеет другой опоры, кроме разума и истины... Без внутренней организации, снимающей с адвокатуры бесполезное иго постоянного и непосредственного надзора, это сословие не могло бы более надеяться на то, что будет видеть в своих рядах великих людей, составляющих его славу, а правосудие, на котором отражается блеск их достоинств и талантов, в свою очередь, утратило бы своих вернейших союзников и лучших руководителей... Не довольствуясь моими личными наблюдениями, я тщательно сравнил все те, которые были мне доставлены талантливыми людьми, коротко знакомыми, благодаря долгим занятиям, с нашим законодательством. Я собрал вокруг себя магистратов, которые поседели в занятиях адвокатурой, и для которых государственная служба была только наградой за долгую и успешную деятельность на этом поприще. Я расспрашивал юрисконсультов, исполненных знания и опыта, в которых еще живы все традиции, переданные им в юности, и которые скорее принесли бы в жертву свои собственные интересы и свою собственную славу, чем интересы и славу сословия, среди которого протекла их благородная жизнь. Я собрал их мнения и обсудил их советы. Таким образом, этот новый закон скорее их произведение, чем мое. Они указали мне большинство изменений, которые я представляю Вам на утверждение. Им я обязан в особенности полезной мыслью заменить способ избрания, установленный указом 14 декабря 1810 г., тем способом, который употреблялся в древней парижской адвокатуре. Словом, я могу сознаться, что они не предлагали мне ничего благоприятного для чести и независимости адвокатуры, чего я не поспешил бы принять, будучи уверен,что Вашему Величеству будет угодно оказать эти высшие знаки сочувствия и доверия сословию, состоящему из людей полезных, красноречивых и трудолюбивых".
Королевское предисловие в свою очередь гласило:
"Решившись принять во внимание протесты, которые высказывались разными адвокатами королевства против распоряжений указа 14 декабря 1810 г., и желая возвратить адвокатам, практикующим в наших судах во всей полноте дисциплинарные права, которые при наших предшественниках - королях подняли до высшей степени честь этой профессии и увековечили в ее среде неизменную традицию об ее привилегиях и обязанностях; желая, кроме того, придать юрисдикции, которую сословие должно отправлять над каждым из своих членов, авторитет и доверие, основанные на преданности и уважении, которых опытность старших адвокатов дает право требовать от тех, кто вступил в эту карьеру позже,- мы по докладу нашего министра юстиции постановили следующее". Затем начинается указ. Но это были только слова. Вся новизна указа состояла в следующем. Адвокаты были разделены на колонны; совет составлялся из двух старших по времени внесения в список адвокатов каждой колонны и из всех прежних председателей; избрание председателя предоставлено совету; апелляция на постановления совета допускалась в случае запрещения практики и исключения из списка, но не только со стороны обвиненного адвоката, но и со стороны генерал-прокурора. Единственное, действительное улучшение состояло в том, что министр юстиции был лишен безграничной власти над адвокатами. Уничтожая выбора совета, правительство имело в виду предотвратить демонстративные случаи, подобные описанному, и в то же время наполнить совет благонадежными лицами. "Очевидно", говорит Шарль Конт, "что министры, чтобы сделаться господами такого рода дисциплинарных советов, должны были только получить составление колонн лицам, разделявшим их предубеждения и страсти. Им достаточно было соединить в одну колонну тех адвокатов, которых они хотели удалить и в то же время, поместить туда несколько более старых лиц, которым они доверяли". Таким образом, старшие члены колонн, а равным образом и прежние председатели сословия, назначавшиеся магистратурой, представляли собой вполне благонадежных лиц. Правительство достигло своей цели. Но адвокаты, обманутые в своих ожиданиях, подвергли новое постановление печатному разбору. Один из них (например Duvergier, Comte) доказывали его незаконность, так как оно, будучи административным распоряжением, не могло отменить закона 1810 г. Другие же (Legouix, Daviel) выставляли на вид, что оно противоречило старинным традициям и обычаям сословия.
"По древнему праву", говорит Давиель, проводя параллель между дореволюционными обычаями, декретом 1810 и ордоннансом 1822 г.: "сословие адвокатов существовало в виде корпорации; оно собиралось по свободному созыву председателя для обсуждения общих дел.
По декрету 1810 г., сословие собиралось только с дозволения генерал-прокурора для выбора кандидатов в председатели и в дисциплинарный совет; но, по крайней мере, в день выборов оно существовало, как сословие.
По ордоннансу 1822 г., сословие больше не существует; нет более никаких общих совещаний или решений; все сосредоточено в руках депутатов колонн.
По древнему праву, избрание председателя происходило в присутствии всего сословия; все старшие адвокаты имели право быть избираемыми. Депутаты колонн избирались сословием в общем собрании.
По декрету, сословие не избирало непосредственно; оно имело только право избирать кандидатов, из которых генерал-прокурор назначал председателя и членов совета; но единогласное избрание могло повлечь за собой назначение, согласное с общим желанием.
По ордоннансу, сословие более не имеет права назначать кандидатов; депутаты колонны не избираются целым сословием. Они будут избираться креатурами генералпрокуроров, и, благодаря комбинациям при расследовании на колонны, это первое влияние может повторяться постоянно при выборе председателя и составлении дисциплинарного совета.
По древнему праву, сословию всецело принадлежала дисциплинарная власть под его членами. Обвиненный адвокат мог всегда апеллировать к общему собранию, и если, будучи осужден своими коллегами, он обращался к парламенту, то его жалоба рассматривалась в публичном заседании парламента.
По декрету, дисциплинарный совет постановлял решение в качестве первой инстанции. Обвиненный адвокат мог апеллировать к королевскому суду; генерал-прокурор не имел этого права.
По ордонансу, решения дисциплинарного совета подлежат апелляции со стороны генерал-прокурора во всех случаях, и если он не апеллирует, то суд может ex officio, по апелляции адвоката, усилить наказание, назначенное советом. Королевские суды рассматривают апелляцию при закрытых дверях.
По древнему праву, адвокат, которого низший суд приговорил к временному прекращению практики или к исключению из списка, мог всегда апеллировать к парламенту.
По декрету, адвокат, приговоренный низшим судом к дисциплинарному взысканию, тоже мог апеллировать к королевскому суду.
По ордонансу, суд первой инстанции может окончательно и безапелляционно запретить адвокату практику и исключить его из списка.
По древнему праву, достаточно было иметь университетский диплом и принять присягу, чтобы получить право вести дела.
По декрету, действовало то же правило.
По ордоннансу, стажер, не имеющий 22 лет, может вести дела только после четырех лет ожидания и по получении свидетельства от 2 членов его колонны. Стажер не может ни в каком случае выступать перед королевским судом.
По древнему праву, адвокат мог свободно принимать или не принимать дела.
По декрету, суд мог назначать на защиту, но не под страхом наказания.
По ордоннансу, адвокат, назначенный судом, не может
отказываться под страхом дисциплинарного наказания.
По древнему праву, адвокат мог отправлять свою профессию повсюду.
По декрету, адвокат, состоящий при каком-нибудь королевском суде, не мог вести дел вне округа этого суда без позволения министра юстиции. Такое же позволение было необходимо для адвоката при суде первой инстанции, желающего выступить перед королевским судом.
По ордонансу, адвокату, состоящему при королевском суде и желающему выступить все округа этого суда, необходимо свидетельство от дисциплинарного совета, дозволение первого президента и утверждение министра. Адвокат при суде первой инстанции ни в каком случае не может выступать перед королевским судом.
Из этих общих сопоставлений можно сразу усмотреть, как сдержал министр великолепные обещания своего доклада, и что приобрело сословие, освободясь от декрета 1810 года. Древние льготы, искаженные декретом, не были нам возвращены, а те, которые он оставил нетронутыми, были уничтожены или ограничены: Никогда, быть может, не было более резкого контраста, чем контраст между лицемерным предисловием и действительными постановлениями ордоннанса 1822 г., так что этот доклад является живейшей критикой самого указа и лучшим оправдательным документом, какой можно было бы представить, требуя реформы самого постановления".
В 1828 г. адвокаты сделали более прямое нападение на ордоннанс 1822 года. Они обратились к министру (Portalis) с петицией от имени 123 человек, в которой просили принять во внимание четыре основные пункта:
"1) Непосредственное избрание совета. Эта просьба, повидимому, не должна возбуждать никакого затруднения. Самому сословию принадлежит право определять свою внутреннюю дисциплину и выражать свои желания посредством избрания; только избрание может дать необходимую санкцию этой власти, власти чисто моральной, власти убеждения; это способ, принятый для образования советов во всех обществах; адвокаты кассационного суда, поверенные, нотариусы избирают себе советы; даже булочники и... извозчики избирают своих синдиков и депутатов. Должны ли одни только адвокаты, права которых на независимость так высоко прославлял один министр, стоят вне общего права? Должны ли только они быть лишены в вопросах дисциплины своего естественного суда?
2) Право вести дела вне данного округа; это право не только в интересах адвокатов,- оно, главным образом, в интересах граждан, которым законы должны предоставлять свободную защиту, не полагая ей никаких препятствий. К чему умножать эти стеснения? К чему лишать клиента того патрона, которого избирает его доверие, если, преследуемый страшными и влиятельными противниками, он должен найти в своем защитнике не только обыкновенную твердость, но и величие характера; если окружающие его адвокаты не обладают такими талантами, какие нужны для его дела; если, боясь, что защита не будет равносильна там, где господствует один только талант, он желает отыскать в другом месте соответствующий противовес; если обширная известность или интимная дружба обусловливают его доверие, если, наконец, посаженный на скамью подсудимых, он видит, что его жизнь зависит, быть может, от выбора, который он сделал,- по какому же праву вы ему откажете в защитнике, которого он желает, в помощи, которую он призывает? По какому праву вы станете между ним и его судьями и произвольно стесните гарантии защиты? По отношению к адвокату право, которого мы требуем, есть право каждой свободной профессии. Чиновник прикован к своему округу; там граница его деятельности, его звания и его власти: врач, артист, литератор, адвокат - применяют свои таланты свободно везде, где такое применение требуется.
3) Отмена излишних постановлений, которые дают право апелляции прокуратуре в дисциплинарных вопросах, уничтожают публичность и дозволяют увеличение наказания даже при отсутствии всякой апелляции со стороны прокуратуры... Дисциплинарная власть сословия учреждена только в интересах его чистоты, его достоинства, поэтому, давать ему других судей в этом отношении - значит оскорблять его и оскорблять незаслуженно.
4) Уничтожение обидных ограничений, относящихся к стажерам и заключающихся в 34 ст. ордоннанса. Стажеры суть адвокаты; они занимаются профессией под надзором старших адвокатов. Их можно видеть всегда ревностно и беспрестанно отдающимися бесплатной защите бедных и обвиняемых. Для чего же унижать их излишними мерами предосторожности, которых не было в декрете 1810 и которые не вызваны никаким злоупотреблением?"
Но эта просьба не привела ни к чему. Министр ответил, что он приказал приготовить себе доклад по этому вопросу, но тем дело и кончилось. Только в 1830 году, при новом правительстве, появился, благодаря настояниям нескольких адвокатов, занимавшим высшие государственные должности, "предварительный" закон, который, обещая в будущем полную организацию адвокатского сословия, коснулся пока трех основных вопросов. Во-первых, избрание совета он предоставил общему собранию сословия по относительному большинству голосов; во-вторых, то же общее собрание должно было избирать председателя абсолютным большинством голосов, и в-третьих, адвокаты, занесенные в список, имели право выступать пред всеми судами без особого разрешения.
Чтобы оказать содействие правительству для скорейшего издания полного закона, совет парижских адвокатов избрал комиссию из 8 членов длявыработки проекта устава. Проект был составлен Дювержье и Молло, принят комиссией, внесен в совет и после одобрения его сообщен министру юстиции. Но политические обстоятельства и частная смена министров помешали осуществлению заветной мечты адвокатов, и этот проект по настоящее время является не более, как pium desiderium сословия. Мы приведем его целиком, так как в нем нашли себе выражение старинные традиции сословия, и так как он может служить критерием при оценке современного положения адвокатуры во Франции.

Глава I. Об адвокатской профессии
Ст. 1. Никто не может носить звания адвоката и заниматься адвокатурой, если он не внесен в список адвокатов или не допущен к стажу.
Ст. 2. Только адвокаты, внесенный в список, образуют сословие адвокатов при каждом суде первой или второй инстанции.
Ст. 3. Всюду, где существует список, право вести устную защиту в гражданских судах обеих инстанций, даже в делах, решаемых сокращенным порядком, принадлежит исключительно адвокатам.
Ст. 4. Адвокаты, внесенные в список при апелляционном суде, имеют право выступать перед всеми судами первой и второй инстанции. Адвокаты, внесенные в список при суде первой инстанции, могут выступать перед всеми судами первой инстанции и перед судами присяжных их департамента.
Ст. 5. Адвокат, назначенный для защиты гражданского дела председателем сословия, а для уголовного председателем суда присяжных, не может отказаться без законных причин. Эти причины будут обсуждаться советом сословия.
Ст. 6. Адвокат имеет право беспрепятственно сноситься с арестованным клиентом.
Ст. 7. Защита, как в гражданских, так и в уголовных делах, свободна. Адвокат говорит в шапке; он не должен себе позволять ни в своих речах, ни в бумагах никаких нападок на законы, общественный порядок и добрые нравы.
Ст. 8. Адвокатская профессия несовместима со всеми административными и судебными должностями, если они не безвозмездны, с обязанностями регистратора, нотариуса, поверенного и прочих чиновников, с обязанностями профессоров университета, за исключением профессоров юридических наук, со всеми платными занятиями и агентурами и со всякого рода торговлей.
Ст. 9. Иностранец не может быть адвокатом, если он не будет натурализован во Франции.
Ст. 10. Лиценциат прав, желающий поступить в адвокаты, должен принести перед судом первой или второй инстанции следующую присягу: "клянусь быть верным королю французскому, повиноваться конституционной Грамоте и законам государства, оказывать должное почтение судам и не защищать таких дел, которые по совести я не буду считать справедливыми".

Глава II. О стаже
Ст. 11. Чтобы быть внесенным в список адвокатов, надо отбыть стаж.
Ст. 12. Кандидат не допускается к стажу, если не представить достаточных доказательств своей нравственности.
Ст. 13. Стаж заключается в усердном посещении заседаний суда и конференций, руководимых председателем сословия.
Ст. 14. Продолжительность стажа определяется в 3 года. Он не может быть прерываем более, чем на три месяца, без разрешения председателя сословия.
Ст. 15. Стажеры имеют право вести устную защиту, а также давать советы, за исключением случаев, указанных законом.
Ст. 16. Доказательством стажа служит удостоверение председателя сословия.
Ст. 17. Адвокат, который, отбыв часть стажа или даже будучи внесен в список, оставит профессию и займется несовместимыми обязанностями, за исключением магистратуры, должен сызнова начинать стаж; тем не менее, ввиду каких-либо важных соображений, совет может избавить его от всего стажа или от части его.

Глава III. О списке
Ст. 18. При каждом суде второй или первой инстанции ведется список практикующих при нем адвокатов.
Ст. 19. Чтобы быть внесенным в список апелляционного суда, необходимо отбыть стаж при такого рода суде. Чтобы быть внесенным в список при суде первой инстанции, достаточно отбыть стаж при таком же суде. В тех городах, где существуют суды первой и второй инстанции, ведется только один список, при суде второй инстанции.
Ст. 20. Внесение в список будет производиться только в том случае, если будет признано, что стажер удовлетворяет условиям деликатности, бескорыстия и честности, которыми должна отличаться адвокатская профессия.
Ст. 21. Время занесения в список устанавливает порядок старшинства между адвокатами одного и того же стажа.
Ст. 22. Адвокаты апелляционного суда, которые переходят к суду первой инстанции, считают стаж с момента внесения их в прежний список.
Ст. 23. Список печатается советом сословия в течение первых трех месяцев каждого судебного года: он подписывается и сдается председателем сословия в регистратуру суда.

Глава IV. О совете сословия
Ст. 24. Совет состоит из трех членов, включая председателя, в тех городах, где от 6 до 15 адвокатов, внесенных в список, из пяти, если их от 20-25, из семи, если 25-40, из одиннадцати, если 40-100, из 15, если более 100, а в Париже из 21. В том случае, когда число адвокатов менее 6, дисциплинарная власть над ними принадлежит совету сословия при апелляционном суде.
Ст. 25. Председатель сословия избирается общим собранием всех адвокатов, внесенных в список, абсолютным большинством голосов наличных избирателей.
Ст. 26. Совет сословия избирается тем же самым собранием относительным большинством голосов.
Ст. 27. Если при избрании возникают затруднения, они разрешаются особым бюро, избираемым, как сказано в статье 29. Жалобы на решения бюро приносятся совету сословия в следующем после выборов заседании.
Ст. 28. Выборы происходят ежегодно в первой половине августа. Вновь избранные председатель и совет вступают в должность первого ноября.
Ст. 29. Председатель есть глава сословия и президент совета. Он созывает общее собрание сословия каждый раз, когда совет сочтет это необходимым. Для производства выборов он назначает, по крайней мере, двух членов совета и составляет с ними бюро. Он председательствует в конференциях, созываемых им для обучения стажеров или для бесплатных консультаций бедным, и приглашает туда адвокатов, внесенных в список.
Ст. 30. Совет избирает из своей среды на время своей деятельности секретаря и других должностных лиц, которых он сочтет полезным присоединить к председателю для внутреннего управления сословием.
Ст. 31. Обязанности совета сословия состоят в следующем: 1 разрешать просьбы о допущении к стажу; 2) разрешать просьбы о внесении в список, а также затруднения, возникающие при этом; 2 регулировать изменения, исключения и затруднения при ежегодном составлении списка; 4) заботиться о поддержании чести и достоинства сословия; 5) следить за поведением стажеров; 6) наказывать проступки, совершенные адвокатами, при исполнении их обязанностей; 7) управлять, приобретать и отчуждать имущества от имени сословия.
Ст. 32. Совет не может принимать никакого решения, если не будет налицо более половины его членов. Совет решает вопросы по абсолютному большинству присутствующих членов. В случае разделения голосов, голос председателя сословия или старшего члена, который председательствует, дает перевес; если дело идет о дисциплинарном наказании, то отдается преимущество мнению, более благоприятному для осужденного.
Ст. 33. В случаях частной неаккуратности перерыва стажа без отпуска или явно предосудительного поведения, совет может увеличить продолжительность стажа или даже исключить стажера.
Ст. 34. Дисциплинарные наказания, которые может налагать совет на внесенных в список адвокатов, суть следующие: предостережение, выговор, временное запрещение практики, не превышающее одного года, и исключение из списка.
Ст. 35. Адвокат, подвергшийся временному запрещению практики, записывается в конце списка.
Ст. 36. Политические убеждения, речи и сочинения адвоката не подлежат дисциплинарной власти.
Ст. 37. Ни одно из наказаний, указанных в статьях 33 и 34, не может быть наложено на адвоката прежде, чем он будет выслушан или приглашен председателем за пять дней до заседания.
Ст. 38. Адвокат, внесенный в список и повергшийся, по решению совета, временному запрещению практики или исключению из списка, может принести апелляцию в апелляционный суд в течение десяти дней со времени сообщения ему письмом председателя решения совета.
Ст. 39. Адвокат, который пропущен в списке во время его составления, может принести жалобу совету. Если эта жалоба будет отвергнута, он имеет право апеллировать сообразно с предшествующей статьей.
Ст. 40. Апелляции на решения совета могут быть приносимы только в случаях, указанных в ст. 38 и 39.
Ст. 41. Прокуратура ни в каком случае не имеет права приносить жалобы на решения совета.
Ст. 42. Если поведение адвоката в заседании суда или опубликованное им сочинение о процессе были такого рода, что подлежали дисциплинарному преследованию, то он привлекается к ответственности советом сословия, который применяет к нему, если найдет нужным, одно из наказаний, определенных ст. 34, не устраняя этим действия законов, касающихся порядка судебных заседаний".

Этот проект, как уже было сказано, не принес никаких результатов. Со времени его составления было издано всего несколько мелких законов, не прибавивших ничего существенного к указу 1830 г. Так, в 1850 г. адвокаты были подчинены патентному сбору, а в 1851 г. установлено назначение бесплатных защитников для бедных по гражданским делам. "Против первого из этих налогов", говорит Лиувилль: "мы всегда протестовали; второй мы сами уплачивали добровольно, усердно и великодушно". Действительно, установление патентного сбора не может быть оправдано никакими соображениями. "Оно", как справедливо возражал против проекта налога Мари (Marie): "противно основному принципу профессии, которая не дает адвокатам подлежащего оценке дохода, так как они предпочитают судебному иску об уплате гонорара неблагодарность и отказ клиента". Два другие закона 1852 и 1870 года коснулись выборов совета и председателя. Первый установил для избрания совета абсолютное большинство голосов и перенес выборы председателя из общего собрания в дисциплинарный совет, а второй отменил последнее постановление и возобновил порядок, определенный законом 1830 г.
Таким образом, современная организация французской адвокатуры не определена особым уставом, а основывается на указанных законах 1822, 1830, 1852 и 1870 гг. Ввиду того важного влияния, какое она оказывала и оказывает на устройство адвокатуры в других государствах, следует рассмотреть ее подробнее и обстоятельнее.

Сословность. Адвокаты, внесенные в список при суде первой или второй инстанции, образуют сословие (ordre). Что такое означает в этом случае слово "сословие"? "В некоторых городах", говорил Бушэ а'Аржи: адвокаты, составляя союза, называют его коллегией; но название сословия более благородно и более подходяще; его всегда принимали адвокаты парижского парламента, и сам парламент при всяком случае давал им его. И в самом деле, адвокаты, даже рассматриваемые в совокупности, не образуют вовсе какого-либо политического союза вроде общины: это только состояние, класс лиц, соединенных одним общим качеством, которое отличает их от других сословий, каковы духовенство и дворянство, два высшие сословия в государстве". Нельзя не заметить, что подобное приравнение адвокатов к духовенству и дворянству неправильно потому, что, с одной стороны, эти сословия носят политический характер, а с другой стороны, принадлежит к ним вовсе не обусловливается единством профессии. К тому же сословие духовных одно на целое государство, между тем как адвокаты разных судов составляют, по французской терминологии, отдельные сословия.
Органы самоуправления. Подобно тому, как и в дореволюционный период, органами управления коллегии служат: дисциплинарные советы и председатели. Дисциплинарные советы (conseils de discipline) существуют при апелляционных судах, а в тех городах, где апелляционных судов нет, при судах первой инстанции. Они избираются в конце июля или в начале августа общим собранием всех внесенных в список данного суда адвокатов по абсолютному большинству голосов и состоят из 5 членов, если число всех адвокатов списка меньше 30, из 7, если адвокатов от 30 до 50, из 9, если от 50-100, из 15, если больше ста, а в Париже из 21. Вместе с советом общее собрание избирает также абсолютным большинством голосов председателя (batonnier). Члены совета назначают из своей среды секретаря, казначея, библиотекаря и архивариуса. Совет и председатель избираются на один год, но с 1830 г. в Париже вошло в обычай вторично избирать того же самого председателя еще на один год. Упоминая об этом, Молло говорит, что двойное избрание необходимо уменьшает шансы быть избранным, между тем, как адвокатура имеет много членов, которые достойны такой чести, и которым не придется получить ее. Секретари, архивариусы и библиотекари слагают свои обязанности вместе с остальными членами совета. Председателю принадлежит право созывать общее собрание, председательствовать как в нем, так и в совете, являться представителем сословия в сношениях его с судебными местами, руководить комиссиями, назначенными для составления списка, поверки счетов казначея и для других надобностей, подписывать распоряжения совета, удостоверения, письма и объявления всякого рода, касающиеся сословия. На Дисциплинарный совет возлагается: 1) разрешение затруднений, возникающих при внесении в список; 2) надзор необходимый для поддержания чести и интересов сословия; 3) наложение дисциплинарных взысканий.
Допущение к профессии. От кандидатов в адвокатуру требуются в настоящее время те же условия, какие требовались в дореволюционный период, именно 1) ученая степень лиценциата права, соответствующая нашей степени кандидата; 2) принятие присяги; 3 практическая подготовка или стаж и 4) внесение в список. Диплом лиценциата прав приобретается трехлетним изучением права во французских университетах или юридических школах и экзаменом. Присяга приносится в том суде, при котором адвокат желает быть внесенным в список, и повторяется ежегодно.
Суд не может отказать лиценциату прав в принесении присяги, если его представляет совет сословия, но совет имеет право не представлять кандидатов, если удостоверится в нравственной ненадежности их. По принятии присяги, кандидат получает звание адвоката, но не имеет права заниматься практикой, пока не будет внесен в список стажеров, т. е. подготовляющихся адвокатов. Таким образом, во Франции могут существовать и существуют лица, носящие звание адвокатов, но не имеющие права отправлять профессию. В защиту такого отделения звания от профессии едва ли можно привести какие-либо соображения. Кандидат, принесший присягу, подает прошение совету сословия о допущении его к стажу. Председатель поручает одному из членов совета составить доклад. Член-докладчик должен проверить, удовлетворяет ли кандидат всем требованиям относительно подданства, возраста, нравственности, места жительства и несовместимости, и довести об этом до сведения совета. Тогда совет постановляет решение о допущении или недопущении кандидата.
Стаж. Действующие постановления о стаже помещены в III главе указа 1822 года. Они заключаются в следующем:
Ст. 30. Продолжительность стада определяется в 3 года.
Ст. 31. Стаж может быть отбываем в разных судах, с тем, чтобы не было перерыва свыше 3-х месяцев.
Ст. 32. Дисциплинарные советы могут, смотря по обстоятельствам, удлинять срок стажа.
Ст. 33. Адвокаты-стажеры не входят в состав списка. Тем не менее они разделяются и приписываются в конце каждой колонны, смотря по времени их зачисления.
Ст. 34. Адвокаты-стажеры могут выступать в суде и составлять бумаги только в том случае, если представят от двух членов совета, принадлежащих к их колонне, удостоверение, что в течение двух лет прилежно посещали судебные заседания. Удостоверение должно быть засвидетельствовано дисциплинарным советом.
Ст. 35. От представления этого свидетельства освобождаются лица, достигшие 22-летнего возраста.
Так как закон 1830 г. уничтожил разделение адвокатуры на колонны, то вторую половину 33 статьи надо считать потерявшей силу, а 34 статья на практике изменена в том смысле, что требуемое ею удостоверение выдается не членами совета, а председателем. Эти краткие постановления были подробно развиты и дополнены советом в силу данной ему законом власти. Так, от желающего приступить к стажу совет требует удостоверения, что он принесет установленную присягу в апелляционном суде, имеет собственную квартиру в пределах судебного округа и уплатил казначею сословия делаемый ежегодно всеми адвокатами взнос в 30 франков. Надзор за стажерами принадлежит тоже совету. Их занятия состоят в посещении судебных заседаний, а также участии в собраниях колонн и в конференциях.
Колонны. В 1851 г., по предложению председателя Годри (Gaudry), совет в видах лучшего надзора за стажерами и ознакомления их с правилами профессии учредил так называемые колонны. Его постановление от 5 мая 1851 года гласит следующее:
"§ 1. Адвокаты-стажеры разделяются на колонны".
"§ 2. Разделение делается по одинаковому числу для каждой колонны председателем при участии двух членов совета и секретаря".
"§ 3. Фамилии распределяются по жребию и записываются в каждой колонне по алфавитному порядку".
"§ 4. По мере принятия новых стажеров, будет производиться распределение их между десятью колоннами".
"§ 5. В каждой колонне председательствуют два члена совета, выбранные по жребию. Колонна должна собираться, по крайней мере, два раза в год в назначенное председателем сословия время в помещении библиотеки".
"§ 6. О дне и часе этого собрания стажеры извещаются письменно, по крайней мере, за две недели до срока; их имена записываются на особом листе, и как отсутствие (не мотивированное), так и присутствие принимаются во внимание при внесении в список.
"§ 7. Председатели колонн будут давать объяснения, какие сочтут нужными, относительно обычаев, правил, обязанностей и прав профессии".
"§ 8. В каждой колонне обязанности секретаря исполняет один из двенадцати секретарей конференции".
Образованные таким образом десять колонн существуют и по настоящее время с той разницей, что стажеры теперь распределяются не по жребию, а, как предложил в 1855 г. Бетмон (Bethmont), по времени зачисления. Именно, в первую колонну входят стажеры, считающиеся более 5 лет, во вторую стажеры пятого года, а в остальные - все прочие. Несмотря на слишком редкие заседания,- всего два раза в год,- занятие колонн приносят несомненную пользу, и Молло, читавший отчеты всех заседаний до 1866 г., свидетельствует, что они были весьма поучительны и интересны, так как в них обсуждались основные принципы адвокатской деятельности. С 1872 года вместо двух председателей для каждой колонны избирается только один.
Конференции. В то время как учреждение колонн имеет целью ознакомление стажеров с правилами профессии, задача конференции заключается в приучении их к прениям и обсуждению юридических вопросов. Конференции происходят раз в неделю под руководством председателя сословия и при участии одного члена совета и двух старших адвокатов (anciens). Двенадцать стажеров или уже практикующих адвокатов ежегодно избираются советом для исполнения секретарских обязанностей и для доклада подлежащих разрешению вопросов. Посещение конференции обязательно для стажеров. Обсуждение юридических вопросов происходит следующим образом. Секретари по очереди приготовляют доклады на темы, избранные ими с одобрения председателя и выставляют о них объявления за две недели до срока. Заседанием руководит председатель. После прочтения доклада начинаются прения; затем председатель делает резюме всего, что было сказано, не выражая своего личного мнения, чтобы не повлиять своим авторитетом, и приступает к голосованию. В прежнее время докладчик отмечал на особой тетради результаты голосования вместе с соображениями, высказанными за и против.
Избирая секретарей, совет в то же время поручает двум из молодыхстажеров, состоящих в этом звании не более четырех лет, приготовить вступительные речи для торжественного открытия конференции. Темы для этих речей даются самим советом.
В прежнее время конференции являлись также благотворительным учреждением и подавали бесплатные советы бедным. Но с 1851 г., когда была установлена законом защита по назначению суда и консультационные бюро, эта деятельность конференций прекратилась сама собой.
Приучая начинающих адвокатов к обсуждению юридических вопросов и к прениям, конференции имеют несомненное и в высшей степени важное воспитательное значение. "Конференции", говорил еще в 1786 г. Боннэ: "изобретены для того, чтобы предупредить бесчисленные неудобства одиночных занятий. Этот удачный метод, при помощи которого многие умы сообща пользуются своими трудами и знаниями, устраняет почти все затруднения. Благодаря нему, каждый участник возвращается из собрания обогащенный мыслями и знаниями всех остальных, которых он точно также обогатил своими. Этот счастливый обмен служит на пользу всем, так как сокровища знания не то, что материальные богатства: их можно раздавать, не оскудевая, их можно распределять, не уменьшая". Говоря далее о привычке к прениям, приобретаемой на конференциях, Боннэ продолжает: "здесь утрачивается та робость, которая зачастую изменяет наилучшие вещи и подавляет самые хорошие движения, та неловкость и принужденность, которые являются прирожденными врагами естественности и грации; здесь дружеская и взаимная критика указывает каждому слабую сторону его таланта или недостатки, омрачающие этот талант, и избавляет его от подобных же уроков со стороны недовольной публики, ужасных уроков, выражающихся только неудачами и исправляемых только поражениями; здесь, наконец, каждый может по своему желанию обсуждать самые важные дела или самые незначительные вопросы права или факта, или судопроизводства; упражняться во всех этих родах; употреблять любой тон, научаясь применять к каждому предмету соответствующие слова и обороты; приобретать предварительный навык к судебным заседаниям и часто узнавать характер своего таланта".
Внесение в список. Стажер, отбывший определенное законом время стажа, может просить совет о внесении его в список практикующих адвокатов. Для этого он должен удостоверить: 1) что он отбыл положенный срок стажа, причем аккуратно посещал конференции и заседания колонн, или же, что он раньше уже состоял адвокатом при другом апелляционном суде; 2) что он имеет квартиру в Париже, и 3) что он безукоризнен в нравственном отношении. Последнее обстоятельство свидетельствуется председателями колонн. Все доставленные кандидатом сведения поверяются тем членом совета, которому поручен доклад по данному делу. На этот счет совет парижской адвокатуры установил еще в 1828 г. следующие правила: 1) докладчики должны наводить самые точные справки относительно кандидатов: о занятиях их во время стажа, о деятельности их в качестве адвокатов, о деловых отношениях их к старейшим и практикующим в судах адвокатам; 2) чтобы облегчить получение этих сведений, стажеры будут предупреждаемы либо председателем, свидетельствующим их дипломы, либо членамидокладчиками, либо председателями колонн, что для внесения в список они должны будут представить доказательства по указанным вопросам; 3) колонны будут собираться два раза в год, и отсутствующие стажеры будут записываться; 4) докладчики должны, если сочтут это нужным, посещать кандидатов на дому, как повещают теперь желающих повергнуться стажу, 5) в случае сомнения докладчика относительно допустимости кандидатов, эти последние будут приглашаемы в заседание совета. Список практикующих адвокатов ежегодно составляется и печатается особой комиссии, в которую входят председатель сословия, секретарь и три члена совета по выбору председателя. Задача ее заключается в том, чтобы внести в список всех адвокатов, допущенных к практике, исключить из списка умерших и подвергшихся по дисциплинарному производству исключению из сословия и сделать запрос стажерам, более пяти лет отбывающим стаж, почему они не просят о внесении их в список.
Фамилии адвокатов записываются не в алфавитном, а в хронологическом порядке, по времени их принятия в сословие. Старшие по порядку пользуются некоторыми привилегиями. Так, они представляют стажеров к присяге, вслучае консультации могут приглашать своих товарищей, кроме только председателя, к себе на дом; на выборах в совет при равенстве голосов пользуются предпочтением пред другими кандидатами и т. п.
С момента внесения в список стажер становится полноправным членом сословия.
Несовместимость. Теория несовместимости чрезвычайно широко развита по французской адвокатуре. Она основывается на принципе, выраженном Бушэ д'Аржи в следующих словах: "адвокат не должен вмешиваться ни в какие дела, чуждые его профессии, так как ничто не может быть чище адвокатуры: малейшая примесь портит и искажает ее". Законодательные постановления на этот счет весьма кратки. "Адвокатская профессия", говорится в законе 1822 г.: "несовместима со всеми судебными должностями; с должностями префекта, подпрефекта и генерального секретаря префектуры; с обязанностями актуариуса, нотариуса и поверенного, с платными должностями, с обязанностями счетоводов, его всякого рода торговлей и агентурой". Совет парижской адвокатуры значительно дополнил и увеличил этот список. Причины несовместимости, введенные им, могут быть разделены на две группы: на абсолютные, исключающие навсегда занятия адвокатурой, и относительные, которые могут быть устранены. К первому разряду отнесены советом духовное звание, имущественная несостоятельность, служба в качестве полицейского комиссара и нек. др. Во второй входит несравненно большее число случаев, из которых главные следующие: иностранное подданство, военное звание и разного рода государственные должности. Разрешая эти частные случаи, совет руководствовался, как видно из мотивов его постановлений, тремя основными принципами: 1) адвокат должен быть человеком незапятнанной репутации; 2) отличаться полнейшим бескорыстием и 3) не находиться в зависимости ни от кого, кроме самого сословия. Согласно с первым принципом, совет не допускал к адвокатуре лиц, приговоренных по суду к ограничивающему права или позорящему наказанию. Применяя второй, он считал несовместимыми с адвокатурой всякого рода занятия, связанные с торговлей и промышленностью, а следуя третьему, запрещал адвокатам службу, как государственную, так и частную. Исключение сделано только для должностей и профессий, которые или близки к адвокатуре, каковы, например, профессура на юридических факультетах, портфель министра юстиции, редактирование юридического журнала, или безвозмездные, как например, разные сверхштатные должности по юридическому ведомству, или почетные, вроде почетных поверенных, магистратов и т. п. Впрочем, совет допускал еще некоторые изъятия, которые не могут быть оправданы приведенными соображениями. Так, он позволил адвокатам занимать должности секретаря кассационного суда.
Профессиональная деятельность. Адвокаты занимаются юридической консультацией и устной защитой интересов тяжущихся на суде. Они имеют право выступать пред всеми судами государства. При отправлении своих обязанностей они носят особый костюм, за исключением тех случаев, когда защищают свои личные дела. В знак свободы защиты адвокатам дозволено говорить речь с покрытой головой. Но, читая относящиеся к делу документы или законы или выслушивая приговор, они должны обнажать голову.
Адвокат пользуется на суде полной свободой речи. Он имеет право говорить все, что найдет нужным для интересов клиента, критиковать показания свидетелей и экспертов, касаться даже их личности, и если переступит границы умеренности и деликатности, то подлежит не уголовному преследованию за обиду или клевету, а дисциплинарному взысканию.
Все, что клиент вверил адвокату, составляет адвокатскую тайну, которую он не имеет права разглашать, даже если бы его допрашивали на суде в качестве свидетеля. Разглашение тайны наказуется по уголовному закону тюремным заключением до 6 месяцев и штрафом до 500 франков<.
Адвокаты не могут приобретать на свое имя тяжб и спорных прав под страхом уничтожения сделки и возмещения убытков.
Дисциплинарная власть. Как уже было сказано, дисциплинарная власть находится в руках совета. Закон 1822 г. содержит в себе следующие постановления на этот счет:
"Ст. 14. Дисциплинарные советы обязаны поддерживать чувства верности к монархии и конституционным учреждениям и принципы умеренности, бескорыстия и честности, на которых основывается честь адвокатского сословия".
"Ст. 15. Дисциплинарные советы преследуют по своему усмотрению или по поданным им жалобам нарушения и проступки, которые совершены внесенными в список адвокатами".
"Ст. 16. Предшествующие распоряжения не уничтожают права судов преследовать проступки, совершенные адвокатами во время заседания".
"Ст. 17. Применение дисциплинарной власти не устраняет преследований, которые прокуратура или гражданские стороны считают себя вправе возбудить в судах относительно поступков, представляющих собой преступления или правонарушения".
"Ст. 18. Дисциплинарные наказания суть: 1) предостережение, 2) выговор, 3) временное запрещение практики и 4) исключение из списка. Временное запрещение практики не может быть продолжительнее одного года".
"Ст. 19. Никакое дисциплинарное наказание не может быть наложено безвыслушания или, по крайней мере, приглашения обвиненного адвоката за восемь дней до срока".
"Ст. 20. Отменена.
"Ст. 21. Всякое решение совета, полагающее запрещение практики или исключение из списка, передается в течение трехдневного срока генерал-прокурору, который следит за приведением его в исполнение".
Как видно из решений совета парижской адвокатуры, исключение из списка было определяемо за наиболее важные нарушения правил профессии, каковы безусловная несовместимость, занятия торговлей и агентурой по продаже чего-либо, злоупотребление доверием, спекулирование недвижимостью, нарушение присяги, обман, безнравственное, доходящее до скандала поведение, ростовщичество, погоня за клиентурой, употребление факторов с этой целью и т. п. Временное запрещение практики налагалось за принятие возмездных поручений, составление условий о гонораре, приискивание клиентов, требование гонорара вперед, непочтение к магистратуре и др. Наконец, выговор и предостережения относились к наименее важным проступкам против правил о гонораре, об обязанностях защиты, деликатности и уважения к магистратуре и противникам и т. п.
Кроме указанных законом четырех дисциплинарных наказаний, совет применяет еще одну меру, которая, не представляя собой наказания, влечет за собой, тем не менее, невыгодные практические последствия. Она называется пропуском (omission) и заключается в том, что фамилия адвоката по решению совета перестает вноситься в список до тех пор, пока причина, вызвавшая эту меру, не перестанет существовать. Такой пропуск, отличается от исключения из списка тем, что он не окончателен и не позорен. Совет прибегает к нему в случаях относительной несовместимости, своевольного отпуска, выезда из Парижа, неуплаты адвокатского взноса и т. п. Право совета прибегать к этой мере основывается на ст. 15 закона 1822 г., которая возлагает на советы преследование замеченных ими проступков и нарушений, и ст. 45 того же закона, по которой "древние обычаи адвокатуры оставляются в полной силе".
Ограни"ения автономии. До сих пор мы излагали внутреннюю организацию французской адвокатуры в таком виде, как будто бы она основана на принципе полного самоуправления. Теперь нам нужно указать на ограничения этого принципа, установленные в законе.
В дореволюционный период, как мы видели, сословие было полным "хозяином своего списка". Не то замечается теперь. Новейшими решениями кассационного суда предоставлено право лицам, которых сорвет не допускает к стажу или ко внесению в список, апеллировать в подлежащий суд. Кроме того, генерал-прокурор должен следить, чтобы "дисциплинарные советы не ставили препятствий свободному отправлению профессии", и, в случае надобности, приносить на решения совета жалобы суду. Из приведенных постановлений видно, что сословие может быть принуждено к принятию в свою среду лиц, которые по каким-либо причинам были отвергнуты дисциплинарным советом.
Далее, сословие лишено полной самостоятельности при избрании органов своего управления, так как генералпрокурор может во всякое время опротестовать выборы, и обсуждение правильности или неправильности их предоставлено соединенному присутствию департаментов данного суда.
Точно также ограничена и карательная деятельность сословия. Только предостережение и выговор налагаются дисциплинарным советом безапелляционно. Притом, прокурорскому надзору отведено широкое право вмешательства в дисциплинарное производство. В законе 1822 г. установлены на этот счет следующие правила.
"Ст. 22. Генерал-прокурор может, если сочтет это необходимым, потребовать, чтобы ему были присланы решения, налагающие предостережение и выговор". "Ст. 23. Он также может требовать присылки всякого решения, которым совет оправдан обвиняемого адвоката".
"Ст. 24. В случае временного запрещения, практики или исключения обвиненный адвокат может принести апелляцию в подлежащий суд".
"Ст. 25. Право апелляции не решен, постановленные дисциплинарным советом в случаях, указанных в ст. 15, принадлежит, равным образом, генерал-прокурорам".
"Ст. 28. Если апелляция принесена осужденным адвокатом, то суды могут, когда будет нужно, увеличить наказание, хотя бы генерал-прокурор и не апеллировал".
Эти правила страдают двумя существенными недостатками. Во-первых, они предоставляют суду право увеличивать наказание апеллирующему адвокату без всякой просьбы о том со стороны генерал-прокурора. "Хотя", как замечает Молло, "суду нечасто придется употреблять данную ему власть так как дисциплинарные советы, проникнутые сознанием своего долга, умеют без снисходительности и пристрастия соразмерить наказание с виной", тем не менее, предоставление такого права суду несправедливо. Ведь если генерал-прокурор не нашел нужным добиваться усиления наказания, то можно ли предписывать суду который по самому своему существу должен быть беспристрастным и милосердным, можно ли предписывать ему быть более строгим, чем представитель карательной власти государства?
Во-вторых, этими постановлениями предоставлено генерал-прокурору больше прав, чем обвиненному адвокату. В то время, как осужденный адвокат может апеллировать только в том случае, если совет накажет его временным запрещением практики или исключением из списка генерал-прокурору предоставлено право апелляции на любое из дисциплинарных постановлений. Действительно, хотя в ст. 25 слова "равным образом" повидимому приравнивают право апелляции генералпрокурора к такому же праву осужденного адвоката, "но", говорит Молло, "ввиду того, что ст. 25 упоминает о случаях указанных в ст. 15 без всякого ограничения, мы должны признать с глубоким сожалением, что генералпрокурор может приносить апелляцию даже в случае присуждения к выговору или предостережению".
Если теперь вспомнить, что в дореволюционный период прокуратура совершенно не вмешивалась в вопросы внутренней дисциплины, и что 41 статья проекта 1835 г. категорически требовала, чтобы "ни в каком случае прокуратуры не могла приносить жалобы на решения совета", то будет вполне понятно, что французские адвокаты недовольны таким порядком вещей, идущим в разрез с их вековыми традициями. Все перечисленные ограничения сословной автономии указывают на недоверие, которое питали к адвокатуре составители устава 1822 года, и следы которого остались в законе и по настоящее время.
Правила профессии. Наш очерк современного положения французской адвокатуры был бы недостаточно полон, если бы мы прошли молчанием те правила профессии, которые выработаны практикой и служат руководящими принципами деятельности французских адвокатов. Они не кодифицированы. Будучи созданы обычаем, они и по настоящее время сохраняют свой первоначальный характер. Они имеют значение традиций, но традиций не отживших, не вышедших из употребления, а чтимых и хранимых сословием и его органами. Чтобы ознакомить с ними новых членов, вступающих в сословие, парижский совет, помимо учреждения колонн, с давних пор ввел в обычай дарить каждому кандидату, допущенному к стажу, экземпляр сочинения, в котором собраны эти правила. Таким сочинением служила вначале книга Молло "Очерк правил адвокатской профессии" (Abrege des regles de la profession d'avocat, 1842), представляющая извлечение из его обширного двухтомного труда о том же предмете, но в 1883 г. Альберт Луивилль составил новое руководство. Оно разделяется на четыре части: 1 организация адвокатуры, 2) общие правила, 3) профессиональные правила и 4) законы и распоряжения правительства относительно адвокатуры. Первая и третья части извлечены из капитального сочинения Молло, а вторая и четвертая заимствованы из трактата Феликса Лиувилля (старшего). "Об адвокатской профессии (De la profession d'avocat, 1864). Чтобы ознакомить читателя с этими правилами, мы сделаем извлечение наиболее существенных положений из книги Молло, дополняя их заимствованиями из новейшего труда Крессона.
Обязанности адвокатов Молло разделяет на четыре группы: I) Общие обязанности; II) обязанности относительно клиентов; III) обязанности относительно товарищей по профессии, и IV) относительно магистратуры.

Основные принципы деятельности адвокатов выражены, с одной стороны, в той присяге, которую они приносят, и, с другой стороны, в указе 1822 года.
Формула присяги гласит следующее: "клянусь не говорить и не публиковать, в качестве защитника или юрисконсульта, ничего противного законам, распоряжениям правительства, добрым нравам, безопасности государства и общественному спокойствию и никогда не уклоняться от должного уважения к судам и общественным властям".
Указ 1822 г. налагает на совет обязанности "поддерживать принципы умеренности, бескорыстия и честности, на которых основывается честь адвокатского сословия" (ст. 14). Он предписывает адвокату "уважать общественную и религиозную мораль" (ст. 43), требует "свято исполнять все эти постановления (ст. 38), наказывать все совершенные проступки и нарушения" (ст. 15, 16 и 43) и, в заключение, определяет, что все обычаи, соблюдавшиеся в адвокатуре относительно прав и обязанностей адвокатов при занятии ими своей профессией, сохраняют свою силу" (ст. 45). Из этих постановлений следует, что адвокат, если он хочет добросовестно исполнять свои обязанности, должен не только обладать знанием своего дела, но и быть: 1) честным; 2) бескорыстным и 3) умеренным. К этим трем требованиям, установленным законом, обычаи сословия прибавляют еще два: 1) независимость и 2) ревностное соблюдение традиций и правил профессии.
1 Честность. Обыкновенная честность недостаточна для адвоката. Он обязан довести ее до щепетильности; предания древнего сословия адвокатов и решения совета сословия никогда не изменялись в этом отношении. В своих речах и бумагах, в своих консультациях и деловых сочинениях, адвокат должен избегать всякого средства, которое не вполне законно. Правдивость представляет собой другую обязанность, которая вытекает из честности. Она не заключается только в том, чтобы приводить на суде и в бумагах точные факты, она также запрещает употреблять искусственные средства с целью обмануть судей. Адвокат должен стремиться к тому, чтобы восторжествовал не его процесс, а правда.
2 Бескорыстие, предписываемое профессией, требует, чтобы адвокат был умерен в своем гонораре; оно требует даже, чтобы адвокат, если клиент не в состоянии ему ничего предложить, бесплатно оказал ему свое заступничество с такой же заботливостью, с таким же рвением, как сделал бы это для самого богатого лица. Гонорар, который клиент ему предлагает, есть награда за оказанную услугу, доказательство благодарности. Он не может, следовательно, допускать ни таксы, ни принуждения.
3 Умеренность. Адвокат должен быть умерен в своих речах. Он не должен расхваливать своего клиента, а также нападать на своего противника без необходимости и основываясь на фактах, не относящихся к делу. Тем более умеренность налагает обязанность относиться точно также к тем лицам, которые не участвуют в процессе, к свидетелям и к экспертам, приглашенным судом. Исключение составляет только один случай,случай очень редкий, когда нападки оправдываются требованием процесса и очевидными доказательствами.
4 Независимость. Для адвоката она составляет вместе и право, и обязанность. Она предписывает адвокату защищать справедливое дело, не заботясь ни о своих личных интересах, ни о могуществе противника. Летописи французской адвокатуры свидетельствуют, что адвокатам нередко приходилось выступать против самых влиятельных лиц, даже против особ королевской семьи, и что мужество никогда не покидало их при исполнении обязанностей.
Адвокаты пользуются своей независимостью, как правом, в сношениях с клиентами и магистратурой. Чтобы удержать эту независимость, они имеют два средства: одно состоит в требованиях и представлениях посредством депутации, а другое в добровольном прекращении профессиональной деятельности. Оба эти средства были применяемы на практике и оба приносили желаемые результаты.
5 Соблюдение обычаев и традиций сословия. Адвокат должен строго соблюдать вековые традиции своего сословия и защищать всегда и везде его права и привилегии. Он должен держать себя с достоинством, приличествующим его званию, как в своем консультационном кабинете, так и в зале суда. Каждый адвокат есть вместе человек и адвокат. Если достоинство его, как человека, принадлежит одному ему, то достоинство его, как адвоката, принадлежит целому сословию. Вот почему в то время, как его частная жизнь неприкосновенное святилище, дисциплина имеет право требовать у него отчета в его поступках, когда они могут компрометировать честь и достоинство всего сословия.

6 Недостойно адвоката хлопотать о клиентуре. Нужно, чтобы клиенты искали его, а не он клиентов. Поэтому, все способы, направленные к привлечению клиентов, начиная с газетных объявлений и кончая табличками на дверях, безусловно запрещены. Тем более адвокату не дозволительно доставать себе клиентуру, заключая договоры с чиновниками, маклерами или поверенными.
7 Профессия адвоката по своему существу свободна. Он имеет право, не объявляя мотивов, отказаться от дела, доверенного ему. Вот основной принцип, выработанный веками. Устав уголовного судопроизводства делает только одно исключение из предыдущего правила, а именно для защит, на которые президент суда присяжных назначает адвоката; если адвокат хочет освободиться от такой защиты, то он должен представить суду извинительные причины.
Перед судами исправительной полиции, военными советами и гражданскими судами первой инстанции, защита по назначению не обязательна, однако обычаи сословия предписывают адвокату не отказывать в своей помощи бедным.
8 Если гражданское дело, которое адвокат ведет по назначению, представляется ему неосновательным, то он должен ограничиться изложением требований своего клиента, не подкрепляя их своим мнением.
9 От гражданского дела, которое адвокат принял по соглашению, он может отказаться, когда убедиться в его несправедливости. Этот принцип заимствован из римского права.
10 В случае сомнительности юридической стороны дела, адвокат может принять его. Юридические мнения по одному и тому же вопросу могут быть различны, но адвокат должен избирать наиболее вероятное из них. В случае же сомнения в нравственной стороне дела он должен отказаться.
11 К уголовным делам применяется другой принцип: адвокат может вести каждое дело, хотя бы он сомневался в невинности клиента, так как гуманность требует, чтобы каждый подсудимый был защищаем. Роль адвоката заключается в том, чтобы выставить на вид сомнения или вызвать снисхождение к подсудимому.
12 Если адвокат вел дело одной стороны, то он не должен принимать защиту или давать советы другой стороне в том же самом процессе, так как этим он нарушит адвокатскую тайну.
13 Недостойно адвоката поддерживать в одном процессе тот взгляд, который он опровергал в другом. Поступать так значит навлекать на себя упрек в противоречии самому себе и в шаткости своих убеждений.
14 Адвокат не должен принимать от своего клиента ни письменной, ни словесной доверенности, хотя бы даже безвозмездно.
15 Обсуждение дел и подача советов происходят в кабинете адвоката. Только в исключительных случаях, каковы болезнь и дряхлость клиента, адвокат может посетить его квартиру.
16 Адвокат не должен ходить по делам клиента к нотариусам, маклерам, поверенным и т. п. Конечно, он может в конторе нотариуса справляться с подробностями актов, которые составляют предмет процесса, и доставка которых была бы затруднительна или дорого стоила клиентам, приходит в качестве советника для того, чтобы помогать своему клиенту и подписывать бумаги в важном деле и т. п. Но с незапамятных времен установился обычай, что нотариусы и поверенные приходят для свидания к адвокату, а не он к ним.
17 Принимая на себя издержки производства или давая с этой целью аванс клиенту, адвокат компрометирует свое достоинство.
18 Точно также, получая от клиента задаток с тем, чтобы назначить от себя поверенного и уплатить ему судебные издержки, адвокат нарушает требование независимости и деликатности.
19 Если адвокат болен или чем-нибудь задержан, то он может заменить себя своим сотоварищем в том случае, когда уведомленный об этом клиент не воспротивился.
20 Так как профессия адвоката не основывается на договорах доверенности и личного найма, то отсюда следует, что он отвечает за свои советы не более, чем судья за свои решения. Если тот или другой ошибается, то предложение остается всегда в пользу их добросовестности. Для адвоката это древний обычай, который освящен действующим законом.
21 Честность адвоката представляет столь твердо установившийся факт, что он никогда не дает расписки в получении бумаг, которые ему доверены. Точно также он их возвращает без квитанции тому, кто их ему вручил, будет ли то клиент, поверенный, клерк или агент. И если адвокат объявляет, что он их возвратил, то ему верят на слово, без присяги. Это одно из самых древних и самых почетных правил профессии. Нет примера злоупотребления им. Кто решается обвинить адвоката в утайке или присвоении какого-нибудь документа, тот рискует навлечь на себя наказание, как это случилось в 1638 г. с неким Реньи. Адвокат Ришэ (Richer), обвиненный им в утайке документа, пожаловался суду, который присудил Реньи к 500 ливрам штрафа. Но если адвокат утратил документ и не может представить законного извинения, то он отвечает за это.
22 После окончания дела или, если клиент раньше откажет адвокату, документы не должны быть удерживаемы ни под каким предлогом, даже если бы клиент простер свои несправедливость до того, что отказался бы уплатить заслуженный гонорар. Удержание документов было бы косвенным принуждением уплатить.
23 Адвокат имеет право получать вознаграждение за свой труд, но не должен заключать на этот счет никаких условий. Хотя действующее законодательство допускает иск о гонораре, и хотя адвокаты некоторых провинций пользуются им, но в Париже и в большинстве других городов неизменно применяется правило древней адвокатуры, по которому всякое судебное требование уплаты гонорара воспрещено адвокату под страхом исключения из сословия.
24 Адвокат должен принимать то вознаграждение, какое ему подносит по доброй воле клиент. Всякое требование уплаты, в какой бы форме оно ни было сделано, влечет за собой дисциплинарное наказание.
25 Неуплата гонорара или боязнь неуплаты не дают адвокату права отказываться от ведения дела.
26 Если адвоката просят защищать дело вне его местожительства, то он не нарушит правил бескорыстия и деликатности, если пожелает, чтобы вознаграждение было ему вручено или, по крайней мере, обещано. В этом случае дело изменяется: адвокат, покидая свой кабинет, теряет других клиентов и подвергается необычному утомлению и издержкам; поэтому, исключение становится вполне законным. Самая строгая деликатности не заставляет приносить несправедливые жертвы.
27 Адвокат, принимая гонорар по добровольному предложению клиента, не должен выдавать ему в том квитанции. Однако, если гонорар передан адвокату через поверенного, то адвокат может уведомить клиента о получении посредством письма.
28 По установившемуся в Париже обычаю, суд принимает в счет издержек гонорар, уплаченный поверенными адвокатам, даже безо всяких квитанций со стороны адвокатов, лишь бы только платеж по своей величине не казался невероятным. "Хотя в принципе", говорит постановление Кольмарского суда: "адвокаты имеют иск к клиентам об уплате гонорара, однако так как сообразно с постоянными обычаями, установленными в интересах достоинства сословия, адвокаты воздерживаются и должны воздерживаться от этого иска, то наблюдать за уплатой гонорара адвокату должен поверенный, который вместе с ним вел данное дело". Поверенный, уплативший гонорар адвокату, может требовать возмещения этой суммы с клиента судом.
29 Может ли клиент требовать возвращения гонорара, который был им добровольно уплачен? Нет, только совести адвоката должно быть предоставлено решение этого вопроса. Так как адвокат строго исполняет правила, запрещающие ему требовать в какой бы то ни было форме, уплаты гонорара, то справедливо, чтобы клиент не имел права требовать возвращения добровольно уплаченного гонорара.
30 Во всех делах по назначению, уголовных или гражданских, адвокату запрещено принимать гонорар, даже если его предложат.
31 Адвокат не должен выговаривать себе части спорного имущества в виде гонорара. В римском праве тоже были запрещены такие: "pacta de quota litis".

32 Установившиеся обычаи требуют от адвокатов относиться с почтением к своим старшим коллегам и обращаться к ним за советом при всяком встречающемся затруднении.
Со своей стороны, старшие адвокаты должны оказывать помощь и поддержку своим юным коллегам во всех нужных случаях. Благодаря такому общению, французские адвокаты отличались всегда и отличаются теперь духом солидарности и даже братства.
33 Ни в заседаниях суда, ни в сочинениях адвокатов не должен подвергать своего противника-коллегу насмешкам или презрительным упрекам.
34 В гражданских делах не должен пользоваться документами, которых он не сообщил раньше адвокату своего противника. Это правило установилось еще в дореволюционный период, и, как говорит Бушэ д'Аржи, не было случая, чтобы из этого произошло какое-нибудь затруднение. Оно имеет безусловную силу для адвоката истца. Но адвокат ответчика может не исполнять его в некоторых случаях, например, если он не знает какие доводы приведет противник или, если сообщение документа может причинить вред интересам клиента. Когда противник не адвокат, то такое сообщение необязательно.
35 Первую копию с каждого заявления, подаваемого в суд, адвокат должен отсылать своему противникуадвокату.
36 Адвокаты передают друг другу документы без всяких квитанций и расписок. Если бы клиент воспротивился этому, то адвокат обязан отказаться от ведения его дела.
37 Если клиент оставляет своего адвоката и обращается к новому, то последний может принять дело не прежде, чем удостовериться, что прежнему адвокату уплачен гонорар.
38 Споры между адвокатами относительно какого-либо вопроса дела и дисциплины разрешаются председателем сословия, а в более важных случаях - советом.

39 В судебной иерархии адвокатура занимает место после магистратуры. Поэтому, адвокаты должны относиться с особым уважением к представителям магистратуры даже в низших судебных учреждениях.
40 По установившемуся обычаю, адвокат, приезжающий защищать дело в суде другого города, обязан сделать визит председателю суда.
41 Адвокат не должен посещать судью на дому, чтобы переговорить о своем процессе, если он не был приглашен им для этого.
42 Кабинет адвоката может подлежать обыску, а бумаги клиентов, хранящиеся у него, аресту только в двух случаях: 1) если сам адвокат виновник или соучастник преступления, и 2) если бумаги не относятся к числу деловых.
43 Адвокат, ведущий чей-либо процесс против судьи, должен сделать визит своему противнику.
Таковы главные обязанности французских адвокатов, издавна установленные обычаем. Сословные советы наблюдают за исполнением их и привлекают нарушителей к дисциплинарной ответственности. "Было бы желательно", говорит Молло: "если только это желание не покажется философской иллюзией, чтобы наши профессиональные правила, сделавшись интернациональными, были приняты в соседних государствах". Желание Молло вовсе не так несбыточно, как оно ему казалось. Многие из приведенных правил усвоены новейшими законодательствами других народов; чужеземные адвокаты в случае каких-либо затруднений справлялись и справляются с этими правилами, и попытки ознакомить с ними интеллигентное общество становятся все чаще и чаще. И это вполне понятно. Если некоторые из правил основываются на специфических чертах организации французской адвокатуры и потому имеют местный характер, зато все остальные вытекают из самой сущности профессии и отличаются общечеловеческим характером.

Политические процессы революционного периода и времен консульства дали адвокатуре возможность проявить благороднейшие черты своей деятельности. Ввиду чрезвычайной должности и большого интереса некоторых процессов, мы поговорим о них несколько подробнее. К числу их должны быть, прежде всего, отнесены процессы Людовика XVI и Марии Антуанеты. Людовик XVI избрал себе защитниками Таржэ (Target) и Троншэ (Tronchet). Первый отказался под предлогом старости и болезни, но на самом деле по недостатку мужества. Однако обвинять его за это едва ли можно. "Легко нам, спокойным зрителям тех событий", говорит Годри: "осуждать слабость, не принимая в расчет господствовавшего тогда ужаса. Защитник сверженного короля должен был обладать не простым мужеством, а героизмом, готовностью пожертвовать своей жизнью.
Беррье рассказывает в своих "Воспоминаниях" следующий факт: "Тронсон Дюкудрэ (Tronson Ducoudray), один из нас (адвокатов), счел нужным собрать нас у себя на обед, чтобы удостовериться в нашем образе мыслей, после странного отказа Таржэ. Главными гостями были: Дулакруа-Флэнвиль (Delacroix-Flainville), Белляр (Bellart), Боннэ (Bonnet), Шаво-Делагард (Chaveau-Delagarde), Бюро-дю-Коломбье (Bureau du Colombier), Битузэ-де-Линьяр (Bitouzet de Linieres), Блак (Blaque) и я. Имена остальных изгладились из моей памяти. Обсудив дело, мы согласились образовать союз с тем, что если бы выбор монарха падет на одного из нас, остальные сопровождали его в качестве советников. Было, далее, решено, что каждый оратор начнет свою речь следующими словами: "я приношу конвенту истину и свою голову. Он может располагать моей жизнью, когда выслушает мои слова". Беррье и его товарищи думали и, как мы увидим, не без основания, что принимать защиту Людовика XVI значило рисковать своей головой. Тем не менее они приняли бы ее, если бы она была им предложена. Мало того, адвокат Гюо (Huot) сам предложил конвенту защищать Людовика, но его предложение отклонили, говоря, что король должен лично избрать себе защитника. Другой адвокат Пишуа (Pichois) напечатал юридический мемуар в защиту обвиненного монарха, в котором в резких выражениях порицал действия учредительного собрания. "Это было", замечает Годри: "превосходным средством подвергнуть себя смерти, а не избавить от нее короля". Наконец, семидесятилетний Малесерб (Malecherbes), бывший в молодости адвокатом, написал членам конвента из деревни, где он проводил остаток своей жизни, следующее письмо: "я не знаю, дает ли конвент Людовику XVI защитника и представить ему выбор такового. В последнем случае я желал бы, чтобы Людовик XVI знал, что если он изберет меня, я готов исполнить свой долг. Я не прошу вас извещать о моем предложении конвент, так как я вовсе не считаю себя лицом достаточно важным для того, чтобы он занимался мной. Но я был дважды призываем на совет к тому, кто был моим повелителем в то время, когда все домогались этой чести, и я должен оказать ему такую же услугу теперь, когда она стала в глазах многих опасной. Если бы я знал другой способ известить его о моем намерении, я не взял бы на себя смелости обращаться к вам".
Малесерб был избран королем и приступил к подготовке защиты вместе с Троншэ. 17 декабря 1793 г. они обратились в конвент с просьбой прибавить еще одного защитника и сообщили, что король избрал де-Сеза (de Seze). Конвент исполнил их желание. Только восемь дней оставалось еще до заседания. Произнесение речи на суде было поручено де-Сезу. Днем он собирал вместе с товарищами материалы для защиты, а по ночам писал речь. Впоследствии он сам говорил о ней: "она носит на себе следы крайней поспешности, с какой я принужден был составлять ее, но я исполнил свою священную обязанность и имел в виду только свое признание, а не свои силы". 26 декабря де-Сез произнес свою речь перед конвентом. Она была скреплена подписями Людовика, де-Сеза, Малесерба и Троншэ. В первой части речи де-Сез установлял неподсудность дела конвенту. "Если", говорил он: "вы отнимаете у Людовика XVI неприкосновенность короля, то вы должны, по крайней мере, признать за ним права гражданина... Но если вы хотите судить Людовика, как гражданина, то я вас спрошу, где же те охранительные формы, требовать которых имеет право каждый гражданин?" Первая часть заканчивалась следующими словами "Граждане, я буду говорить вам с вольностью свободного человека: я ищу среди вас судей и вижу одних обвинителей. Вы хотите произнести приговор над Людовиком, и вы сами его обвиняете! Вы хотите произнести приговор, и вы уже высказали свое желание! Вы хотите произнести приговор, а ваши мнения известны всей Европе! Значит, Людовик будет единственным французом, для которого не существует никакого закона, никакой формы производства; он не будет иметь ни прав гражданина, ни привилегий короля; он не воспользуется ни своим прежним положением, ни новым. Какая странная и непонятная судьба!" Затем, перейдя к фактической части обвинения и опровергнув его по всем пунктам, де-Сез закончил свою речь таким образом: "Французы! революция, возродившая вас, развила великие добродетели; но опасайтесь, чтобы она не ослабила в ваших душах чувство гуманности... Послушайте, что скажет история: Людовик взошел на престол двадцати лет; он дал на престоле пример нравственности; но не принес никакой преступной слабости, никакой развращенной страсти. Он был бережлив, справедлив, строг; он всегда оказывался верным другом народа. Народ желал уничтожения пагубного налога, который тяготел над ним, он его уничтожил: он начал с того, что прекратить его в своих доменах; народ требовал реформ в уголовном законодательстве для смягчения участи обвиняемых,- он произвел реформы; народ хотел, чтобы милльоны французов, которых строгость наших обычаев лишала до того времени прав, принадлежащих гражданам, приобрели или возвратили себе эти права,- он им предоставил их своими законами; народ желал свободы, он даровал ее. Он даже определил желания народа своими жертвами, и однако теперь во имя этого самого народа требуют... Граждане, я не оканчиваю... я останавливаюсь перед историей. Вспомните, что ей предстоит суд над вашим судом, и что ее голос будет голосом всех веков!" Когда он выходил из залы, Людовик бросился ему на шею и, обнимая его,сказал: "Мой бедный Десез!" Это было единственной и величайшей наградой, какую получал отважный де-Сез за свою блестящую защиту и за ту опасность, которой он подверг себя. А опасность была немалая: как известно, престарелый Малесерб вскоре погиб на эшафоте, а Троншэ и сам де-Сез были обязаны своим спасением только бегству. Смертный приговор Людовику XVI был принял большинством всего пяти голосов. Но напрасно все три защитника ввиду такого незначительного большинства просили дозволять апелляцию к народу,- конвент остался непреклонен, и Людовик погиб на эшафоте жертвой политического и юридического убийства.
В том же году состоялся суд над несчастной Марией Антуанетой. Для защиты ее были назначены два адвоката: Шаво-Делагард и Тронсон-Дюкудре. К сожалению, от их речей не сохранилось ни одного отрывка. Но что они говорили свободно и мужественно, видно уже из того обстоятельства, что Шаво-Делагард едва не поплатился жизнью за свою речь. После заседания он был заключен в тюрьму и получил свободу только по особому декрету. Через несколько времени он снова был схвачен, и в обвинительном акте было сказано: "пора, чтобы защитник вдовы Канета сложил свою голову на том же эшафоте". Но смерть Робеспьера спасла его от неминуемой гибели. Вслед за процессами Людовика XVI и Марии-Антуанеты. следует целый ряд других интересных процессов. Шарлотту Кордэ, убившую Марата в сознавшуюся в своем преступлении, защищал тот же Шаво-Делагард. Когда суд вынес ей смертный приговор, она обратилась к своему адвокату и сказала: "вы меня защищали деликатно и благородно; это был единственный подходящий для меня способ. Я благодарю вас за него; он возбудил во мне уважение к вам, которое я хочу доказать на деле. Эти господа объявили мне, что мое имущество конфисковано; я должна кое-что в темнице: я вам поручаю уплатить этот долг". "Мы не думаем",замечает Годри, приводя эти слова: "чтобы было что-либо более возвышенное в древности".
Мадам Елизабет (Elisabethe), приближенная Марии Антуанеты имела защитником тоже Шаво-Делагарда. "Обвиняемая", говорил на суде адвокат: "была предана королеве; она ее любила: она была ей верна в опасностях, как другие верны в дни счастья. Дружба, верность, мужество, эти ли деяния, достойные смерти?"
Свирепый Дюма, который председательствовал, прервал его с бешенством, упрекая в том, что он дерзает говорить о мнимых добродетелях обвиняемой и таким образом развращает общественную нравственность.
Самым большим процессом во времена консульства был процесс о покушении на жизнь Наполеона. 47 человек привлекались к суду. Между ними был Кадудаль (Cadoudal), братья Арман (Armand), Полиньяк (Jules de Poliniac), маркиз де-Ривьер (de Riviere) и генерал Моро (Moreau). В числе защитников были знаменитые адвокаты Белляр (Bellart), Биллекок (Billecoq) и Боннэ (Bonnet). Наибольшее внимание возбудила блестящая защита Шарлем Бониэ известного генерала Моро. Боннэ говорил целых шесть часов с перерывом в один час. Он начал свою речь следующим образом: "И так, генерал Моро в оковах! Самыми большими и славными заслугами, самыми блестящими победами, самыми важными завоеваниями, спасением многих армий - нельзя, без сомнения, приобрести гнусного права губить свою родину внутренним междоусобием: мы далеки от системы столь ужасного зачета; но эти подвиги, эти завоевания, это геройское и безграничное самоотвержение, столько доблести, так много побед, столько благоприятных обстоятельств, двадцать пять лет честности, будет ли все это потеряно для оправдания знаменитого подсудимого? Нет, господа, разум, справедливость и чувство осуждают систему, внушаемую неразумием и неблагодарностью. Эти спасительные воспоминания, которые витают над подсудимым, еще не суть оправдания, но они являются более чем вероятным предзнаменованием их".
Председатель комиссии, исполнявшей роль суда, часто останавливал защитника, несмотря на умеренность его речи. Когда после одной остановки генерал-прокурор вставил со своей стороны замечание и назвал Моро изменником, Боннэ ответил следующей замечательной тирадой: "Господин генерал-прокурор, позвольте мне сказать вам, что генерал Моро достаточно хорошо доказал, изменник ли он; никто из нас не представил на этот счет более возвышенных доказательств. Ни вы, ни я, г. генералпрокурор, не руководили планами кампаний IV и V года республики; ни вы, ни я не побеждали в стольких битвах врагов нашей страны; ни вы, ни я не разрушили победами заговора Пишегрю; ни вы, ни я ни уничтожили тех, которые хотели сражаться с нашим отечеством и предавать его; ни вы, ни я не совершали изумительных отступлений из Германии и Италии и не спасли трех армий: ни вы, ни я не уплатили столь щедро нашему отечеству своими действиями и победами долга любви и преданности". Благодаря защите Боннэ, генерал Моро спасся от смерти и был приговорен только к двухлетнему заточению, которого он избежал, немедленно уехав в Америку. Наполеон был страшно рассержен на Боннэ за его речь и на Белляра за мемуар, написанный им в защиту Моро; он хотел их арестовать и сослать, и только благодаря вмешательству канцлера и префекта полиции дело ограничилось одним выговором. Если в последующее время и не было столь важных процессов, как только что указанные, тем не менее адвокатам не раз представлялась возможность выказывать свое мужество при отправлении профессии. Достаточно будет указать на защиту маршала Нея Дюрэном старшим, Беррье и Деларуа-Флэнвиллем, на процессы генералов Камбронна и Дебелла, которым защищал Беррье младший, и на большой политический процесс о заговоре 1820 г., в котором выступали Дюпэн младший, Геннекэн (Hennequin), Одилон Барро (Odilon Barrot) и другие выдающиеся адвокаты, на дело маршала Базена, которого защищал Лашо, на многочисленные политические процессы, в которых выступал Жюль Фавр и т. п.).
Говоря о замечательных процессах, мы вместе с тем назвали целый ряд выдающихся адвокатов XIX века. Мы уже упомянули о Боннэ, Биллекоке, Белляре ДелакруаФлэнвилле, двух Беррье, двух Дюпенах, Одилоне Барро, Геннекэне, Лашо, Жюле Фавре. К этому списку следует еще прибавить имена Деламалля (Delamalle), Бервиля, Найе (Paillet), Гамбетта ше-Дест Анжа (Chaix-D'est-Ange), Лиувилля и Молло.
Связь между адвокатурой и магистратурой, порвавшаяся в конце XVII века, снова восстановилась в XIX веке. Уже во времена революции и первой империи некоторые адвокаты занимали видные места в магистратуре. С течением времени число магистратов, вышедших из рядов адвокатуры, увеличивалось все больше и больше. Просматривая биографии замечательных адвокатов XIX в., мы видим, что почти все они в конце своей карьеры достигали высших государственных должностей. Можно назвать всего несколько из них, которые не покидали до самой смерти занятия своей профессией, как например Пайе (Paillet) или Лиувилль. Все остальные становились членами и президентами высших судов или переходили в прокуратуру. Некоторые были министрами (Мартиньяк, Ленэ, Делангл, Барош, Фавр, Гамбетта и др., а в настоящее время Флокэ) и даже, с тех пор, как Франция стала республикой, президентами ее Тьер, Греви. Таким образом, общественное положение адвокатов во Франции так же высоко в наше время, как было раньше. Даже можно сказать, что в настоящее время, при свободном парламентарном режиме для них открылось еще более обширное и почетное поприще деятельности, чем в эпоху просвещенного деспотизма.

Адвокатура, как мы видели, была занесена в Галлию из Рима и, притом, в законченном, вполне организованном виде. Но институт поверенных должен был развиваться во Франции совершенно самобытно и независимо от чужого влияния. Ни в Греции, ни в Риме не существовало особого класса поверенных. Если Франция могла что-либо заимствовать из них в этом отношении, так только идею судебного представительства. Но форму и организацию его французскому праву пришлось вырабатывать самостоятельно, а для этого потребовалось немало времени. Такова причина того обстоятельства, что в то время, как адвокатура процветала в Галлии уже в первые века христианской эры, институт поверенных появился в сколько-нибудь организованной форме не ранее, чем через тысячу триста лет. Средневековая Франция разделялась, как известно, в юридическом отношении на две части: южную, где действовало римское право, и которая потому носила название страны писанного права (payb du droit ecrit), и северную, где применялось обычное право (pays du droit contumier). На юге судебное представительство допускалось без всяких стеснений, согласно с постановлениями права. Такой же порядок вещей существовал и в духовных судах вследствие того, что каноническое право следовало в этом отношении за римским. Но в гражданских судах северной Франции строго применялся принцип личной явки. Обычное право, а за ним и указы французских королей установили и постоянно подтверждали его. Судебное представительство допускалось только по исключению для некоторых разрядов лиц, которые не могли сами вести своих дел. К числу их принадлежали дети, женщины, юридические лица (церкви, монастыри), духовенство, а впоследствии чины парламента и все участвующие в крестовых походах. Само собой разумеется, что все перечисленные категории лиц, в силу своих физических качеств (дети, женщины) или социального положения (духовные, члены парламента) или просто внешних препятствий (юридические лица, отсутствующие крестоносцы), не имели возможности являться в суд лично, а должны были присылать вместо себя других лиц, в качестве своих судебных представителей или поверенных (defenseurs, avoyers, avoes). Но все прочие граждане были обязаны являться на суд лично и, если могли прислать вместо себя поверенного, то не иначе, как испросив специальное разрешение верховной власти на каждый данный случай. Эти разрешения, получившие название дозволительных грамот (lettres se graee a plaidoyer), выдавались вначале весьма скупо и только при наличности уважительных причин (болезни, старости). Но количество их и легкость получения возрастали с каждым веком вследствие усиления потребности в судебном представительстве, а также потому, что выдача грамот, обложенная высокой пошлиной, стала одним из важных источников государственного дохода. Хотя Людовик Святой допустил в некоторых случаях представительство без дозволительных грамот, тем не менее выдача их практиковалась до конца XIV века. Само собой разумеется, что вначале судебное представительство, будучи явлением случайным, не составляло отдельной профессии. Но мало-помалу оно сделалось постоянным занятием особого разряда лиц, который получил название сословия поверенных. Это произошло следующим образом. В Большой зале парижского парламента находились, кроме описанных нами раньше скамей адвокатов, скамьи мелких писцов, которые занимались сочинением для тяжущихся незначительных судебных бумаг и переписывали разные сочинения, так как книгопечатание в то время еще не было известно. Между прочим, они составляли прошения о выдаче разрешительных грамот и зачастую являлись поверенными по этим грамотам. Так как они обладали некоторым знанием законов и порядка производства, то весьма понятно, что тяжущиеся охотно поручали им за небольшую плату ведение своих дел в качестве судебных представителей. В XIV веке большинство разрешительных грамот сосредоточивалось в их руках, так что они окончательно обратились в профессиональных поверенных. Когда парламент сделался оседлым, эти писцы образовали вместе с адвокатами сначала религиозное братство, а затем и общину. История этих ассоциаций и постепенного отделения сословия адвокатов от поверенных была изложена нами раньше. Теперь нам нужно только обратить внимание на другие стороны истории института поверенных. Батайар в своем капитальном исследовании делит ее на четыре периода.
1) Первый начинается с древнейших времен и продолжается до 1483 года. В течение его господствовал принцип личной явки, и судебное представительство допускалось только по исключению, на основании разрешительных грамот. Вначале для исполнения обязанностей поверенного не требовалось никаких законных условий. Но с половины XIV века были установлены два требования: 1) принятие присяги, 2) внесение в особый список (rotula procuratorum). Формула присяги не отличалась существенно от формулы адвокатской присяги того времени. Она должна была быть повторяема ежегодно. К этим двум условиям вскоре присоединилось еще одно. От кандидата в поверенные стали требовать представления свидетельства от трех или четырех адвокатов в том, что он способен и годен для этой профессии. Взамен этого свидетельства в XV веке был установлен экзамен поверенных судьями.
2) В 1483 разрешительные грамоты были по просьбе турских генеральных штатов уничтожены, и тяжущиеся получили право вести свои дела лично или присылать вместо себя представителей. Организации института поверенных оставались такою же, как и в первом периоде. По прежнему стороны могли поручать ведение дел не только поверенным, но и другим лицам. Поверенные находились в полной зависимости от суда; неограниченное число их и конкуренция со стороны непрофессиональных представителей, а также адвокатов, которые имели право составлять многие судебные бумаги, привели их к обеднению, а потому и деморализации.
В XVI в. начинается поворот к другому порядку вещей. Законодательство тщательно определяет все стороны деятельности поверенных, устанавливает тарифы судебных издержек и гонорара, усиливает надзор за поверенными и т.д. Вместе с тем оно проявляет три новые тенденции. Одна из них заключается в ограничении числа поверенных при каждом суде определенным комплектом. Первый толчек к этому был дан самими поверенными. Они подали в парламент петицию, в которой, указав на свое двойственное положение вследствие конкуренции разных маклеров и агентов (solliciteurs), просили принять надлежащие меры. С этого момента начинается ряд попыток установить комплект.
Другая тенденция состоят в стремлении признать судебное представительство обязательным, т. е. предписать каждому тяжущемуся избирать себе поверенного. "Короли и юристы", говорит Нюсс: не осмеливались возвести этого в закон и прямо напасть на древний принцип свободы тяжущихся, но они тайно подкапывались под него, в особенности в высших судебных учреждениях. Было постановлено, что поверенный не может отказать в своей помощи, что он должен оказывать ее бедным безвозмездно, под страхом штрафа... что он является в процессе хозяином тяжбы, так что решение произносится на его имя" и т. п. В средине XVI в. участие поверенных было уже признано обстоятельным в апелляционной инстанции. Какие же, спрашивается, причины вызвали появление этого принципа? Прежде всего, несомненно, что в интересе самих тяжущихся было поручать ведение своих дел более опытным и знакомым с формами процесса лицам, так что на практике все дела за редким исключением велись не самими сторонами, а их представителями. Кроме того, правительство имело, в свою очередь, причину поощрять такой порядок вещей. "Судопроизводство" говорит Нюсс: "было для французских королей боевым орудием, которыми они пробили брешь в обычном праве". Они не могли посягнуть прямо на местные юридические обычаи, которые господствовали в различных провинциях Франции, и на которых основывались права многих граждан. Но они могли вести единообразное судопроизводство, которое с течением времени могло бы привести и к единообразию материального права. Для достижения этой цели, между прочим, полезно было, чтобы сторонами в процессе являлись не сами тяжущиеся, чуждые планам правительства, а поверенные, и вместе с тем, чтобы эти поверенные из представителей свободной профессии обратились в должностных лиц. В этом последнем стремлении сделать поверенных чиновниками выражается третья тенденция законодательства. Мотивом ее, помимо желания установить единообразные права, служил также фискальный интерес. При широком развитии продажности должностей правительство было заинтересовано в том, чтобы увеличить число их. Преследуя эту цель, короли, начиная с 1544 г., делают ряд попыток обратить поверенных в должностных лиц и заставить их покупать патенты. Но парламенты, как парижский, так и провинциальные, долго противились этим попыткам, не желая выпустить из своих рук выгодной привилегии назначать поверенных, которая всегда принадлежала им. 3) Третий период, начинающийся в XVII веке, характеризуется осуществлением на практике тех трех тенденций, которые появились в предшествующий период. Поверенные окончательно сделались должностными лицами, число их при парижском парламенте было ограничено четырьмя стами; они получили монополию судебного представительства, которое вместе с тем стало обязательным для тяжущихся. "С этого времени", говорит Нюсс, "профессия поверенных вошла в систему французского публичного права; их достоинство увеличилось; они не должны были унижаться пред магистратами, ни выпрашивать у них принятия в профессию. Закон и уставы заменили произвол и милость". Благосостояние поверенных возрасло, а вместе с тем повысилась профессиональная нравственность, и общественное мнение в лице своего выразителя - литературы, стало понемногу оставлять отрицательный взгляд на профессию поверенных.
3) Великая революция, уничтожившая сословную организацию адвокатуры, уничтожила вместе с тем и институт поверенных (1793 г.). Но через несколько лет (1800 г.) он был восстановлен и существует по настоящее время. Его организация, подобно тому, как и организация адвокатуры, не определена особым уставом, а основывается на целом ряде указов 1800, 1801, 1807, 1810, 1812, 1822 и др. годов.
Мы рассмотрим ее по рубрикам.
Допущение к профессии. В настоящее время кандидаты в поверенные должны удовлетворять следующим условиям: 1) иметь не менее 25 лет; 2) пройти курс уголовного и гражданского права и процесса в одной из юридических школ и выдержать экзамен из этих предметов; 3) заниматься в течение пяти лет практикой при поверенном. Как видно, от поверенных требуются исключительно практические знания. И это вполне понятно. Они являются только процессуальными заместителями сторон. Правозаступничество принадлежит адвокатам. Но не всякое лицо, удовлетворяющее указанным условиям, принимается в поверенные. Число их при каждом суде ограничено определенным комплексом, и тот, кто желает вступить в него, должен приобрести себе у какого-нибудь поверенного его место.
Передача места. Еще в XV в. была установлена Людовиком XI несменяемость должностей. "Впредь", говорится в декларации 1467 года: "мы не будем предоставлять ни одной из наших должностей, если она не будет вакантна вследствие смерти, добровольного отказа или отступления по должности, доказанного судебным порядком". Когда должности стали продажными, то к принципу несменяемости присоединился еще другой принцип - отчуждаемости должностей. Король продавал должности, а лица, покупавшие их, получали право перепродавать их другим и передавать по наследству с условием уплаты за это казне известной суммы. Это право было распространено и на поверенных с той поры, как они сделались должностными лицами.
Революция 1789 года уничтожила продажность должностей. Но с восстановлением института поверенных на практике снова стала происходить продажа мест, хотя уже не правительством, а самими поверенными, и закон 1816 года официально признал ее. Таким образом, в настоящее время лицо, желающее быть поверенным, не только должно удовлетворять всем законным условиям, но и приобрести себе место поверенного. Прежний владелец места или его наследники имеют право представлять правительству кандидата для замещения себя, и этот кандидат, если он удовлетворяет всем требуемым условиям, утверждается в должности. Из этого видно, что закон 1816 г., собственно говоря, не возобновил продажности должностей в том виде, как она существовала до революции. Правительство не продает их, а назначает ни них, сообразуясь с желанием предшествовавшего владельца должности.
Какими-то соображениями оправдывается подобное допущение частного произвола при занятии государственной должности? Профессия поверенного отличается от всякой другой государственной службы в одном отношении. Он, подобно нотариусу, не получает жалованья от правительства, а живет с гонорара, уплачиваемого ему клиентами. Он, по выражению Нюсса, эксплуатирует свое звание и клиентуру, которая вознаграждает его за труд. Эта клиентура - плод его таланта, знания, честности и составляет его личную собственность, которую он может отчуждать подобно тому, как купец осуждает свою торговую фирму. Интересы государства при этом нисколько не страдают, так как покупать места поверенных могут только лица, удовлетворяющие всем определенным законом условиям.
Назначение поверенных производится следующим образом. Кандидат, приобревший место поверенного при каком-либо суде, заявляет об этом данному суду, который, получив от камеры поверенных удостоверение о нравственных качествах и способности кандидата, делает представление министерству.
Внутренняя организация. Она определена законом 13 фримэра 9 года республики (1801 г.). Поверенные, состоящие при данном суде первой или второй инстанции, образуют самоуправляющую коллегию. Органом ее служит камера (chambre),избираемая поверенными из своей среды (ст. 1). Обязанности камеры заключаются во 1-х, в поддержании внутренней дисциплины среди поверенных и наложения дисциплинарных наказаний; во 2-х, в предупреждении и разрешении споров между поверенными и посторонними лицами, а также рассмотрении жалоб на поверенных: в 4-х, в подаче своего мнения при определении гонорара за действия, не упомянутые в тексте; в 5-х, в образовании бюро для подачи бесплатных советов бедным тяжущимся и распределении дел этих тяжущихся между поверенными; в 6-х, в выдаче удостоверений о нравственности и способности кандидатов по требованию судов, и в 7-х, в представительстве всех поверенных данного суда по делам, касающимся их общих интересов и прав (ст. 2). Камера состоит из 15 членов, если число поверенных при данном суде 200 или больше, из 11, если их от 100 до 200, из 9, если от 50 до 100, из 7, если от 3050, из 5, если от 20-30, и из 4, если меньше 20 (ст. 4). Для действительностипостановлений камеры необходима наличность двух третей членов. В состав камеры входят: 1) председатель, который имеет решающий голос при разделении голосов поровну и созывает собрания камеры по собственному усмотрению или по мотивированному требованию двух членов, 2) синдикт, исполняющий функции прокурора при дисциплинарном производстве над поверенным, дающий свои заключения при решении различных вопросов и имеющий право созывать собрание и наблюдать за исполнением его решений, 3) докладчик, который делает доклады по дисциплинарным делам; 4) секретарь, редактирующий постановление камеры и заведующий архивом и 5) казначей (ст. 5). Обязанности всех этих лиц, кроме председателя, синдика и докладчика, могут быть совмещаемы (ст. 6). Камера налагает следующие наказания: 1) призыв к порядку; 2) простой выговор; 3) выговор в собрании камеры, и 4) запрещение входа в камеру (ст. 8). Если камера находит нужным приговорить виновного к временному запрещению практики, то она приглашает в заседание других поверенных в количестве, превышающем одним человеком число ее членов, и постановляет решение тайной подачи голосов (ст. 9). Члены камеры избираются в Общем собрании поверенных абсолютным большинством голосов (ст. 14). Выборы производятся на 3 года, но каждый год возобновляется треть членов (ст. 15). Камера избирает из своей среды председателя, синдика, докладчика, секретаря и казначея на 1 год (ст. 16). Решение камеры, которым виновный приговорен к запрещению практики, подлежит утверждению суда по выслушании прокурорского заключения; остальные наказания налагаются собственной властью камеры и безапелляционно.
Сравнивая внутреннюю организацию института поверенных и сословия адвокатов, можно убедиться, что в существенных чертах они совершенно схожи между собой. Камера поверенных вполне аналогична совету сословия адвокатов. Оба эти учреждения представляют собой органы самоуправления; оба они избираются общим собранием коллегии; оба они имеют почти одинаковые функции; обоим им, наконец, принадлежит надзор за внутренней дисциплиной. Далее, во главе камер и советов стоят председатели, которые, несмотря на различие в способе избрания, несут приблизительно одинаковые обязанности. Если в системе наказаний, в порядке дисциплинарного производства, способах обжалования и некоторых других отношениях организация коллегии поверенных и сословий адвокатов неодинакова, тем не менее основные черты внутреннего самоуправления одни и те же в обоих случаях. В организации поверенных оно проведено даже последовательнее и строже, чем в сословных учреждениях адвокатов, так как прокуратура почти совершенно устранена от вмешательства в дисциплинарные дела коллегий.
Гонорар. Вопрос о гонораре поставлен в институте поверенных совершенно иначе, чем в сословии адвокатов. В то время как для адвокатов гонорар является почетным даром со стороны клиента, недопускающим ни таксы, ни судебного требования, вознаграждение поверенных представляет собой плату за личную услугу на основании договора доверенности, определяется, подобно другим судебным издержкам, таксой и подлежит взысканию через суд. Такса для поверенных, установленная в 1807 г. назначает размер вознаграждения за каждое отдельное действие при ведении процесса. Было бы слишком утомительно и бесполезно приводить ее целиком. Чтобы судить о ней, достаточно будет указать несколько цифр.
Прежде всего надо заметить, что, по общему праву, поверенные, состоящие при апелляционных судах, получают больше вознаграждения, чем поверенные судов первой инстанции, в некоторых случаях в два, а в других в полтора раза. Точно также поверенные парижских судов получают в 1 1/4 раз больше провинциальных. Максимум гонорара, который установлен для поверенного суда первой инстанции за одно судебное действие равен 30 франкам. За составление разного рода актов полагается от 1 до 5 франков, за консультацию по всей тяжбе - 10 фр., за устную защиту дела - 10 фр., за присутствие при решении дело от 1 до 5 фр. и т. п. Превышение таксы наказывается очень строго: запрещением практики и возмещением убытков. Минимум гонорара, в размере 15 сантиметров, полагается за мелкие услуги, вроде, например, изготовления копии.
Приведенные цифры показывают достаточно ясно, что вознаграждение, получаемое поверенными, очень скудно. В 1807 году оно, быть может, было совершенно соответствующим, но в течение каких-нибудь восьмидесяти лет жизни стала дороже вдвое, если даже не втрое. В суммарных делах, говорит Батайар: "при судебной продаже недвижимости небольшой стоимости, вознаграждение поверенного совершенно ничтожно в сравнении с требуемым от него трудом. В других случаях он получает больше, но все-таки устаревшая такса не соответствует потребностям настоящего времени.
Профессиональная деятельность. Поверенные имеют право заниматься практикой только в том суде, при котором они состоят. Другими словами, деятельность их локализована. Им принадлежит право представительства сторон на суде (droit de postuler et de prendre les conclusious). Это право в гражданском процессе монопольно, как и в дореволюционном периоде, и, притом, в двояком отношении. Во-первых, никто кроме поверенных не может пользоваться им под страхом наказания. Во-вторых, даже сами тяжущиеся не могут вести всех дел лично, а должны приглашать поверенных.
В уголовном процессе и мировых судах участие поверенных не обязательно. Отношение деятельности поверенных к деятельности адвокатов состоят в следующем. Поверенный заменяет тяжущегося в процессе. Он принимает на себя все хождение по делу, начиная от подготовки материала, сочинения судебных бумаг и кончая исполнением решения, причем, если дело такого рода, что можно обойтись без помощи адвоката, т. е., например, если оно решается без судебных прений, то поверенный ведет его сам. В противном случае он приглашает от себя адвоката для консультации или устной защиты на суде. По общему началу, поверенный не имеет права участвовать в судебных прениях (plaider). Но практическая необходимость заставила французское законодательство установить ряд изъятий из этого правила. Так, ежегодно апелляционными судами определяются те суды первой инстанции, в которых за недостатком адвокатов поверенные могут вести устную защиту в делах, которые им поручены. Затем, поверенным предоставлено право участвовать в прениях в судах, как первой, так и второй инстанции, по делам, решаемым суммарным порядком, и также по процессуальным вопросам (incidents). Кроме того, вследствие недостатка или отказа адвокатов суд может в каждом отдельном случае допускать поверенного к защите. Наконец, поверенные, имеющие степень лиценциата прав, могут исполнить обязанности адвокатов в тех делах, которые они ведут. Обязательность участия поверенных в процессе повлекла за собой обязанность для поверенных принятия каждого дела, поручаемого им тяжущимся. В то время, как адвокат, в качестве представителя свободной профессии, может оказаться от дела даже без объяснения причин, поверенный должен принять его во всяком случае. Поверенный, подобно нотариусу, должностное лицо, обязанное совершать действия, входящие в круг его деятельности, по требованию каждого нуждающегося в этом. Он имеет право не принять дела только в трех случаях: 1) если он состоит поверенным противной стороны; 2) если ему предлагаемое ему дело противозаконно, и 3) если оно направлено против него или близких ему лиц.
Отношения между поверенным и клиентом основываются на договоре доверенности, причем полномочие может быть письменным, устным и даже безмолвным, выражающимся в простой передаче тяжущемуся поверенному документов. По общему началу, поверенный, выступающий вместо тяжущегося, предполагается имеющим полномочие. Принимая на себя целиком все ведение дела, поверенный подвергается и полной ответственности за добросовестное исполнение своих обязанностей. В противоположность адвокату, не несущему никакой ответственности, поверенный отвечает за неисполнение поручения, обман и всякого рода упущения.
Представительство в кассационном суде и государственном совете. При верховном кассационном суде издавна существуют особые поверенные, которые получили с 1806 г. название адвокатов. В 1841 г. они были соединены в одну коллегию с адвокатами, состоявшими при государственном совете. Одна существенная особенность отличает их от остальных адвокатов: они совмещают в себе функции адвокатов и поверенных. Это объясняется специальными свойствами судопроизводства в кассационном суде. Так как задачей его является разбор дела по существу, а с чисто формальной стороны, именно относительно правильности закона и соблюдения процессуальных норм, то для деятельности поверенных в кассационном суде почти совсем нет места. Кассационное разбирательство обнимает только юридическую сторону дела; стороны нуждаются не в представителях для хождения по делу, так как это хождение сводится к подаче кассаций и участию в прениях, а в правозаступниках. Ввиду этого, было вполне целесообразно соединить в лице адвокатов кассационного суда функции правозаступничества и представительства, и на практике такое соединение принесло благородные результаты. Сообразно своему двойственному характеру, адвокаты кассационного суда имеют и двойственную организацию. Подобно поверенным, они ограничены комплектом и вознаграждаются по особой таксе. В то же время, по образцу адвокатов, они получают высшее юридическое образование, составляют сословие с председателем и дисциплинарным советом во главе, ведут список и вообще руководствуются законами об адвокатуре.
Общественное положение. Поверенные стоят в общественном мнении несравненно ниже адвокатов. И это вполне понятно. Они не получают такого высокого научного образования; их деятельность не требует ни особыхзнаний, ни талантов; они скромные помощники адвокатуры, ремесленники в процессе. не им принадлежит защита драгоценнейших прав граждан, и карьера их не обладает ни величием, ни блеском адвокатской профессии. Тем не менее они играют, хотя скромную, но полезную роль при отправлении правосудия. Они, как сказал один президент (Harlay), подобны фундаменту здания, который, если и не так блестящ, как само здание, зато служит ему опорой. В прежнее время поверенные представляли одну из любимейших тем для сатириков и юмористов, изощрявших на них свое остроумие. Конечно, институт поверенных, был одним из деятельных участников той торговли правосудием, которая составляла едва ли не самое темное пятно дореволюционного режима. Но, с другой стороны, нападки литературы объясняются еще и тем, что глумление над безответными чернорабочими судопроизводства было совершенно безопасно, тогда как высших чинов судебной администрации нельзя было трогать безнаказанно.
Это дела минувших дней. Благодаря ограничению комплектом и монополии судебного представительства, институт поверенных получил более обеспеченное материальное положение и возможность добросовестно исполнять свои обязанности, не прибегая к недостойным средствам для добывания куска насущного хлеба.
Вполне понятен, поэтому, тот факт, что новейшая литература стала совершенно иначе относиться к ним. Достаточно указать на Бальзака, который сам в юности был клерком у одного поверенного. В своей "Человеческой комедии" он нарисовал ряд портретов современных поверенных, честных и добросовестных тружеников. Скриб, начавший свою карьеру так же, как Бальзак, и Жорж Занд относились не менее благосклонно к ним.
Из среды поверенных нередко восходили замечательные члены магистратуры, составлявшие украшение ее.
Несмотря на свое скромное положение поверенных также имели случай выказывать гражданскую доблесть. Так, например, повереный кассационного суда Гильом (Guillaume) вызвался, подобно Малесербу, защищать Людовика XVI.
Да и пред лицом государства институт поверенных не остался без заслуг: не малую помощь оказывал он при законодательных работах, как напр. при кодификации обычного права в XV и XVI вв.
"Видите ли вы", так заканчивает свою историю поверенных Нюсс: "в отдалении веков, варварства, наводнившее, подобно потоку, остатки того римского права, которое было писанным разумом? На этих развалинах вырастают наши молодые обычаи, как хрупкие, но живучие кустарники. Первые поверенные собирают их в писаную редакцию пятнадцатого века, охраняют их против бурь феодализма, затем очищают их во время реформации шестнадцатого века. Между этими великими неизвестными и начертавшим "Устав гражданского судопроизводства" Бертеро существует умственная генеалогическая связь, которая ускользает от исследований исторической науки, но не от ее созерцаний. Цель, предусмотренная вначале, но смутная и неопределенная, обрисовывается с шестнадцатого века.
Единство национального законодательства, одно из величественнейших сторон нашего отечества, заключается в судопроизводстве. Вот создание этих юристов. Отцы и патроны семейств, они образовали в своей суровой школе не только юрисконсультов, но порой ученых, артистов, магистратов. Как граждане, они проливали свою кровь за право, любя одинаково горячо порядок и свободу. Как служители правосудия, они были подчинены и верны магистратам и в счастьи, и в несчастьи. Их погрешности, их ошибки, их смешные стороны погибли вместе с ними, от них остался только нетленный памятник их добродетелей; мы гордимся, восстановляя эту связь, и мы приобрели право относиться с почтением к их памяти".
Необходимость реформ. Во французской литературе изредка раздаются голоса, порицающие деятельность института поверенных и требующие уничтожения его и слияния судебного представительства с адвокатурой. Так Одилон Барро замечает, что раздвоение этих функций всегда казалось ему "произвольным", и что "нет ни одного серьезного повода, чтобы делить между двумя профессиями столь в сущности единую деятельность, как письменная подготовка и устная защита одного и того же дела". Такого же мнения держатся Клери, Эбор и др. Но громадное большинство авторов и между ними лучшие знатоки французской адвокатуры решительно склоняются в пользу противоположного мнения. Они видят в отделении правозаступничества от судебного представительства залог процветания адвокатуры и полагают, что совмещение этих функций привело бы к унижению достоинства и значения правозаступничества. Даже поверенные, в интересах которых было бы захватить в свои руки устную защиту, сознаются, что такое совмещение оказалось бы гибельным для адвокатуры. Но если полное слияние правозаступничества с представительством и нежелательно, тем не менее в интересах единства ведения процесса необходимо изменение границ между деятельностью адвокатов и поверенных. Равным образом, нужны и другие реформы. Кроме устаревшей таксы, особые жалобы возбуждает еще одна сторона вопроса, именно зависимость, в которой находятся французские адвокаты от поверенных. Дело в том, что тяжущиеся, желая начать процесс, обращаются раньше к поверенному, который уже от себя приглашает адвоката. Вследствие этого выбор адвоката предоставлен усмотрению поверенных, которые часто руководствуются личными соображениями и передают дела только адвокатам, состоящим с ними в каких-либо особых отношениях, между тем как более достойные члены сословия часто рискуют остаться без практики.

Изложив общий ход развития французской адвокатуры и ее организацию в различные исторические эпохи, мы должны теперь определить причины, которыми обусловливалось ее процветание. Эти причины могут быть общие, заключающиеся как в характере самого народа, так и в политических и социальных условиях его жизни, и специальные, выражающиеся в основных принципах организации самого института адвокатуры. Обращаясь к причинам первого рода, необходимо повторить то, что уже было сказано в начале этой главы, именно, что французы от природы обладают склонностью и способностью к занятию адвокатурой. "Все, - говорит Пинар, - служит нам в адвокатуре, как наши качества, так и наши недостатки: ясность, легкость речи, торопливость, шутливость, легкомыслие, индифферентность. Для адвокатской речи нужна умеренная температура: она не требует ни слишком много жара, ни вдохновенности; его знание - знание ума ясного, практического и положительного. Вместе с тем она удовлетворяет наше самолюбие. Мы не любим славы, требующей долгого ожидания; отвлеченности и умозрения устрашают нас. Никто не может иметь большей уверенности в том, что он извлечет пользу из своей репутации и своего счастья, чем адвокат; едва явившись, он собирает ту жатву, которую другие подвергают стольким случайностям. Адвокатура обладает соблазнами свободных искусств, но не имеет опасностей их; она льстит тщеславию, но не воспламеняет его; ее случайности волнуют, но не обескураживают; все напоминает вам о действительности, особенно ежедневные сношения с другими людьми, налагающие на каждого известные жертвы и спасающие от самообожания"...
Политические и социальные условия, среди которых жила и развивалась французская адвокатура, были весьма различны в разные эпохи. Адвокатура пережила систему феодализма; она помогла королям в борьбе их с папской властью и могущественными вассалами; она содействовала развитию монархического принципа и процветала под эгидой умеренной королевской власти; она продолжала действовать с прежним рвением в эпоху просвещенного деспотизма; она перенесла и великую революцию, которая уничтожила сословную организацию, но не могла сокрушить профессиональной доблести адвокатов, и первую империю, и все последующие политические перевороты и даже сама играла видную роль в некоторых из них. В течение этой долгой исторической жизни сфера ее деятельности не раз изменялась, то ограничиваясь, то расширяясь. В феодальную эпоху, при господстве судебных поединков, роль адвокатуры была в уголовном процессе крайне незначительна; с уничтожением божьих судов она расширялась; развитие тайного инквизиционного процесса привело ее к нулю; революция провозгласила свободу защиты, но немало времени прошло прежде, чем это осуществилось на практике; наконец, теперь, при свободном режиме республики, для адвокатуры явилось широкое поприще деятельности. Но во всех фазисах государственной жизни, при всех формах правления и системах судопроизводства, она сохраняла свое профессиональное достоинство и нравственную чистоту. Практические треволнения были для нее только пробным камнем ее добродетели. Никогда адвокаты не обнаруживали в большей степени мужества и независимости при отправлении своих профессиональных обязанностей, чем в эпохи политических смут, брожения умов и разгара страстей, в те эпохи, когда, по-видимому, правосудие становилось жалкой игрушкой в руках политических честолюбцев, а справедливость обращалась в маску тирании. Верные своему призванию защищать права обвиняемых и преследуемых, адвокаты с такой же охотой, с таким же рвением протягивали руку помощи низверженному монарху, с какой раньше отстаивали перед его судом права его подданных, и с какой впоследствии брали под свою защиту деятелей революции, попадавших на скамью подсудимых. Не следует думать, что подобная готовность защищать всех и каждого являлась результатом политического индифферентизма. Адвокаты, как и все граждане, могут принадлежать к той или другой политической партии, но адвокатура сама по себе не имеет ничего общего с политикой. Людей судят не за убеждения, а за поступки. Разбор, доказано ли, что подсудимый совершил известный поступок, и подходит ли этот поступок под понятие данного преступления, посмотреть не возбуждаются ли какие-либо сомнения относительно фактической или юридической стороны дела и наблюдать, чтобы во время производства подсудимый не был лишаем тех прав защиты и гарантий, которые необходимы в интересах правосудия,- вот в чем состоит задача адвоката на уголовном суде. Выполняя ее, он не должен справляться ни о звании, ни о состоянии, ни об убеждениях подсудимого. Будет ли то простой пищей, или богатый принц, или низверженный король, задача адвоката нисколько не изменяется. С такой точки зрения уголовная защита своего политического врага может только сделать честь адвокату, может только служить ярким доказательством понимания им своей священной обязанности,- и мы видели, что французская адвокатура в этом отношении всегда стояла на высоте своего призвания.
Итак, общие социально-политические условия не представляли собой богатой почвы для процветания адвокатуры. Напротив, феодальные порядки с господством кулачного права и Божьих судов, эпоха просвещенного деспотизма с широким развитием инквизиционного процесса, пыток и "lettres de cachet" и революционные смуты последних времен, связанные с еще большим господством произвола и еще меньшей обеспеченностью прав граждан, могли скорее повлечь за собой полное уничтожение адвокатуры, чем содействовать ее процветанию. Между тем она не только устояла, но и продолжала все более развиваться и крепнуть. Отсюда ясно, что причину такой живучести и устойчивости нужно искать не в общих условиях государственной жизни Франции, а в самой организации адвокатуры.
Бросая взгляд на историю ее, мы видим, что в течение своего многовекового существования она выработала пять основных принципов организации. Первый заключается в отделении правозаступничества от представительства; второй в тесной связи адвокатуры с магистратурой; третий в свободе профессии; четвертый в относительной безвозмездности профессии, а пятый в сословной организации. Первые три принципа существуют с древнейших времен. Отделение правозаступничества от представительства имело чрезвычайно благодетельное влияние на развитие адвокатуры. Предоставляя поверенным черновую процессуальную работу, хождение по судам, подачу бумаг, исполнение решений и т. п. и ограничиваясь защитой юридической стороны дел, адвокаты вращались исключительно в сфере права, разъясняли его основные принципы и толковали закон. Благодаря этому, они не могли обратиться в практических дельцов, в узких рутинеров и ремесленников; они всегда оставались людьми науки, юристами и ораторами; они занимались только правом, из-под их пера вышла масса замечательных юридических сочинений, имеющих важное научное значение. Точно так же тесная связь с магистратурой, открывая приют для юристов, поседевших на поле судебных сражений и умудренных опытом, была одинакова благодетельна как для адвокатуры, так и для правосудия. Адвокаты имели пред собой перспективу почетной и спокойной деятельности после треволнений долгой и трудовой карьеры, а правосудие приобретало в них опытных и знающих служителей. Помимо того, магистратура, насчитывавшая в своей среде многих бывших адвокатов, относилась к адвокатуре, как к своей союзнице. Судьи, прокуроры и адвокаты смотрели друг на друга, как на коллег и членов одного судебного корпуса, преследующих разными способами одну и ту же цель: правильное отправление правосудия. Отсюда понятно взаимное уважение и солидарность действий. Третий принцип, заключающийся в относительной свободе профессии, т. е. в допущении к адвокатуре всех лиц, удовлетворяющих установленным в законе требованиям, независимо от числа адвокатов и без ограничений его определенным комплектом, установил широкую конкуренцию в адвокатуре. Едва ли надо доказывать важное значение конкуренции для всякой либеральной профессии. Конкуренция это жизненный нерв любой деятельности, первое условие каждого совершенствования, это самый побудительный стимул к развитию талантов и добросовестному исполнению своих обязанностей, это лучшее средство против застоя и халатности.
Четвертый и пятый принципы появились только в новое время. Почти до самого конца средних веков их не существовало, и адвокатура достигла уже незначительной степени процветания прежде, чем они возникли. С своей стороны, они не мало содействовали дальнейшему развитию и усовершенствованию профессии. Принцип относительной безвозмездности, приравняв гонорар к почетному и добровольному дару со стороны благодарного клиента, недопускающему ни соглашения, ни принуждения, поставил правозаступничество высоко над всеми другими либеральными профессиями. Что может быть, в самом деле, возвышеннее и благороднее защиты драгоценнейших прав граждан, защиты, притом, бескорыстной, не делающей различия между богатым и бедным и беспрекословно принимающей всякую, хотя бы даже ничтожную сумму, которую в знак признательности подносит клиент?
Принцип безвозмездности имеет важное влияние на состояние адвокатуры еще и в другом отношении: он в значительной степени парализует вредное действие конкуренции. При всех своих преимуществах конкуренция имеет ту невыгодную сторону, что ведет к обеднению лиц менее способных и талантливых, чем другие. Обеднение, в свою очередь, служит причиной деморализации. Неуспевающие конкуренты принуждены прибегать ко всякого рода уловкам и хитростям, чтобы залучить клиента и эксплуатировать его. Но если адвокат не имеет права не только требовать гонорара, но даже заикаться о нем, если клиент добровольно уплачивает его и, притом, в таком размере, какой сочтет нужным, то очевидно, что крючкотворство, затягивание дела и кляузнические проделки не могут ни к чему привести, что только талант и добросовестное исполнение обязанностей могут быть источником благосостояния адвоката.
Наконец, сословная организация соединила членов адвокатуры крепкой внутренней связью, дала им возможность общими силами бороться против неблагоприятных обстоятельств, помогать в трудных случаях друг другу и в то же время наблюдать за честным наблюдением своих профессиональных обязанностей.
Эти-то пять основных принципов организации придали французской адвокатуре тот характер, который позволил ей перенесть все невзгоды и неурядицы и поставил ее на такую, недосягаемую доныне для многих других народов, высоту. На боевом знамени ее красуется девиз: "честность, бескорыстность и независимость". Это не пустые слова,это жизненные принципы. Сословию не раз приходилось отстаивать грудью свое знамя, которое пытались вырвать из его рук, и не раз оно карало малодушных изменников (в каком войске их нет?), забывавших начертанный на знамени призыв. Оно связало свое существование с целостью этого священного знамени, и был, как мы видели, момент, когда оно скорей предпочло погибнуть вместе с ним, чем передать его в недостойные руки. Неудивительно, поэтому, что нигде адвокатура не пользуется таким уважением, как во Франции, и что ни одна литература в мире не представляет такого обилия самых возвышенных дифирамбов адвокатской профессии. Сами адвокаты и делом, и словом стараются возвысить свое сословие в глазах государства и общества. Они изучают историю его; пишут биографии выдающихся деятелей на поприще адвокатуры; произносят в общих собраниях сословия речи, посвященные или памяти какого-либо знаменитого коллеги или вопросам своей профессии и ее этики. Благодаря этому, французская литература обладает массой сочинений, касающихся адвокатской профессии. Небезынтересно будет познакомиться со взглядом самих адвокатов на задачи своей деятельности.
Фио-де-ля-Марш писал в начале XVIII века: "эта профессия без оружия устрашает силу; без напряжения останавливает насилие; без приспособлений низводит могущество и чванство к скромности и боязни. Бедность ищет ее, как своего убежища; богатство, как своей опоры; честь, как своего света; репутация, как помощи; сама жизнь, как средства сохранения. Справедливость сделала ее одним из главных орудий своих приговоров; красноречие любит ее, как родную дочь; добродетель является странным образом ее побудителем и наградой; наука служит ей путеводителем и законом, а молва разносит повсюду блеск ее успехов и ее славы. Она трогает равнодушных; она ободряет слабых; она сдерживает сильных; и в то время как граждане ей удивляются, судьи ее уважают, покровительствуют и любят. Наконец, пленять без принуждения, увлекать за собой безприказания, проявлять себя без тщеславия, нападать и защищать без опасности, уступать без позора и торжествовать без надменности,- вот ее качества; обогащаться без хищения, приобретать доверие без коварства, возвышаться без покровительства, удерживаться без низости, стареть без порчи,- вот ее преимущества; наслаждаться честными радостями, незапятнанной славой, безграничной репутацией, недоступной для зависти заслугой,- вот ее счастье и совершенство".
"Положение человека", пишет Камюс: "который предался бы изучению законов с одной низкой надеждой умножить свои богатства насчет несчастных жертв ябеды, положение того, кто занялся бы ораторским искусством, чтобы продавать по наивысшей цене пользование талантами, нередко опасными и вероломными, оба эти положения диаметрально противоположны положению адвоката. Занятие адвокатской профессией должно вести более к чести, чем к богатству, и первое условие для приобретения уважения со стороны умных людей, это пренебречь выгодными профессиями, по большей части менее тягостными и трудными, чтобы посвятить себя обязанностям, не обещающим после тяжкого труда ничего, кроме чести, тем, кто занимается ими с наибольшим успехом... Посвятить себя всего и все свои способности благу других; предаваться долгим занятиям, чтобы установить сомнения, возбуждаемые большинством наших законов; стать оратором, чтобы доставлять торжество угнетенной невинности; считать счастье протягивать руку помощи бедным лучшей наградой, чем самая выразительная благодарность знатных и богатых; защищать последних по долгу, а первых по расчету, таковы черты, характеризующие адвоката".
Блестящий панегирик адвокатуре написан Жюлем Фавром. "Наше братство", говорит он: "является не одним только священным наследством минувших преданий: его оживляет и одухотворяет новый дух. Его истинное величие заключается в неутомимой преданности изысканиям всего, что справедливо, защите того, что законно. Те, кто посвящает свою жизнь выполнению этой миссии, ясно чувствует, что они составляют в государстве корпорацию, первым законом которой является тесная солидарность.
Уважать и любить друг друга; заботливо, с сердечной терпимостью предупреждать неизбежное столкновение естественных склонностей; доводить в каждой мелочи до крайних пределов требования разборчивости и законности, помогать и поддерживать друг друга в испытаниях, избегать, как опасного, успеха, приобретенного ценой унижения противника; рукоплескать таланту соперника; наконец, соединиться в тесную и сильную лигу, лигу умов и сердец, для борьбы с произволом и несправедливостью; вот что я называю быть собратьями,- этим я разумею благородные правила, которые управляют нашим сословием... В этом простом помещении, в котором книги составляют главное украшение, адвокат ждет, но не ищет тех, кого привлекает к нему его хорошее реноме, блеск его речей, его сострадание к несчастным, его строгая добросовестность, которую оно вносит в поручаемые ему дела. Число их увеличивается тем скорее, чем прилежнее относится он к своим обязанностям. Уважение к публике, с которой он входит в сношения, всегда мне казалось одним из первых и наиболее верных применений закона преданности, обязательного для него. Те, кто страдает, приходят к нему. Пусть доступ к адвокату всегда будет легок для них и пусть, вступая на наш порог, они узнают владения, в которых и сильные земли не могут воспретить им найти убежище!
С этим-то возвышенным и великодушным чувством адвокат должен принимать всех тех, кто спрашивает его совета. Он найдет в нем сладость, которая его успокоит, терпение, которое его ободрит, внимание, которому ответит его ум и главное - спасительное влияние, которое предписывает уступчивость и подчинение...
Адвокат - медик души. Ему представляется здесь тонкая задача: разрешить затруднения, определить неизвестное, указать путь к истине и еще более трудная задача,успокоить, утешить, укрепить. Нежной и твердой рукой он зондирует тайные раны сердца, успокаивает муки смущенной совести. Для него довольно одного слова, одного взгляда, чтобы раскрыть то, что стыд или застенчивость полускрывают от него. Хорошо, если можно о нем сказать: ему ничто не чуждо, что касается человека. Он сочувствует всем страданиям, поднимает павшее мужество, вырывает улыбку надежды среди слез, и будет ли он перед лицом непоправимого горя, он сумеет смягчить его горечь добрым словом, обращенным к возвышенному чувству... И если бы, в наших отношениях к клиентам, доброта должна была быть исключением, то бедняги имели бы право требовать ее себе как привилегию. Наше сословие всегда оказывало им помощь. Но, не довольно только утешать и защищать их; необходимо в своих отношениях к ним уничтожать расстояние, положенное между ними и нами несправедливостью судьбы. По отношению к ним-то, в особенности, мы обязаны относиться с терпением и мягкостью. Пусть их присутствие в пышных жилищах счастливцев мира и было бы оскорблением для торжествующего благополучия,- это для меня понятно; но вблизи нас пусть оно будет живым символом законного и христианского братства, которого поклонниками являемся мы. Облегчать их бедствия, исправлять их ошибки, поддерживать их на жизненном пути, на котором встречаются им одни только опасности, не составляет ли это последствия, естественного и необходимого, наших принципов и наших верований? И не окажемся ли мы виновными, если не внесем всю нашу доброту, сколько есть в нас, в исполнение нашего долга? За вами и с вами, если хотите, идут и угнетенные, которые напрасно никогда не взывают к вам. И отчего не сказать мне особого слова о женщинах, которых домашние несчастья или имущественные хлопоты заставляют преодолевать робость своего пола и обращаться к нашим знаниям?.. Упоенные благоговением и лестью настолько, насколько они бывают счастливы, женщины в минуты несчастья не находят для себя действительного покровительства ни в учреждениях, ни в общественном мнении. Тогда-то им бывает нужна законная и великодушная преданность. Они находили ее по традиции в нашем сословии, которое должно гордиться именем, данным ему народной молвой, называющей адвоката - защитником вдов и сирот. Пусть национальная злоба, обращающая все в смешное, истощает на эту тему свои невинные эпиграммы,- мы не слишком будем обижаться на это! Шутка не может оказывать влияния на долг, а наш долг довольно велик, чтобы презирать ее. Что прекраснее, как быть назначенными как бы официальными покровителями слабости, охранять ее против несправедливых нападений, вырвать для нее из рук хитрости и алчности достояние, которое сделается в одно и то же время залогом достоинства и благосостояния матери и могущественным рычагом, открывающим для дитяти путь к карьере, на которой оно может служить и сделать честь своему отечеству?.. Истинное величие нашей профессии заключается не столько в ее блеске, сколько в ее нравственности. Мы стоим столько, сколько стоит право, которое мы защищаем. Покидать его, значит уничтожать себя; изменить ему - обесчестить себя! Какое вероломство может быть презреннее того, которое совершается втайне и скрывается, благодаря безответственности совета, виновник которого неизвестен! Адвокат никогда не должен терять из виду идеи справедливого среди тех интересов, которые ему вверены. Всякая система, нарушающая справедливость, не достойна его. Презирая тонкую хитрость и двусмысленные средства, он предпочитает казаться менее искусным и оставаться всегда правдивым. Брюер писал: "хитрость ненавистна, как ближайший вид обмана".
Но не одни адвокаты превозносили и превозносят свою профессию. Лица, совершенно чуждые ей, писали в честь ее едва ли не более пламенные панегирики. Французская литература представляет немало примеров этого рода. Правда, духовные писатели средних веков относились к адвокатам недружелюбно и при всяком удобном случае старались уязвить их достоинство. Так, Пьер деБлуа (XII в.) упрекал их в жадности, Жак деВитри в одной проповеди, горюя о размножении адвокатов, приравнивает его к нашествию лягушек,- одной из египетских казней; Готье де-Куанси (XIII в.) лишает адвокатов надежды попасть в царство небесное и т. п. Озлобление духовенства объясняется очень просто тем, что во время распрей между светской и папской властями адвокаты были деятельными противниками папы, а, с другой стороны, еще и тем, что духовенство видело в них ревностных распространителей римского права, подрывавших этим авторитет канонических судов. Нельзя также умолчать, что и светские писатели порой не щадили адвокатуры. Но насмешки Раблэ, Вольтера, Расина и других авторов представляли собой не более, как шутки, не имевшие ни фактического основания, ни серьезного значения. Раблэ смеялся, главным образом, над преобладанием письменности и канцелярщины в процессе и над судебным красноречием. Расин написал написал пародию на адвокатские речи своего времени.
Вольтер, иронизируя над адвокатурой, дал следующее остроумное определение понятию "адвокат": "это человек, который, не имея достаточно денег, чтобы купить одну из тех блестящих должностей, на которые обращены глаза всего света, изучает в течение трех лет закон Феодосия и Юстиниана, чтобы узнать парижские обычаи, и который, наконец, будучи внесен в список, имеет право говорить на суде за деньги, если только имеет громкий голос". Но тот же Вольтер в другой раз выражал желание "быть адвокатом, так как это лучшее звание в мире"; Мольер, от иронии которого не ускользало ничто , отзывался об адвокатах, как о людях, которые считают преступным обход закона, и которым неизвестны сделки с совестью. Суровый моралист Ла-Брюйер писал: "Адвокатская профессия тягостна, трудна и предполагает в том, кто ею занимается, богатый запас знаний и большую находчивость. Адвокат не обязан, подобно проповеднику, произнести известное число речей, сочиненных на досуге и заученных на память, с авторитетом и без оппонентов, речей, которые с небольшими изменениями служат ему по несколько раз; адвокат произносит большие речи перед судьями, которые могут заставить его замолчать, и противниками, которые его прерывают; он должен быть готов к возражению; он говорит в один и тот же день в различных судах и о разных делах. Его дом для него не место отдыха и не убежище от тяжущихся: он открыт для всех, которые приходят обременять его своими вопросами и сомнениями... Отдыхом от длинных речей служат ему еще более длинные сочинения: он только переменяет занятия и труды. Я смею сказать, что адвокат в своем роде то, чем в своем были первые апостолы".
Но едва ли не самый восторженный панегирик адвокатуре написан канцлером д'Агессо (в'Aguesseau). Хотя сам он никогда не был адвокатом, так как начал свою блестящую карьеру с прокуратуры, вступив в нее 21 года от роду, тем не менее никто лучше его не понимал важности и благородства адвокатуры, и никто ярче его не выразил преимуществ ее перед другими профессиями. В свое знаменитой речи "О независимости адвоката", произнесенной при открытии парламентских заседаний в 1693 году, д'Агессо говорит следующее:
"Все люди стремятся к независимости; но это счастливое состояние, служащее конечной целью их желаний, есть именно то, которым они менее всего пользуются. Жадные к сокровищам, они расточают свою свободу; и, предавая себя добровольному рабству, они обвиняют природу в том, что она одарила их желанием, которого никогда не удовлетворяет. Обманутые ложным светом кажущейся свободы, они испытывают всю суровость настоящей тирании. Несчастные при виде того, чего у них нет, не будучи счастливы пользованием тем, что имеют, всегда рабы, потому что всегда желают, они видят в своей жизни только долгое рабство и достигают ее предела, не испытав даже первых сладостей свободы. Самые высокие должности суть вместе с тем самые зависимые, и в то время, как все остальные подчинены их власти, они, в свою очередь, испытывают ту необходимую подчиненность, которой общественный строй подвергнул все звания...
Среди этой почти всеобщей зависимости, одно сословие, столь же древнее, как магистратура, столь же благородное, как добродетель, столь же необходимое, как правосудие, отличается особым характером и, одно между всеми остальными, продолжает счастливо и мирно пользоваться своей независимостью. Свободное, но в то же время не бесполезное для отечества, оно посвящает себя обществу, не будучи его рабом; осуждая равнодушие философа, отыскивающего независимость в бездеятельности, оно сожалеет о несчастии тех, которые вступают в общественную службу не иначе, как теряя свою свободу. Фортуна его почитает: она утрачивает всю свою власть над профессией, которая поклоняется одной только мудрости; благосостояние ничего не прибавляет к ее счастью, потому что ничего не прибавляет к ее заслугам; злополучие у нее ничего не отнимает, потому что оставляет ей всю ее добродетель. Если она и сохраняет еще страсти, то употребляет их только, как пособие, полезное для разума; делая из них рабов справедливости, она ими пользуется только для того, чтобы утвердить власть. Избавленная от всяких повинностей, она доходит до наибольшей высоты, не теряя ни одного из своих прав на свою первоначальную свободу; и презирая все украшения, бесполезные для добродетели, она может сделать человека знатным помимо происхождения, богатым без имуществ, возвышенным - без сана, счастливым без помощи судьбы. Вы, адвокаты, пользующиеся преимуществом заниматься столь славной профессией, наслаждайтесь этим редким счастьем, знайте всю обширность ваших привилегий и не забывайте никогда, что добродетель, служащая принципом вашей независимости, возвышает ее до крайнего совершенства! Счастлив тот, кто занимается профессией, в которой составит свою карьеру и исполнит свой долг - одно и то же, где заслуги и слова - неразлучны, где человек, единственный виновник своего возвышения, держит всех других людей в зависимости от своих познаний и принуждает их воздавать должное только превосходству своих дарований. Те отличия, которые основываются только на рождении, те громкие названия, которыми большая часть людей льстит своей гордости, и которыми ослеплены даже мудрецы, становятся ненужной подмогой в профессии, где добродетель составляет все величие, и где людей уважают не за дела их отцов, а за их собственные. Вступая в это славное общество, они покидают положение, которое предрассудки доставляли им в свете, для того, чтобы возвратиться к тому, которое разум указывает им в порядке природы и истины. Справедливость, открывающая им доступ к званию адвоката, сглаживает окончательно даже воспоминания об этих оскорбительных для добродетели различиях и различает тех, которых она одинаково призывает к обязанностям одного и того же звания, только по степени их заслуг. Богатства могут украшать какую-нибудь другую профессию; но ваша покраснела бы, если бы была обязана им своим блеском...
Избавленные от ига жадности, вы стремитесь к благам, которые не подчинены ее господству. Она может по своему произволу располагать почестями; в своем выборе слепо смешивать все разряды и давать богатству достоинство, которое должно быть предоставлено только добродетелям: как бы велико ни было ее царство, не бойтесь, что оно когда-нибудь распространится на вашу профессию. Заслуги, которые служат ее единственным украшением, только одни представляют собой имущество, которого нельзя купить; и общество, всегда свободное в своем одобрении, дарит славу и никогда не придает ее. Вы не подвергаетесь ни его непостоянству, ни его неблагодарности: вы приобретаете столько же покровителей, сколько у вас свидетелей вашего красноречия. Лица, наиболее неизвестные, становятся орудиями вашего величия. И в то время как любовь к долгу составляет все ваше честолюбие,- их голос и аплодисменты основывают ту высокую репутацию, которой не могут доставить даже самые высокие должности. Счастлив тот, кто не обязан ни достоинством богатству, ни богатством достоинству!.. Вам нечего бояться, что в почестях, воздвигаемых вам, права заслуг будут смешаны с правами сана или что будет воздано должности уважение, в котором отказано самому лицу: ваше величие всегда ваше создание, и общество удивляется в вас только вам самим. Столь блестящая слава не будет плодом долгого рабства: добродетель, служащая вам профессией, не предписывает тем, которые ей следуют, других законов, кроме одного - любить ее, и обладание ею, как бы драгоценно оно ни было, стоило всегда только одного желания приобрести ее. Вы никогда не будете сожалеть о напрасно потраченных днях на тяжелом пути честолюбия, об услугах, оказанных в ущерб правосудию и справедливо оплачиваемых презрением тех, которые их получили. Все ваши дни отмечены услугами, которые вы оказываете обществу. Все ваши занятия суть упражнения в справедливости и честности, в правосудии и религии. Отечество не теряет ни одного мгновения вашей жизни; оно пользуется даже вашим досугом и наслаждается плодами отдыха. Общество, которое знает цену вашему времени, избавляет вас от обязанностей, которых требует от других; и те, чье благосостояние влечет за собой толпу поклонников, приходят сложить у вас блеск своего величия, чтобы подчиниться вашему суждению и ждать от ваших советов мира и спокойствия для своих семейств".
Во всех этих панегириках адвокатура рассматривается с самой возвышенной точки зрения. Но странно было бы упрекать авторов в излишней идеализации и ставить им на вид, что в действительности очень редко встречаются адвокаты, стоящие вполне на высоте своего призвания. Пусть так, пусть идеал слишком высок, пусть он даже вовсе неосуществим,- от этого он не теряет своего благотворного влияния: полярная звезда недостижимо далека, но она указывает путь мореплавателю. Одно существование столь возвышенных идеалов, одно сознание необходимости их в состоянии облагородить профессию и возбудить в ее адептах стремление к неустанному соревнованию на обширном поприще добра, великодушия и самоотвержения. "Иногда,- говорит Жюль Фавр, - нас обвиняют в том, что мы приписываем нашей профессии воображаемое величие. О, мы были бы далеко неправы, если бы унизили ее до уровня мнения большинства! Ее сила в том именно и заключается, что мы ее ставим так высоко, и преувеличения, в которых нам упрекают, лишь усиливают и возвышают наши обязанности. И Жюль-Фавр не ошибается. Только имея пред собой высокий идеал, адвокат может подняться над уровнем обыденной деятельности, и мы видели, что в этом отношении французская адвокатура всегда была верна традициям лучших времен римского патроната: руководимая возвышенными идеалами, она счастливо миновала опасность, которая оказалась роковой для адвокатуры многих других государств, опасность обратиться из благородной профессии, посвятившей себя бескорыстному и честному служению обществу и правосудию, в жалкое, послушное только низкому инстинкту денежной наживы, ремесло.

Адвокаты Адокатской конторы L.O. не в коем случае не претендуют на авторство всего вышеизложенного. Данная информация по истории адвокатуры была подчерпана из книги Васьковского Е. В. "Организация адвокатуры." Тома 1 и 2. - С.-Петербург, типография П. П. Сойкина, 1893 г. для всеобщего ознакомления.

Римская адвокатура нашла в Германии менее благоприятную почву, чем в Галлии. Дикие, суровые и воинственные германцы не обладали склонностью к красноречию и, по свидетельству Тацита, являлись в народное собрание для обсуждения дел не иначе, как с оружием в руках.
Историк Флор рассказывает с каким ожесточением преследовали они римских адвокатов, попавших к ним после поражения Вара. Одним они выкалывали глаза, другим отрезали руки и т. п. Вырвавши кому-нибудь из них язык, они говорили "теперь, ехидна, ты не будешь больше шипеть!"
Тем не менее адвокатура привилась в Германии, и первые известия о ней относятся к VI веку. В лингобардских и вестготских законах (VI в.) уже фигурируют адвокаты под разнообразными названиями. Последующие законодательные памятники, каковы капитуляции Карла Великого, а затем Саксонское и Швабское Зерцала и другие партикулярные уставы, тоже касались вопроса о судебной защите. Так как организация германской адвокатуры оставалась в течение средних веков почти неизменной, то мы рассмотрим ее в историческом, а в систематическом порядке, по рубрикам.
Судопроизводство. Древнегерманский процесс основывался на принципах устности, гласности и состязательности. В отправлении правосудия видную роль играл народный элемент в качестве присяжных.
Правозаступничество и судебное представительство. С древнейших времен эти две функции были в Германии разделены: правозаступничество принадлежало адвокатам, а представительство - поверенным. Поэтому, о деятельности тех и других следует говорить отдельно.
Допущение к адвокатуре. Подобно тому, как в республиканском Риме, законодательство определяло только отрицательные условия для занятия адвокатурой. Сначала к этой профессии не допускались лица, не имевшие права вообще вести дел на суде, какими были женщины, рабы и дети. С течением времени сюда был присоединен еще целый ряд других лиц, именно: лишенные прав (незаконнорожденные, клятвопреступники, опальные), несовершеннолетние, духовные, немые, глухие, еретики, слабоумные и иудеи.
В некоторых местностях в этот список были внесены также слепые, хромые и дряхлые. Кроме того, вначале права защищать на суде не имели лица, принадлежащие к другой общине, но впоследствии это право было распространено на всех граждан данного государства и даже на всех лиц немецкого происхождения. Наряду с общими отрицательными условиями существовали особые, специальные, относящиеся к некоторым родам дел. Так, не могли выступать в качестве адвокатов судьи и судебные чиновники в тех судах, при которых они состояли, адвокаты, если они в том же процессе были раньше защитниками и советниками противной стороны, лица, которые прежде являлись пред данным судом в качестве подсудимых, и те, которые были в данном деле свидетелями или присяжными.
В этих постановлениях легко найти отголоски римского права.
Положительные условия, так то образовательный и нравственный ценз, вовсе не были определены. Таким образом, адвокатура в средневековой Германии представляла собой, подобно адвокатуре республиканского Рима, абсолютно свободную профессию. Каждое лицо, удовлетворявшее отрицательным условием, могло получить право заниматься ею. По капитуляриям Карла Великого, звание адвоката давалось судом и, притом, раз навсегда. Впоследствии не требовалось даже этой формальности.
Внутренняя организация. Из предыдущего видно, что о внутренней организации адвокатуры не могло быть и речи. Каждый адвокат был совершенно самостоятелен и независим от своих товарищей по профессии; никакие узы не связывали его с ними. Закон определял некоторые стороны их деятельности, но во всяком случае, как говорит Маурер; "адвокаты не образовывали особого сословия".
Профессиональная деятельность. Адвокаты были, как уже замечено, правозаступниками. Избрание их происходило следующим образом. Пред началом дела (т. е. при вчинании иска или представлении возражения) тяжущийся обращался к суду с просьбой дозволить ему вести дело с помощью адвоката. Если суд разрешал, то тяжущийся называл лицо, которое хотел иметь правозаступником, и просил суд приказать этому лицу принять на себя защиту. Отказываться от защиты можно было только по уважительным причинам, которыми считались следующие случаи: 1) если приглашенный адвокат заявил под присягой, что он поклялся не брать на себя защиты данного дела, или 2) что до сих пор он не вел столь важных дел и не обладает нужными для этого познаниями, или 3) если судья удостоверял, что приглашенный адвокат вызван в суд для другой цели (напр., в качестве свидетеля по другому делу), или 4) если он находился с противной стороной в родственных, соседних или вассальных отношениях. В случае уклонения приглашенного лица от защиты без уважительной причины, суд налагал на него штраф, хотя, впрочем, только тогда, когда это лицо было подсудно ему и присутствовало на заседании. С этой целью приглашенный адвокат должен был, если он не имел недвижимого имущества, представить обеспечение на случай присуждения к штрафу. Обеспечение давалось обыкновенно клиентом. Адвокат, в свою очередь, мог требовать, чтобы суд гарантировал ему известную безопасность при исполнении своих обязанностей. Обыкновенно он обращался к суду с следующими вопросами:1) может ли быть то, что будет им сказано, дополняемо и исправляемо самим тяжущимся, 2) не понесет ли он сам какого-нибудь вреда, в случае осуждения своего клиента, 3) не будет ли он привлечен к суду проигравшим дело противником, и 4) возместит ли ему клиент убытки, которые могут произойти вследствие исполнения обязанностей защитника. Получив удовлетворительный ответ со стороны суда, адвокат просил позволения переговорить с клиентом и имел право повторять такое совещание трижды во время каждой отдельной речи. Право слова на суде в таком случае принадлежало одному адвокату, а тяжущийся мог только отвечать на вопросы суда, который при каждом более или менее важном объяснении адвоката, спрашивал тяжущегося, подтверждает ли он или отрицает это объяснение. Если тяжущийся отрицал, то слова адвоката не принимались в расчет, и сам он должен был уплатить штраф.
Из порядка избрания адвокатов ясно видно, что судебная защита не считалась профессией, а представляла собой общегражданскую обязанность каждого полноправного лица. Само собой понятно, что такое патриархальное и в то же время несомненно возвышенное воззрение могло существовать только в малоразвитом юридическом быту, когда знание права было общедоступно и не сделалось еще достоянием особого класса специалистов. Несмотря на отсутствие потребности в правозаступничестве, употребление адвокатов в древней Германии было чрезвычайно распространено по другой причине. Дело в том, что германский процесс отличался крайним формализмом: тяжущиеся не имели права исправлять или брать надзор того, что было сказано ими на суде, так что нередко невольные ошибки или оговорки бывали причиной потери процесса. Между тем речи посторонних лиц, говоривших вместо тяжущихся, не подчинялись этому формализму и могли быть исправляемы и дополняемы самими сторонами. Отсюда ясно, что для тяжущихся, большинство которых не привыкло говорить на суде,был прямой расчет прибегнуть к помощи адвоката.
Проступки адвокатов. Если адвокат нарушил верность клиенту и причинил ему ущерб, то он должен был вознаградить его за все убытки, а иногда даже в данном количестве, и, кроме того, подвергался штраф и лишался навсегда права выступать в качестве адвоката. Несколько меньшему наказанию подлежал тот, кто какими-либо словами нарушал уважение к суду.
Ведение неправых дел было запрещено, а потому лицо, приглашенное в защитники, могло отказаться, если считало дело таковым, но когда суд не принимал его отказа, то оно должно было продолжать ведение дела и освобождалось от всякой ответственности.
Гонорар. Так как судебная защита признавалась обязанностью каждого члена общины, то вначале никакого вознаграждения, кроме разве добровольных подарков со стороны клиента, адвокаты не могли получать. С течением времени, когда большинство граждан стало уклоняться от исполнения обязанностей правозаступничества, и когда образовался класс профессиональных адвокатов, были допущены условия о гонораре и даже судебные иски о нем. Но ненасытная жадность адвокатов, выговаривавших себе крупные вознаграждения, привела к установлению такс. В разных местностях они были различны. За уголовные дела полагалось больше, чем за гражданские, в которых вознаграждение иногда соразмерялось с ценой иска; затем, туземные жители платили меньше, чем иностранцы и т. п. Адвокат, нарушивший таксу, лишался права заниматься профессией и вместе с переплатившим клиентом подвергался штрафу, а иногда даже телесному наказанию.
Общественное положение. В течение долгого времени адвокаты не составляли особого класса. Так как ими могли быть граждане, удовлетворяющие только некоторым отрицательным условиям, и так как судебная защита признавалась своего рода обязанностью для них, то само собой понятно, что говорить об общественном положении адвокатуры при таком порядке вещей представляется совершенно невозможным. Только с той поры, как правозаступничество стало профессиональным занятием и появились адвокаты в собственном смысле слова, т. е. профессиональные судебные защитники, может быть речь об отношении общественного мнения к адвокатуре. Некоторые факты указывают, что это отношение было далеко неблагоприятно. Пока судебная защита не была отдельной профессией, оплачиваемой подобно всем другим профессиям, она признавалась почетной обязанностью. Ею не гнушались заниматься в отдельных случаях самые знатные люди, и даже император Карл Великий выступил однажды на суде в защиту своего воспитателя. Но когда адвокатура обратилась в профессию, престиж ее стал быстро падать и достиг невероятно низкой степени. Адвокаты заняли в общественном мнении место наряду с представителями самых грубых ремесел. Какой поразительный контраст! В то самое время, как французские адвокаты пользовались во второй половине средних веков почетом и представляли собой особую "знать" и "рыцарей закона", альтцельский аббат выдавал одному лицу удостоверение, что "вышепоименованный не рожден нечестным и презренным ремесленником, как то: ткачом, музыкантом, баньщиком, медником, резчиком свиней, адвокатом и тому под.".
Судебное представительство. В древнейшее время господствовал принцип личной явки как в гражданском, так и в уголовном процессе.
Только по исключению дозволялось представительство в гражданских делах для юридических лиц (церквей, монастырей), а для частных лиц обыкновенно только с особого разрешения короля, как и во Франции. С течением времени представительство стало допускаться еще и в тех случаях, когда тяжущиеся, по каким-либо извинительным причинам не могли лично явиться в суд. Извинительными причинами (так наз. sunnia) считались: болезнь, снежные заносы, разлитие реки, праздники и т. п. Во второй половине средних веков принцип личной явки, все еще существовавший, перестал применяться с прежней строгостью, и употребление поверенных стало обычным явлением. Но до XVI века они не образовывали отдельного сословия и не имели никакой организации.
Каждое лицо, обладавшее процессуальной дееспособностью, могло вести чужие дела.

С конца средних веков германское судопроизводство начинает принимать под влиянием римского и канонического права, а также благодаря все усиливающейся централизации, совершенно новый вид. Принципы устности, гласности и состязательности малопомалу ограничиваются, и процесс постепенно становится письменным, тайным и следственным. Участие народного элемента в отправлении правосудия уменьшается, а вместе с тем изменяется организация адвокатуры. Вследствие всякого рода злоупотреблений со стороны адвокатов, правительства различных немецких государств начали заботиться о более или менее правильной организации профессии. При отдельных судах стали назначаться так называемые "общие" (gemeine) адвокаты. Они избирались в определенном числе, приносили присягу, имели монопольное право судебной защиты при данном суде, подлежали дисциплинарному надзору со стороны судов и даже иногда получали годовое жалованье. Уголовные дела им предписывалось принимать обязательно и вести безвозмездно. В гражданских делах они могли получать гонорар по таксе. Посторонние лица, неприписанные к данному суду, имели право выступать в качестве адвокатов только под условием уплаты определенное вознаграждение в пользу штатных адвокатов.
Профессиональная деятельность адвокатуры была до крайности сужена благодаря господству инквизиционного, тайного процесса. Хотя Каролина и последующие партикулярные кодексы допускали формальную защиту в уголовном процессе, но сфера допущения ее постепенно все более и более ограничивалась. Участие адвоката было дозволяемо только в наиболее важных делах, а австрийские законы 1788 и 1803 гг., совсем запретили адвокатуру в судах первой инстанции. Параллельно с организацией адвокатуры шла организация института поверенных. Принципы той и другой были одинаковы. Наряду с адвокатами стали назначаться при судах поверенные в определенном комплекте. Функции обоих классов лиц вначале строго разграничивались. Но с XVIII века адвокаты и поверенные начали сливаться вместе, так что к концу века почти во всех германских государствах правозаступничество было уже совмещено с судебным представительством в лице одного класса лиц. Первый шаг в этом направлении сделала Пруссия, где институт поверенных был уничтожен в 1725 г. За Пруссией последовали и остальные немецкие государства. Из изложенного видно, что история германской адвокатуры представляет в некоторых отношениях аналогию с историей римской. За абсолютной свободой профессии здесь, как и в Риме, последовала регламентация адвокатуры с подчинением ее судам, ограничением комплектом, локализацией, совмещением правозаступничества с представительством, даже подробным таксированием гонорара, чего, впрочем, еще не было в юстиниановом праве. Мы не станем следить за постепенным ходом регламентации в отдельных государствах Германии, так как, во-первых, всюду он был приблизительно одинаков, а, во-вторых, для нашей цели важно не организование, а организация, т. е. другими словами, не сам процесс, а результат этого процесса и связанные с ним последствия. Поэтому принимая во внимание, что принципы организации германской адвокатуры, выработанные в XVII и XVIII веках оставались неизменными вплоть до реформы 1878 года, мы считаем более целесообразным обратиться к периоду, непосредственно предшествующему реформе, когда старая организация достигла кульминационной точки своего развития.
Но прежде необходимо заметить, что внутреннее состояние адвокатуры в новое время было немногим лучше, чем в средние века. Профессия не пользовалась общественным уважением и не создала ничего выдающегося в области судебного красноречия. "В настоящее время", писал в начале XVIII века Лейзер: "не издается ни одного почти сочинения, в котором адвокаты, если о них упоминается, не подвергались бы поношению. За ними не признают никакого достоинства. На пирах их отгоняют к самым задним скамьям; на торжествах ставят позади писцов, менял, откупщиков. Наконец, магистраты, очень снисходительные к преступлениям других, строго наказывают самые легкие проступки адвокатов... Отсюда происходит то, что за исключением немногих честных и знающих лиц, адвокатуры домогаются только низкие и неспособные людишки. Хорошей иллюстрацией к отзыву Лейзера может служить один приказ прусского короля Фридриха Вильгельма I, который в 1739 г. предписал, что "если какой-нибудь адвокат или поверенный осмелится передать его величеству непосредственно через солдат просьбы, касающейся процессов или помилований, то его величество прикажет такого адвоката или поверенного без всякой милости и снисхождения вздернуть на виселицу и рядом с ним повесить пса":
Кажется, дальше этого уже некуда было идти, и неудивительно, что Фридрих Великий пытался, как мы вскоре увидим, совершенно уничтожает адвокатов, считая их "пьявками и пагубными пресмыкающимися".
К концу XVIII и началу XIX века положение адвокатуры, несколько улучшившись, продолжало оставаться неудовлетворительным. Правительство, общество и сами адвокаты были недовольны им. "Правительство", писал в 1832 году Сименс: "жалуется на недостаток честолюбия и честности у адвокатов; оно сомневается в их умелости, оно порицает их задорный язык; оно жалеет, поэтому, бедного гражданина, который попадает в руки этих испорченных людей, и старается противодействовать их значению и влиянию, не допуская их к некоторым занятиям и ко всем важнейшим государственным должностям. Оно замечает, наконец, увеличение числа адвокатов с каждым днем и, быть может, уже старается поставить этому более тесные пределы. Гражданин жалуется на упадок сословия адвокатов, так как он столько раз был обманываем и надуваем ими, так как процессы ведутся долго и с большими издержками, и так как адвокат обнаруживает не надежную заботливость относительно переданного ему дела, а только интерес к связанному с делом вознаграждению. Далее он пеняет на так часто встречаемое юридическое невежество адвокатов и видит в увеличивающемся количестве их только умножение своих бед и расходов. Наконец, само сословие адвокатов жалуется на угнетение и преображение со стороны государства и на уменьшение вследствие этого доверия граждан, на скудное вознаграждение своих трудов, на ограничение свободы речи, на недостаток занятий и на увеличивающееся, несмотря на то, что число коллег, на недостаток духа общественности в их среде и на их зачастую полное невежество".
Подобные жалобы, как мы увидим сейчас, продолжали раздаваться до самой реформы 1878 года.

Каждое из отдельных государств, входящих в настоящее время в состав германской империи, обладало особой организацией адвокатуры. Но рассматривая постановления партикулярных законодательств по этому предмету, можно убедиться, что основные принципы их были повсюду приблизительно одинаковы. Прежде всего, ни в одном из государств принятие в число адвокатов не было представлено самому сословию. В одних местностях адвокаты назначались верховной властью (королем), герцогом и т. п., в других министерством юстиции, а в остальных апелляционными судами. Только в Брауншвейге допущение к адвокатуре зависело от совета сословия, но на неблагоприятное решение допускалась апелляция в суд второй инстанции. Таким образом, принятие в адвокатуру в сущности было таким же назначением, как и назначение на государственную должность. Некоторые законодательства даже употребляли термины "должность адвокатов" (Amt des Advocaten), "назначение на должность" и "отставка от нее" (Ernennung und Entsetzung).
Точно так же условия для принятия в адвокатуру, при всем своем кажущемся разнообразии, сводились к двум главным требованиям: высшему юридическому образованию и практической подготовке, удостоверяемым государственными экзаменами. Продолжительность практической подготовки была различна, начиная от одного года и кончая четырьмя. Только в МекленбургШверине и Мекленбург-Стрелице не определялось время стажа, а просто требовалось выдержание государственного (практического) экзамена. В большинстве местностей было установлено два государственных экзамена: первый, теоретический,- после окончания университетского курса, а второй, практический - после отбытия стажа. В Пруссии было 3 экзамена, в Брауншвейге третий экзамен был нужен для адвокатов верховного суда, а в Саксонии и Мекленбурге установлен был всего на всего о один. Далее, во всех государствах обязанности адвокатов и поверенных совмещались в одном классе лиц, кроме Брауншвейга и Ганновера, где наряду с адвокатами действовали, как будет указано, адвокаты-поверенные. Во многих государствах адвокаты исполняли также функции нотариусов. Такое же согласие между постановлениями почти всех партикулярных законодательств мы замечаем и по вопросу о гонораре. Только в Брауншвейге и Ганновере количество гонорара определялось письменным соглашением. Во всех прочих государствах существовали подробные таксы, в которых определялось вознаграждение за каждое отдельное судебное действие адвоката. Притом контроль за испонением таксы, а иногда даже определение по ним количества гонорара было предоставлено суду.
По вопросу о дисциплинарной власти германские государства разделились на два разряда. В одних она принадлежала судам, при которых состояли адвокаты, а в других органам самого сословия, именно советам. Но и в государствах второй группы апелляционной инстанции для советов сословия служили суды. В одной только Саксонии место судов занимало общее собрание сословия. Советы, носившие название камер (Advocatenkammer) или комитетов (Ausschuss), избирались общими собраниями адвокатов в количестве от 5 до 19 человек на срок от двух до 4 лет. Избрание председателя совета предоставлялось в одних местах самому совету, в других же всему сословию. Дисциплинарные наказания состояли в штрафах, временном запрещении практики и исключении из числа адвокатов. В некоторых государствах сюда присоединялись устные и письменные выговоры, лишения права избирать и быть избираемым в совет, арест и лишение гонорара. В большинстве государств адвокатура считалась свободной профессией, и комплект был установлен только в Пруссии, Саксонии, Баварии и Ольденбурге.
Указав на основные принципы организации адвокатуры в дореформенной Германии, мы перейдем к несколько более подробному исследованию положения ее в отдельных государствах. Сведения об этом мы почерпаем, главным образом, из статей различных авторов, перепечатанных Жаком из "Немецкой судебной газеты" (Deutsche Gerichtszeitung) за 1862 г. Редакция названной газеты предложила адвокатам и судьям отдельных немецких государств высказать свое мнение о положении туземной адвокатуры. Результатом этого было появление ряда любопытных статей, рисующих яркими красками картину дореформенной адвокатуры. Мы начнем с Пруссии и в виду особого интереса, представляемого некоторыми законодательными опытами прусского правительства, предпошлем нашему изложению исторический очерк.

Адвокаты Адокатской конторы L.O. не в коем случае не претендуют на авторство всего вышеизложенного. Данная информация по истории адвокатуры была подчерпана из книги Васьковского Е. В. "Организация адвокатуры." Тома 1 и 2. - С.-Петербург, типография П. П. Сойкина, 1893 г. для всеобщего ознакомления.